А был ли мальчик?

Был ли, не был Феликс внебрачным сыном Екатерины, пока никто с достоверностью не смог доказать. Аргументы в пользу этой версии несущественны. Один из них — письмо графа Фикельмона бабушке жены — Екатерине Ильиничне Кутузовой (от 10 декабря 1822 г.). Но что в нём порочащего Екатерину? А вот что: тёща Фикельмона Е. М. Хитрово собиралась приехать в Верону на конгресс, но этому помешало нездоровье графини Екатерины — побудило её остаться в Неаполе и пожертвовать бывшим у неё намерением встретиться с царём Александром и представить ему дочерей, а Долли не захотела расстаться с матерью[126]. Сторонники версии о внебрачном сыне решили: беременность Екатерины и была её «болезнью». Право же, смехотворный довод! Другие «доказательства» не лучше и покоятся в основном на недоброжелательных сплетнях. Откуда, дескать, императорские благодеяния, вдруг посыпавшиеся на эту семейку? Пенсия и имения, пожалованные дочери прославленного полководца, назначение Екатерины фрейлиной (между прочим, она была определена фрейлиной императрицы Елизаветы Алексеевны, жены Александра II, ещё в 1813 году, когда ей было всего 10 лет. В должность фрейлины другой императрицы, Александры Фёдоровны, вступила лишь 17 июня 1833 года, т.е. через семь лет после возвращения в Петербург)[127]. В числе прочих благодеяний — звание статс-дамы, полученное гр. Тизенгаузен в 1851 году, дружба с императрицей графини Фикельмон… И ещё — с чего это Николай I стал крёстным отцом так называемого сына графини Форгач? А потом даровал ему графский титул Сумароковых? Кстати, российские императоры, дабы не угасали старинные русские роды, часто передавали титулы фамилий, где пресекалась мужская линия, их ближайшим родственникам. А у Сергея Павловича Сумарокова не было сыновей.

Английскими и бельгийскими потомками Эльстона была предпринята попытка (весьма убедительная!) опровергнуть легенду о нём как о незаконном ребёнке прусского короля или его сына Вильгельма. Но и им не удалось окончательно сдёрнуть вуаль с тайны его происхождения. Может, разгадка содержится в письмах графини Форгач. Бытует версия о их подделке Елизаветой Михайловной Хитрово. Зинаида Алексеевна Бурке, урождённая Башкирова, правнучка Эльстона по линии его старшего сына Павла Феликсовича, категорически отвергла это предположение. Письма помечены 1848—1849 годами, когда Хитрово давно уже не было в живых. А домысел, что она изготовила их впрок, — просто смешон! Бурке была убеждена, что доскональное изучение писем, экспертиза почерка подтвердят истину о материнстве графини Форгач. Сама исследовательница не смогла получить доступ к архиву Пушкинского дома, где они хранятся. Но сумела собрать немало документов о графине Йозефине Андраши, по мужу Форгач, и о бароне Карле Хюгеле — предполагаемом отце Эльстона.

Мой интерес к нему (Эльстону. — С. Б.), — пишет Бурке, — вероятно, был вызван его хранившимся у моей матери портретом, где он изображён молодым и красивым[128].

В пользу отцовства Хюгеля Зинаида Бурке приводит и другой, вышеупомянутый, факт — о выделении бароном Феликсу определённой доли своего состояния. Должно быть, в этом посредничал граф Форгач. По воспоминаниям дедушки Зинаиды Бурке, Карл Хюгель вёл с графом какие-то долгие переговоры. После встречи с сыном в графине, наверное, заговорила совесть. Ведь Феликс в то время существовал на своё скромное офицерское жалованье. Е. М. Хитрово, жившая на назначенную ей царём пенсию, вряд ли могла оставить ему какое-нибудь наследство. Что сталось с её бессарабскими землями, неизвестно. Должно быть, продала их ещё при жизни. Екатерина Тизенгаузен тоже не могла помогать Феликсу из своего небольшого фрейлинского вознаграждения. Сама же графиня Форгач была разорена. После революции 1848 года имения многих венгров, принимавших в ней участие или сопричастных к повстанцам, были конфискованы австрийским правительством.

