Версия первая: кольцо — декабристское

Внучка Трубецкого не давала о себе знать. Я уже перестала надеяться на встречу с ней. Но она всё-таки позвонила — месяца через полтора после моего разговора с Разумовской. Мы договорились о встрече в небольшом венском кафе в центре города близ Альбертиноплатц. Очень высокая, не менее метра восьмидесяти, женщина. Рядом с ней я показалась себе козявкой. Кафе оказалось одним из тех «домашних» и вместе с тем респектабельных заведений, куда люди приходят выпить кофе, почитать лежащие на столиках подшивки газет, провести деловую встречу. За чашечкой кофе Варвара Александровна повела светскую беседу, пересыпая её сведениями из своей биографии. Она рассказала, что студенткой подрабатывала на жизнь манекенщицей. Что ж, вполне подходящая — она и теперь, в свои неполные пятьдесят, была хороша: тонкий точёной огранки профиль, тёмно-русые круто вьющиеся волосы. А осанка! Породистая осанка представительницы древней крови Гедиминовичей и Рюриковичей (по женской линии через князей Друцких-Соколинских) и столь же древний гонор! Она и не пыталась скрыть его — суждения её резки, безапелляционны, хотя по-светски умело смягчала их улыбкой. Но именно её улыбка была таким диссонансом к её милому лицу — она обнажала два острых, длиннее, чем остальные зубы, клыка. «А улыбочка-то у неё вампирская, — машинально отметила я. — Любопытно, пускает ли она в ход свои клычки?»

Впрочем, я не права, обвиняя её в наследственной надменности. Дед её, профессор Московского университета, магистр, крупнейший учёный-лингвист, Николай Сергеевич Трубецкой, по воспоминаниям современников, был типично русским интеллигентом — мягким, благородным.

Российский род Трубецких ведёт начало от князей Трубчевских (по вотчине — город Трубчевск в бывшей Орловской губернии). Юрий Никитич Трубчевский с женой, урождённой Салтыковой, и своим тестем в начале XVII века в Смутные времена уехал в Польшу, перешёл в католичество и ополячил родовое имя — стал Трубецким. Его сын князь Пётр Юрьевич женился на польско-литовской княжне Елизавете Друцкой-Соколинской, был камергером польского двора и маршалом стародубским. Внук переселенца Юрий Петрович в конце XVII века вернулся обратно в Россию, принял православие, получил сан боярина, женился на княжне Голицыной. От него и пошла современная ветвь Трубецких.

После эмиграции из России Николай Сергеевич Трубецкой сначала жил в Болгарии. Вёл в Софийском университете (с октября 1920 по октябрь 1922 г.) два курса: «Сравнительная морфология индоевропейских языков» и «Высший курс санскритского языка». В 1923 г. получил приглашение в Пражский университет. Он принял его с радостью — в Праге в то время образовался островок учёной русской диаспоры — известные профессора, много недоучившихся в России студентов и прекрасная библиотека русских книг из смирдинской коллекции. В Болгарии после революции также осело немало русских учёных — 39, по сведениям Андрея Павловича Мещерского. Но они были разбросаны по всей стране. И не всем удавалось получить место на университетских кафедрах — одни работали учителями в школах, другие и вовсе не по специальности. И все, как правило, нищенствовали. Николаю Сергеевичу повезло. Фортуна вновь улыбнулась ему — последовало приглашение возглавить кафедру языкознания в Славянском институте Венского университета. Позднее стал его деканом. До своей кончины работал в Славянском институте. В его аудиториях до сих пор висят портреты русского учёного. Как и живёт память о нём. Учёными трудами Трубецкого пользуются уже несколько поколений славистов.

Дочь Трубецкого милейшая Елена Николаевна вышла замуж за студента Венского университета (папиного любимого ученика, заверила меня Варвара Александровна) — Александра Исаченко. Варенька, их дочь, пошла по стопам деда и отца — окончила Славянский институт Венского университета. Работала в библиотеке института пока не вышла замуж за выходца из Прибалтики Куннельт-Леддильна. Стала домохозяйкой. Как и полагается австрийской фрау, воспитывает детей, занимается хозяйством. По её словам, делает это с удовольствием. И призналась — представьте себе! — больше всего любит мыть окна. Мне понравилась её искренность — она говорила об отсутствии в ней снобизма.

Всё это было любопытно, но меня интересовало пушкинское кольцо.

— Неужели у вас Александринин перстень с бирюзой? Тот самый, что Раевский перед войной видел в Бродзянах на руке у графини Вельсбург? — нетерпеливо спросила я.

— Не Александринин, а пушкинский, — категорично заявила Варвара Александровна.

Она ничуточки не сомневалась в том, что он пушкинский. В этом её убедил отец, профессор А. В. Исаченко. Папу она обожала. С восторгом говорила о его эрудиции. Папа был полиглотом — владел пятьюдесятью языками! Он был известным славистом. Оставил десятки томов своих учёных трудов. Долгие годы возглавлял кафедру славистики в Братиславском университете.

— Но ведь своё кольцо с бирюзой Пушкин перед смертью подарил Данзасу, — попыталась я возразить. — А Данзас, как вы, наверное, знаете, потерял его зимой в сугробе…

— Папа доказал, что наше кольцо декабристское! Когда царь Николай распорядился снять с декабристов кандалы, они в память о своей каторжной жизни понаделали из них чугунные кольца, носили их сами и дарили своим друзьям. Получил такое кольцо в подарок и Пушкин. И он переделал его, чтобы в глаза не бросалось. В золотой обруч вставил кусочек кандального железа и оправил бирюзой!

— Но откуда у вас такие сведения? Да, у Пушкина действительно было чугунное кольцо. Как у всякого лицеиста. Он носил его на указательном пальце. Сам директор Энгельгардт надевал их на руки выпускникам. Они стали символом вечной и нерасторжимой дружбы «чугунников» — так ласково называл поэт лицеистов… О декабристском перстне в пушкинистике ничего не известно.

— И не могло быть известно! — возразила Варвара Александровна. — Надо быть дураком, чтоб афишировать свою связь с декабристами. Пушкин тоже скрывал, никому не говорил о подарке. Вот это кольцо, переделанное из декабристского перстня, и хранила у себя Александрина. После её смерти его носила её дочь Наталья Ольденбургская… Папа давно знал, что в словацком имении графов Вельсбургов[77] находятся вещи, имеющие отношение к Пушкину. Он много раз во время войны пытался установить контакт с владельцами замка, — продолжала рассказ Варвара Александровна. — Ему очень хотелось увидеть портреты, картины, книги, документы — всё, что осталось в замке от Александрины Гончаровой. Но все его попытки приехать в замок резко отклонялись. Надо вам заметить, что графы были национал-социалистами и не желали иметь никаких контактов с русскими…