Что ещё рассказала Варвара Александровна

— Мой отец приехал в Бродзяны в мае 1945 года вместе с советским офицером проф. H. Н. Вильямсом-Вильмонтом. Хозяева бежали из имения сразу после вступления Советской армии в Чехословакию. Усадьба была в жалком состоянии: стёкла разбиты, в комнатах поселились голуби, повсюду валялись книги, бумаги… — Версия Варвары Александровны существенно отличается от рассказа местной жительницы Йозефины Самеловой. Но комментарии об этом позже. — В первый свой приезд отец и его спутник ничего не обнаружили. Бывшие слуги Вельсбургов утверждали, что компаньонка Натальи Ольденбургской Анна Бергер забрала с собой все ценные вещи — портреты, альбомы, миниатюры, письма… Она где-то скрывалась. Отцу удалось её разыскать. Вначале Анна Бергер всё отрицала. Папе стоило невероятных усилий внушить ей к себе доверие. Он был обаятельным человеком, умел располагать к себе людей, особенно женщин. Бергер постепенно оттаивала. Папа заверил её, что все вещи будут возвращены на родину Александрины, в Россию (подч. мною. — С. Б.). Припрятанное возвращала частями — по мере нарастания доверия к отцу. Так весь бродзянский архив оказался в руках отца. Он перевёз его к себе на кафедру и хранил в несгораемом шкафу.

— Кольцо с бирюзой тоже было среди этих вещей? — Я всё ещё не могла понять, как перстень из замка оказался у дочери Исаченко.

— Нет, кольцо мне подарила сама Анна Бергер. У неё с отцом установились дружеские отношения. Она пригласила меня погостить в Бродзянах. Я в то время болела и с удовольствием приехала туда пожить на свежем воздухе… — Уловив в моих глазах сомнение, Варвара Александровна поспешно добавила: — Она меня очень полюбила и решила сделать мне приятное.

— Но как она могла распоряжаться чужим кольцом? — возразила я.

— Дело в том, что сама герцогиня Наталья Ольденбургская перед смертью ей его подарила — за верную службу.

— Вы мне позволите увидеть кольцо?

— Нет! — резко ответила собеседница. — Это невозможно! Кольцо я храню в сейфе банка. Забирать оттуда не намерена.

— Но вы хотите, чтобы я рассказала о нём в русской прессе. Как же я это сделаю, не увидев своими глазами кольцо?!

— Я вам покажу его на фотографии. — Она взглянула на часы. — До возвращения детей из школы ещё есть время. Пойдёмте ко мне домой! — сказала она решительно и поднялась.

Я обрадовалась приглашению и вместе с тем удивилась той лёгкости, с какой мне удалось завоевать её доверие. На Западе незнакомых людей, а тем более журналистов, не приглашают в дом. К тому же Варвара Александровна, как потомок князей Трубецких, принадлежала к высшему обществу. И хотя в республиканской Австрии после 1918 года отменены все титулы, кастовые условности сохранились и по сей день. Этот жест — приглашение к себе домой с первого раза — я объяснила широтой её русской натуры.

Жила она в десяти минутах ходьбы от кафе, на Виднерхауптштрассе. Просторная квартира в старинном доме, анфилада комнат с высокими потолками. На стенах много картин, русские иконы хорошей школы письма.

— Иконы у вас от дедушки? — спросила я хозяйку.

Она улыбнулась и просто сказала:

— Нет, я их сама писала.

— Вы учились иконописи?

— Посещаю курсы иконописи при нашей русской церкви.

«Вот тебе и домохозяйка! — удивлённо отметила я. — А говорила, что занимается только домом и детьми».

— А картины тоже вашей работы?

— Некоторые муж рисовал, другие — подарки друзей-художников.

— Ваш муж — художник?

— Нет, инженер, но увлекается живописью. — Варвара Александровна достала толстую папку документов. — Это всё отцовские бумаги, — заметила она. Порывшись в них, она извлекла из конверта фотографию. — Вот, смотрите.

Чёрно-белый снимок размером 10x15 см, а на нём крохотное — не разглядеть — колечко посредине.