Доказательства Бурке логичны, её версия заслуживает дальнейших исследований. Предлагаю своё объяснение загадочной легенды о происхождении Эльстона. Предположение, что отцом Феликса был прусский принц Вильгельм, вообще считаю несостоятельным, и дальнейшее, думаю, убедит в этом[129]. Начну с «отцовства» прусского короля. Какие для него основания? Они, простите, выеденного яйца не стоят. Вот одно из них — кайзер Фридрих Вильгельм III лично рекомендовал Александру I «любезное трио» — направлявшихся в Петербург матушку и её дочерей. Он просил русского императора оказать им содействие. Елизавете Михайловне, кажется, удалось разжалобить короля своим поистине трудным материальным положением. Александр не мог отказать родственнику и правителю дружественной державы в его просьбе. Время стёрло неприязнь императора к Кутузову. И он, возможно, даже устыдился, что дочь прославленного полководца бедствует. Ко всему прочему дамы были поистине очаровательны. А Долли просто пленила его. И, как мы знаем, у них даже завязался платонический роман. Царь сказал, — пишет Долли из Петербурга мужу, — что прусский король обрисовал ему нас и отозвался с таким дружеским чувством, что ему трудно было дождаться встречи с нами. И далее: Жена великого князя Николая обращается со мной и Екатериной как с сёстрами. «Относится как к брату, как к сестре» — расхожая фраза для выражения дружеских чувств кого-то к кому-то. Но Н. Раевский и другие исследователи видят в нём намёк на связь Екатерины с отцом великой княгини Александры Фёдоровны. Какие другие доказательства? Их видели в царских щедростях, расточаемых графине Тизенгаузен до самой её смерти, — драгоценности, имения, прииски из императорских уделов… И ещё в том, что сам император Николай опекал Эльстона, удостаивал званиями, орденами, титулами. А Александр II и Александр III продолжали покровительствовать его потомкам. На самом деле всё было иначе — императрица полюбила Екатерину и одаривала её за верную службу. Графское достоинство Эльстон получил благодаря браку с Сумароковой. Орденами награждался за боевые заслуги, кстати, на Кавказском фронте, от которого гр. Тизенгаузен не удалось уберечь своего воспитанника. Княжеский сан его сыну, женившемуся на княгине Юсуповой, дарован по той же причине — дабы не угас славный род Юсуповых. Как было сказано выше, карьера Феликса не была ни головокружительной, ни особенно блестящей. Звание генерал-лейтенанта получил в 44 года — оно было итогом его честной и нелёгкой военной службы на Кавказе, заслуг в Крымской войне.

Вопрос второй — почему Хитрово усыновила сына какой-то графини Форгач? Вспомним письмо Меттерниха жене от 24.1.1821, в котором он говорит о предстоящей женитьбе некоего «нашего атташе» в Риме на Екатерине. Этим молодым человеком, как считает Зинаиде Бурке, и был барон Карл Хюгель. Он родился 25.4.1795 г. в германском городе Регенсбурге в семье дипломата. Учился на юридическом факультете Гейдельбергского университета, но не окончил его и в 1811 году поступил в австрийскую армию. В 1819 году в звании капитана служил в гусарском полку. Принадлежал к сливкам австрийского аристократического общества. Был постоянным посетителем самого модного тогда в Вене салона блистательной графини Вильгельмины, супруги венгерского графа Зиши-Феррариса. В дни Венского конгресса красавицей Вильгельминой — Моли — был серьёзно увлечён русский император Александр. У неё Карл Хюгель, по-видимому, и познакомился с её родственницей по мужу — Йозефиной Форгач. Плодом их страсти и явился Феликс. Граф Форгач не простил жене измену, и с тех пор они жили порознь. К этому времени — 1820 году — относится знакомство Хюгеля с Екатериной Тизенгаузен. Очаровательная девушка вскоре стала его невестой. Предстоящая свадьба неизвестно почему расстроилась.

