Хорошо ли быть масоном?

Гений созревает подобно скороспелому фрукту. Юношеское увлечение Пушкина масонством отвечало духу времени — им увлекалась вся передовая Россия. И даже Александр I. В начале своего царствования он легализовал запрещённые Павлом I масонские ложи. Молод-зелен был, вскормлен вольтерьянством. Не ведал, какие плоды созреют от пышного процветания тайных обществ в отечестве. Спохватился, когда в России запахло революцией. И ещё до восстания пытался запретить их. Разрешил, поощрял — запретил, искоренял. Самодурствовал: «Я тебя породил, я тебя и убью!» Но не так просто было искоренить то, что глубоко пустило корни в различные слои общества. Пушкин порвал с масонством ещё до поражения восстания. По крайней мере, так уверял друзей в письмах того времени. Не для усыпления ли бдительности надзирателей? Некоторые загадочные обстоятельства вызывают сомнения в искренности этих признаний. Пушкин стал осторожничать. Я ещё вернусь к этим почти неизвестным преддекабрьским событиям в жизни Поэта. История его творчества и жизни доказывает обратное — метафизичность Поэта углублялась с годами. Увлечение масонством для Поэта было этапом формирования его мировоззрения. Знакомство с тайным учением масонов о мироздании, Боге, вселенной обострило его интуицию, почти стёрло для него границу между реальным и сюрреальным, углубило прозрение в иррациональный мир. На первый взгляд всё это кажется таким нелепым в отношении к Пушкину. Но только на первый взгляд…

Позволю экскурс от Пушкина к современности. К одному удивительному её явлению, которое называется «Фантастические игры», — недавно изданной в Болгарии (посмертно!) книге доктора философии проф. Недялки Миховой. Её рассказы трудно назвать научной фантастикой, это философические прозрения в мир, условно именуемый нами сюрреалистическим. Но для Миховой — это сфера будущего. И она создаёт модели поведения его обитателей. Мы можем экспериментировать, например, с миром, где нет причинных связей или же есть симметричная обратимость причинно-следственных связей, с миром без случайностей или без необходимости, абсолютно линейным миром…[47] — в этой мысли суть её дерзкого философического «эксперимента» — проникновения в ноумен, в непознаваемую, по Канту, сущность — «вещь в себе». В ту сферу, откуда получают информацию — о себе, о других, о прошлом, о будущем — люди, наделённые сверхсенситивной способностью. Их называют пророками, ясновидящими. Или, если хотите, предвестниками грядущего, в котором этой способностью будет наделён каждый.

Пушкин обладал этим даром. Первым о нём заговорил Александр Фейнберг в вышедшей (тоже посмертно!) книге «Заметки о „Медном всаднике“». Его безвременный, в христовом возрасте, уход из жизни словно расплата за дерзость проникновения за границы «дозволенного»! Впрочем, при всей абсурдности этого предположения, в нём есть своя логика! Другие догадывались о метафизичности произведений Пушкина, а Фейнберг взялся её исследовать и открыл дверцу в неизведанный, нерасшифрованный мир Поэта.

Один из видов счастья — встреча (пусть даже заочная!) с единомышленником! Особенно с таким, кто подкрепляет твои собственные, абсурдные для других умозаключения. Так нередко бывает — разные, не знакомые между собой люди независимо друг от друга в одно и то же время получают одинаковое озарение. Но ведь идеи в самом деле витают в воздухе. Через какие-то невидимые каналы они просачиваются к нам из мира «вещей в себе», следуя той симметричной обратимости причинно-следственных связей, о которой говорила Михова. Сверхинтуитивность позволяет улавливать эти незримые образы. Фейнберг доказывал: Пушкин далеко шагнул в XX век! Когда он писал об этом, до конца нашего века оставалось полтора десятка лет. Учитывая нарастающее ускорение времени, можно было надеяться, что человечество сумеет переступить границу в метафизический мир. Мы на его пороге. На заре века Циолковский предрёк — это осуществится к средине XXI столетия. Странная мысль Циолковского не даёт покоя: человечество лишь тогда вырвется за пределы доступного космоса, когда научится отделять душу от тела! Придётся поправить Фейнберга — Поэт шагнул в XXI век! Гении на десятки лет опережают время. Словно приходят к нам из будущего. Человечество долго дозревает до понимания их идей.