Возможно, причиной было новое увлечение непостоянного барона дочерью Вильгельмины Зиши — Меланьей. Она недавно стала выезжать в свет (родилась в 1805 г.) и пользовалась огромным успехом в венском обществе. Хюгель безумно влюбился в молодую графиню и долго завоевывал её руку — не сердце. Сердце было занято другим — она любила женатого князя Меттерниха и, как выразилась Долли Фикельмон, пожертвовала ради него своей репутацией. У далеко не молодого князя в 1825 году умирает жена, и графиня Меланья Зиши совсем естественно ожидает, что он женится на ней. Умнейший и всемогущий мужчина своего времени, Меттерних, как оказалось, был отчаянным сердцеедом. Он совершает странный, по мнению света, поступок — берёт в жёны не Меланью, а другую — безродную, но молоденькую — почти ребёнка — и красивую девушку. Тем самым разбивает сердце обманутой графини Зиши. Новая страсть вытеснила Меланью из сердца князя. Но Долли Фикельмон считала, что он поступает так из гордости и желания насолить браком с безродной девицей злоречивому обществу. Бурные и скандальные романы князя шокировали венское общество. Мать Меттерниха, старая графиня, умирает с горя, проклиная сына и новоиспечённую невестку. Меланья в отчаянии даёт согласие на брак с Хюгелем. Новая жена, чтобы счастье стало ещё полнее, рожает пятидесятипятилетнему Меттерниху сына. Но Провидение жестоко, по словам Долли, покарало князя — за безумную дерзость и нарушение заповеди о смирении. Молодая жена вдруг умирает при очень загадочных обстоятельствах. Об этой странной истории расскажу дальше. Она интересна тем, что нашла отражение в «Пиковой даме» Пушкина.

Неожиданно в ноябре 1829 года уходит из жизни сын канцлера от первого брака — Виктор Меттерних — такой молодой, такой умный, с такими возможностями и блестящим будущим. Три смерти за несколько месяцев в семье Меттерниха — матери, жены, сына — жестокое подтверждение поговорки: Бог троицу любит! Графиня Фикельмон считает это суровой Божьей карой. Меттерних снова вдовец. К Меланье возвращается надежда на брак с ним. Она отказывает Хюгелю. В последний день января 1831 года графиня Зиши наконец становится третьей женой австрийского канцлера. А барон, чтобы заглушить боль, бежит прочь из Австрии — шесть лет странствует по Востоку.

Таков финал фатальной истории, разрушившей и матримониальные планы Хитрово. Усыновление незаконного сына Хюгеля было для Елизаветы Михайловны своего рода ходом ва-банк. Во-первых, в тот момент она не сомневалась в предстоящем браке дочери с Хюгелем. Во-вторых, надеялась, что такой благородный жест обяжет Хюгеля жениться на Екатерине. Ничего подобного — барона отнюдь не впечатлил сей поступок, его мысли были заняты другой. Хитрово стала упорно преследовать его. Вот свидетельство Меттерниха (его письмо графу Людвигу фон Лебцельтерну от 18.8. 1825 г.): Мадам Хитрово совершенно сумасшедшая; она таскает по всей Европе мадам Фикельмон, чтобы за неделю до её родов вернуть в Неаполь. Цель этой прогулки выставлять напоказ Екатерину и встретить её с Карлом Хюгелем, внебрачного сына которого возит с собой, не будучи его матерью. При этом она всем говорит: «Думают, что это мой мальчик, но — увы! — я не имею счастья быть его матерью!»[130] (Выделено мною. — С. Б.)

Казалось бы, к чему дальнейшие рассуждения на эту тему. Меттерних всё сказал: отец — Хюгель, Екатерина — не является матерью ребёнка. В таком случае кто же она? Самое вероятное — графиня Форгач. Возможно даже, графиня обещала выплачивать приёмной матери денежную помощь на воспитание ребёнка, своего рода алименты. При расстроенных средствах для Елизаветы Михайловны это было совсем немаловажно. Думаю, мои аргументы достаточно основательны, ибо в противном случае Хитрово совершила безрассудный поступок, взвалив на свои плечи такую обузу. При всём своём сумасбродстве, она была достаточно практичной женщиной. Ва-банк сгорел. Хитрово проиграла…

Легенды же о происхождении Эльстона от династии Гогенцоллернов сознательно поддерживались князьями Клари-Альдрингенами и Юсуповыми из аристократического тщеславия. Та эпоха была эпохой снобизма, ныне нам почти непонятного, — отметила по этому поводу Зинаида Бурке. Согласитесь, престижно иметь предками представителей прусского королевского дома! Два ранее не известных и впервые опубликованных 3. А. Бурке письма Д. Ф. Фикельмон сестре Екатерине отнюдь не убеждают в материнстве последней, как утверждают Иван Бочаров и Юлия Глушакова[131]. Судите сами.