Увлечение масонством, бесспорно, помогло Пушкину овладеть и секретами каббалы. Фейнберг расшифровал символику «Евгения Онегина». В пророческом сне Татьяны, по его мнению, представлено будущее героев, которое воспроизведено автором в обратном порядке. Пушкин иносказательно раскрывал перед читателем своё знание: жизнь наша и её кодированные образы — сновидения — зеркальная симметрия космического плана, предварительно запрограммированного и записанного «в книге наших судеб». Проникнуть в сюрреализм Поэта невозможно без определённых эзотерических знаний. Через их призму следует попытаться заново прочесть Пушкина. И как на посводивших с ума весь мир стереокартинках «Магическое око», перед изумлённым читателем вдруг объёмно «проявится» невидимый доселе зазеркальный мир Пушкина.

Убеждена, изучение влияния масонства на мировоззрение Пушкина откроет новый раздел в его творчестве — космогония Поэта. Мысль о бесспорной роли масонов в мировых катаклизмах не нова. Но истина о масонстве значительно глубже и серьёзнее. Настолько серьёзнее, что мы можем только иронично улыбаться — по своему невежеству — утверждению о том, что и Иисус был масоном (об этом — в серьёзном исследовании Мэнли Холла об эзотерической философии).[48] Но это уже другая тема — для других книг, для других исследований…

Конечно, надо иметь мужество серьёзно взяться за тему «Пушкин и русское масонство». Время как будто уже не мешает этому. В январе 1995 г. в Москве сделана первая попытка: проблема была включена в тему научной конференции, организованной Научным советом Российской академии наук по истории мировой культуры и Государственным музеем Пушкина. В списке докладов — сообщение японского исследователя Кэйдзи Касама «Пушкин и русское масонство» (нашёлся-таки смельчак, хотя опять из иностранцев!). Спрашиваю учёного секретаря музея Пушкина о сути выступления Касамы. Ответ: стенограмму не вели. Неужели все 45 подготовленных к симпозиуму интересных пушкинских тем (судить могу только по заголовкам) оказались бабочками-однодневками? Очередным «мероприятием» к юбилею поэта?! Стенограмму докладов не получила, но зато снабдилась важной информацией: в дни конференции вход в музей со стороны Хрущёвского переулка осаждали толпы националистов. Они услышали звон, не зная, о чём он. Масон — сон — мезон — зон — звенящее слово. Оно всколыхнуло чёрную муть со дна мрачных черносотенных душ. Чернели лозунги, дробились крики: «Бей жидо-масонов!» Разве я не права, утверждая: нужно быть смельчаком, чтоб взяться в России за эту тему! Нет, плохо быть на Руси масоном…

Но вернёмся к зайчикам, попам и прочим дурным приметам. Конечно же, не страх перед ними остановил Пушкина на пути к Сенатской площади. Предчувствие, его гениальная Интуиция, та, полученная свыше и не сразу расшифрованная им, информация-озарение о провале дела, о бессмысленности поездки вернули Поэта обратно.

Это и есть ответ на вопрос: почему Поэт отказался от намерения ехать в столицу? Дошедшие до Михайловского слухи о петербургских беспорядках, о стрельбе на Сенатской площади взбудоражили истомившегося в ссылке Поэта. 15-го утром[49] он выехал в Петербург. Заметьте, остановиться намеревался у Рылеева. А к кому ещё было ехать? Во-первых, предполагал, что у чуждого светской жизни товарища его нелегальный приезд в столицу останется незамеченным! А во-вторых… Но об этом чуть позже. Оно связано с другим, не менее важным вопросом: зачем он собирался туда? Мальчишество? Безрассудство пылкого юноши? Пушкин — непоседа, странник, салонный волокита, любитель «мальчишников» с беседами, спорами, пирушками, картами — тяжело переносил вынужденное михайловское затворничество. Оно остепенило его, изменило его характер. Категория взросления связана с желанием обзавестись семьёй. После ссылки Пушкин принялся подыскивать себе жену. Безрассудство вообще не было свойством Поэта. Но о закрытом кладе его правильных суждений и благородных помыслов (слова Вигеля) знали не многие из его современников.

Предлагаю поискать разгадку этого «во-вторых» в истории взаимоотношений Пушкина и Рылеева в последний, преддекабрьский год. Пущин — близкий из ближайших и одному и другому — в 1858 году, через тридцать с лишним лет после событий, признался: отношения двух поэтов для него как в тумане. Не в этой ли фразе искомый ключик к тайне — Пушкин и декабристы? Известно, что в 1818 году офицер Рылеев вышел в отставку — для нынешней службы нужны подлецы — и вскоре приехал в Петербург. Стал печататься в столичных журналах, и прежде всего в «Благонамеренном». Сблизился со многими петербургскими писателями. Познакомился и с Пушкиным. А потом между ними что-то произошло. И Пушкин вызвал его на дуэль. Стрелялись ли они или поединок был предотвращён — пока неизвестно. Вероятно, он относится к числу неустановленных дуэлей 1820 года. Но расстались они примирёнными.