Ты знаешь, что все мои мысли сегодня обращены к тебе, ибо ты в своём последнем письме говорила,что свадьба Феликса, по-видимому, состоится 14-го числа. Я беспокоюсь о том, что ты ещё не полностью оправилась после болезни, думаю об этом большом дне, который определит будущее Феликса, и образ мамы вновь заполняет всю мою душу! Уповаю на имя Феликс (Феликс по латыни означает счастье, фортуну) и верю, что в этот великий для него миг вместе с признательной любовью к тебе его сердце будет переполнено и любовью к маме. Пусть Бог, который очевидно покровительствовал предпринятому ею с такой смелостью поступку — усыновлению ребёнка, благословит и хранит нынешний союз! — письмо от 14 (26) января 1853 г. (Выделено мною. — С. Б.)

Это письмо, — пишет Бурке, — окончательно доказывает, что именно Е. М. Хитрово усыновила Эльстона и что только после её смерти в 1839 году её дочь Екатерина взяла на себя заботу о нём[132].

И дальше Бурке продолжает: В другом письме из Вены, датированном 7 (19) апрелем, говорится о вероятной беременности жены Феликса и о том, что если это подтвердится, то Екатерине предстоит испытать вместо её матери «чувство бабушки, а это — ещё одно счастье». Авторы «Итальянской пушкинианы» пересказали этот пассаж, но опустили слова вместо её матери. Сделали это сознательно и, следует сказать, не очень корректно для убедительности своей версии — матерью Феликса была Екатерина.

Яснее не скажешь — чувства бабушки, а не тёти, ибо формально приёмный сын Елизаветы Михайловны был братом Екатерины, а его дети — племянниками, но не внуками. Недаром эти два письма не были включены графом де Сони в его сборник переписки Фикельмонов с Е. Ф. Тизенгаузен…[133]

Екатерине Тизенгаузен вообще не везло с женихами. В двадцатых годах прошлого века носились слухи, что она собиралась также замуж за графа Огюста фон Брунсвика, что была помолвлена с сотрудником русского посольства в Вене Обресковым. В России Екатерина дважды была обручена, но каждый раз женитьба расстраивалась. В Петербурге у неё начался роман с одним из побочных внуков Екатерины II — с графом Василием Алексеевичем Бобринским, отставным поручиком лейб-гвардии Гусарского полка.

Отрывок из дневника гр. Фикельмон — запись 7 ноября 1829 г.: Эти дни тягостны для нас — Катерина в большом горе. Бобринский[134], кого она привыкла считать человеком, с которым проведёт свою жизнь, женится на другой. Катерина в этом болезненном состоянии проявила всю доброту, всё благородство своего ангельского характера; ни один стон, ни малейший упрёк не исторгло её сердце. Проливала потоки слёз и оплакивала его, будто смерть отняла его у неё. Она очень трогательна и несчастна! Таинственны и неведомы пути Провидения! Как понимать, что такое чистое, такое благородное и доброе существо — постоянная мишень для мук и страданий! И именно та, которая ни в чём не согрешила, та, чьи помыслы непорочны, как у ангела! Но Господь лучше нас знает, что есть добро. Склоним голову перед Его волей и смиримся!

Подкрепляют это рассуждение Фикельмон о сестре и слова Зинаиды Бурке:

Не могу представить, что Екатерина могла бы сделать это (присылать Феликсу сфабрикованные Е. М. Хитрово письма от имени графини Форгач. — С. Б.), чтобы обмануть детей Феликса Эльстона, та, которая вообще не таила своей любви к нему. Всё её поведение выдаёт <… > сильную в своей невинности личность, абсолютно не ведавшую о злословии, которое распространялось за её спиной.[135]

Через три года Фикельмон упоминает о новом увлечении сестры Баратынским — её увлечение, месье Баратынский уезжает. Он умён и любезен, как мне кажется, но большой оригинал и с бурными реакциями[136]. В Петербурге было четыре брата Баратынских. Приятель Пушкина поэт Евгений Баратынский. Он с 1826 г. был женат на А. Л. Энгельгардт. Флигель-адъютант, впоследствии генерал-лейтенант, сенатор, ярославский и казанский губернатор Ираклий Баратынский женился в 1835 г. на воспетой Пушкиным княжне Анне Давыдовне Абамелек. Сергей Баратынский летом 1831 г. стал мужем вдовы Дельвига Софьи Михайловны. Гвардии поручик Лев Баратынский, по рассказу Смирновой-Россет, женился где-то на юге России и с тех пор исчез из петербургского общества. Судя по всему, Екатерина увлекалась флигель-адъютантом Ираклием, единственным из братьев, служившим при дворе. Но, как видим, он предпочёл бесприданнице Екатерине богатую армянскую княжну Абамелек, чьей экзотической внешностью, умом и образованностью восхищались поэты Пушкин, Вяземский, Козлов. Женщины недолюбливали восточную красавицу. Язвительная Александра Россет с иронией рассказывала о ней: …княжна Макобитая из роду армянского, мы так называли княжну Абамелек, которая за Ираклием Баратынским и пресмыкается перед Алёнкой[137]. Гр. Фикельмон, восхищавшаяся красавицами Петербурга, не была особенно очарована её внешностью: …армянская красота, удлинённые чёрные, очень красивые глаза. Она была бы прелестна в своём ориентальском костюме, но в наших европейских костюмах никакой грации и осанки. — Запись 3 февраля 1832 г.

В апреле 1834 г. Екатерина переехала жить в Зимний дворец, как и полагалось фрейлине императрицы. Александра Фёдоровна её особенно любила и отличала. Исключительное к ней доверие императрицы порождало недоброжелательные слухи и зависть при дворе. Пётр Владимирович Долгоруков в «Памфлетах эмигранта» выливает на бедную Екатерину, как и на всю её семью, ушаты помоев. Желчный Долгоруков смертельно ненавидел царя Николая. День смерти Незабвенного 19 февраля 1855 года назвал счастливым для России днём. Долгоруков не сумел сделать карьеры и при новом царе Александре II. В мае 1859 года эмигрировал во Францию. Здесь принялся создавать себе политический багаж — злобные, не лишённые саркастического таланта памфлеты на Николая I, императрицу, придворных, Россию. Ненависть князя к царю рикошетировала на многих его приближённых. Графиня Тизенгаузен оказалась пешкой в атаке на «короля» и «королеву». К примеру, князь рассказывает о выпрошенном вдовствующей императрицей у наследника Александра II праве знакомиться с секретными дипломатическими депешами. И вроде бы невинно замечает: Их читала императрице камер-фрейлина графиня Екатерина Фёдоровна Тизенгаузен[138]. А в сущности, это намёк на шпионаж камер-фрейлины в пользу зятя — австрийского подданного. Нелепое обвинение, ибо граф Фикельмон умер в 1857 году. После революции 1848 года вышел в отставку, совершенно отошёл от государственных дел и политики, всецело посвятил себя литературной деятельности. С 1855 года Фикельмоны совместно с зятем Клари-Альдрингеном приобрели в Венеции особняк и переселились туда на постоянное жительство.