Письмо Пушкина к А. А. Бестужеву из Кишинёва от 21 июня 1822 г. говорит об этом: С живейшим удовольствием увидел я в письме вашем несколько строк К. Ф. Рылеева, они порука мне в его дружестве и воспоминании. Обнимите его за меня, любезный Александр Александрович…[50] (Подч. мной. — С. Б.)

Рылеев начал с тяжеловесных стихов — в ту пору был скорее рифмующим свои мысли философом, чем поэтом. Но истинную поэзию чувствовал тонко, а из поэтов превыше других ставил Пушкина. Именно ему в 1824 году пересылает для отзыва свою поэму «Войнаровский». Рукопись попала к Пушкину через адьютанта H. Н. Раевского П. А. Муханова. Из Киева доверенными лицами, а может, самим Мухановым[51] она была привезена в Одессу. «Войнаровский», твой почтенный дитятко, пожаловал к нам в гости; мы его приняли весьма гостеприимно, любовались им, он побывал у всех городских любителей стихов и съездил в Одессу (подч. мною. — С. Б.). «Войнаровский» твой отлично хорош, я читал его М. Орлову (в Киеве), который им любовался; Пушкин тоже… Не выдавай секрета: жду из Одессы решительного ответа по сей почте, — Муханов — Рылееву (13 апреля 1824 г.).

Но ещё ранее в письме к А. А. Бестужеву из Одессы от 12 января 1824 г. Пушкин похвалил поэму Рылеева: «Войнаровский» несравненно лучше всех его «Дум», слог его возмужал и становится истинно повествовательным, чего у нас ещё почти нет[52]. В воспоминаниях о Рылееве Бестужев рассказывает об этом данном Пушкину «для мнения» экземпляре. Пушкину особенно понравилась строчка о палаче — Вот засучил он рукава. И на полях рукописи сделал пометку: Продай мне этот стих![53]

В последний до восстания год Рылеев стал фактическим руководителем тайного общества и проводил жизнь, по свидетельству его друга и соратника Николая Бестужева, в бесконечных разъездах по России: он обязан был многих посещать, совещаться со многими членами, чаще всего тайно. Поэт знал об этом. Кто поведал ему это тайное тайных? Конечно же, не Пущин в тот его краткий визит в Михайловское в январе 1825 года, когда они оба фактически играли в прятки: Пущин полупризнался, что он член тайного общества, добавив — не я один, есть и другие наши общие друзья. Пушкин бурно реагировал и тут же, спохватившись, смиренно заметил: Может быть, ты и прав, что мне не доверяешь. Видно, я этого доверия не стою — по многим моим глупостям.

А между тем вскоре после этой встречи завязывается оживлённая «литературная» переписка Пушкина с Рылеевым и Бестужевым. В одном из писем этого периода Рылеев сообщает ему: Мы с Бестужевым намереваемся летом проведать тебя: будет ли это к стати? (Подч. мною. — С. Б.) Приезжали ли они к Пушкину? Если приезжали, то, конечно же, тайком. Мы пока ничего не знаем об этом. Но почему такое неожиданное доверие обоих декабристских вождей к Поэту? Не потому ли, что во время этой встречи они «посвятили» Поэта в декабристы? Об этом догадывался Эйдельман: Его позиция в отношении тайных обществ значительно богаче того образа «виноватого мальчика», который отчасти присутствует в этом месте пущинских «Записок»…[54] Вчитайтесь ещё раз в строки последнего рылеевского ноябрьского письма Пушкину: Будь Поэтом и Гражданином, — мы опять собираем «Полярную звезду». Она будет последняя; так, по крайней мере, мы решили. Желаем распроститься с публикой хорошо и просим тебя поддержать нас чем-нибудь, подобным твоему последнему нам подарку[55]. (Подч. мною. — С. Б.)

Последняя… распростились с публикой… — не доказывает ли эта откровенность, что Пушкин был посвящён в секретные планы подготовки восстания, знал о его предполагаемых сроках? И имел от Рылеева обещание быть извещённым о его точной дате?

В связи с этим неожиданно получает объяснение и странное с точки зрения приличий намерение Пушкина (они же не были близкими друзьями) остановиться на постой у Рылеева. Влекло его туда не только достаточно надёжное убежище, как утверждал позднее Соболевский. Да и само-то убежище оказалось совсем ненадёжным — вечером 14 декабря жандармы нагрянули к Рылееву с обыском! Давайте предположим: намерение Пушкина вызвано тем, что только Рылеев да Бестужев знали о его причастности к движению.

Но подтвердить всё это мог бы только сам Рылеев. С того света…