Ещё один образчик подобного злопыхательства: Придворные интриговали при Незабвенном; не интриговать им невозможно, словно рыбам нельзя жить вне воды; интриги их стихия, но при Николае они интриговали втихомолку, скрытно, боясь гнева грозного государя; а при Александре II стали интриговать открыто, гласно, явно; всякий из них получает всё, что хочет; и разве только ленивые не берут себе ныне и денег и земель. Окружающие государя не желали иметь князя Горчакова министром иностранных дел: они готовили это место другому — Ивану Матвеевичу Толстому <…> самой полной и самой безграничной бездарности, сопряжённой с невообразимой самонадеянностью и с мнением самым высоким о своей личности…[139]

Граф Иван Матвеевич Толстой на беду оказался двоюродным братом Екатерины Тизенгаузен. План царской дворни не удался. Но императрица Александра Фёдоровна, вследствие влияния на неё камер-фрейлины графини Екатерины Тизенгаузен, женщины весьма умной и весьма хитрой, всё-таки протолкнула Толстого в товарищи министра иностранных дел[140].

Бедная Екатерина! Сколько сплетен и клеветы вокруг её имени! Позволю повторить слова Долли Фикельмон о её злосчастной судьбе: Как понимать, что такое чистое, благородное, такое доброе существо — постоянная мишень для мук и страданий! И именно та, которая ни в чём не согрешила, та, чьи помыслы непорочны, как у ангела!

Матушка Екатерина II была весьма искушённой в царедворческих нравах и как опытный режиссёр сама талантливо выстраивала придворные мизансцены. А затем с высоты трона, словно из театральной ложи, оценивала плоды своего труда: Какая сложная, причудливая, фантастическая смесь здравого и безумного! И как одно легко и неощутимо для глаз переходит в другое: восторг перед властью, силой, богатством сменяется презрением к бедности, слабости и… доброте. Наивысшая форма безумства — безжалостность к творящим добро! — на склоне лет царица занялась мемуарами и взором стороннего наблюдателя давала оценки театру своей жизни…

Екатерина Тизенгаузен всю жизнь провела при дворе, и бесноватые наказывали её за природную доброту. Мало кому известно, что своим возвращением из ссылки А. И. Герцен обязан ходатайству перед Николаем I графини Тизенгаузен, — этой отзывчивой, всегда готовой помочь людям женщины.[141]

Доброта — наследственная черта в её семье. Она была удивительна в Елизавете Михайловне. Дружба у неё возвышалась до качества доблести… Она за друзей ратовала, не жалея себя, не опасаясь для себя неблагоприятных последствий… от этой битвы не за себя, а за другого, — писал П. А. Вяземский. Этот «дар небес» она передала не только дочерям, но и внучке Элизалекс, благодетельнице всех сирых и неимущих в Венеции, — слова князя Альфонса Клари-Альдрингена.

Будущим исследователям документы и портреты теплицкого замка откроют ещё немало тайн и загадок. Изучена лишь малая часть бесценного клада, каким является семейный архив Фикельмонов и их потомков. Он хранится в архиве г. Дечина, расположенного неподалёку от Теплице. Назову лишь некоторые из документов, которые мне удалось просмотреть: 1. Переписка гр. Фикельмона с Меттернихом (вероятно, черновики или копии — оригиналы хранятся в венском Hofarchiv). 2. Переписка гр. Фикельмона с Нессельроде. 3. Письма графине Фикельмон П. А. Вяземского, Жуковского, гр. Панина, Игнатьева. 4. Письма к Долли от родственников — сестры Екатерины Тизенгаузен, Опочининых, Толстых, Захаржевских, Тизенгаузенов, Радзивиллов. 5. Переписка с русскими и австрийскими друзьями — с женой Меттерниха Меланьей, Альфонсом Сюлливаном, семьями Лихтенштейн, Лобковиц, с австрийским послом в Бразилии Маршаллом и пр. 6. Дневники, записки, рисунки Долли. 7. Генеалогическое древо Тизенгаузенов. 8. Переписка дочери Фикельмонов — Элизалекс.

Многочисленная корреспонденция — на французском и немецком языках — графов Фикельмонов, письма Екатерины Тизенгаузен сестре Долли, к сожалению, не прочитаны, и прежде всего, из-за трудности расшифровки почерков. Эта работа требует специального знакомства с каллиграфией прошлого века. А письма, без сомнения, содержат неизвестные подробности о Фикельмонах, Хитрово, Екатерине, о знакомых и друзьях Пушкина, возможно, и о нём самом. И, может быть, помогут разгадать наконец тайну происхождения Феликса Эльстона.