— Да-а… — разочарованно протянула я. — У вас не найдётся более крупного снимка?

— Нет! — отрезала она.

— А нельзя ли сделать с негатива увеличение? Я бы оплатила расходы…

— Посоветуюсь с мужем. Это он снимал.

— Может, дадите мне на несколько дней негатив? Я сама закажу…

— Муж не любит никому давать свои вещи, а негативы особенно!

Вот незадача — не знаешь, как к ней подступиться. Я сделала ещё одну робкую попытку:

— Может, возьмёте кольцо из сейфа и мы снимем его в цвете?

— Об этом и речи не может быть! Когда я брала его для этой же цели из банка, так две ночи не спала — боялась, что у меня его украдут!

Снова порывшись в папке, Варвара Александровна достала несколько машинописных страниц.

— Посмотрите — это документы, подтверждающие передачу части бродзянского архива в Советский Союз.

Читаю первый листок — письмо профессора Исаченко к тогдашнему директору Всесоюзного Пушкинского музея М. М. Калаушину от 24 декабря 1956 года:

Когда в 1947 году была послана в Советский Союз делегация чехословацких писателей, я вручил словацким членам этой делегации, точнее литературному критику Михаилу Хорвату, наиболее ценную часть архива, в том числе два больших овальных портрета А. Н. Гончаровой-Фризенгоф, всю переписку братьев Фризенгофов, в том числе и корреспонденцию, относящуюся к 1836—1839 гг., портрет Геккерена [96] , обнаруженный мною в Бродзянской усадьбе, а также несколько семейных портретов…

О дальнейшей судьбе бродзянских реликвий уже много писалось. Но от внимания исследователей ускользнул любопытный факт, на который я натолкнулась в одном из писем А. Исаченко — профессору М. П. Алексееву от 5 марта 1974 года:

В 1949 году Братиславский университет праздновал юбилей Пушкина. Была открыта небольшая выставка фотографий, снятых с оригиналов до их пересылки в Россию. Я составил сценарий, и чехословацкая киностудия в Братиславе засняла короткометражный фильм (16 мм), причём текст был составлен и прочитан мной… (Выделено мною. — С. Б.)

Отыскать бы этот фильм! Тогда бы можно с достоверностью установить, какие из вещей бродзянского архива остались у Исаченко. Пушкинистов долго занимала судьба восьми уникальных альбомов с рисунками Ксавье де Местра. О них рассказал Н. Раевский в книге «Портреты заговорили». В нынешнем Литературном музее имени Пушкина в Бродзянах хранится только один из этих альбомов. Где остальные — неизвестно.

Я просматривала так странно вручавшиеся мне документы — по одной страничке в руки. Зазвонил телефон. Хозяйка направилась к телефону вместе с папкой.

— Пока вы разговариваете, разрешите мне просмотреть остальные документы, — попросила я.

— Нет! — Она даже прижала к себе папку. — Не люблю этого!

Вернувшись, бесцеремонно заявила, что ей пора заняться обедом. Но если я проявляю интерес к остальным документам, могу прийти в другой раз.

— Может, сделаем проще, — предложила я, — вместо того, чтобы переписывать от руки бумаги, которые вы мне доверяете, я сделаю с них ксерокопии?

— Нет! Это невозможно! — отрезала она.

Уговорились о встрече в ближайший понедельник у неё дома. Вечером в воскресенье она позвонила мне и сухо, ничего не объясняя, сказала, что встретиться у неё мы не можем — лучше на том же месте, в кафе.

— А как же документы? — растерянно спросила я.

— Я возьму их с собой в кафе. До свиданья! — И она повесила трубку.

Делать нечего, в кафе так в кафе. Сама себя обременяет — ей же придётся ждать, пока я перепишу эту пачку документов.

Встретила она меня как ни в чём не бывало, улыбкой — в этот раз ещё более клыкастой. Мы снова заказали по чашечке кофе. Без обиняков объяснила, почему не смогла принять меня у себя:

— Муж запретил мне приводить в дом советскую журналистку. Он вообще не питает доверия к журналистам. Согласитесь, это его право.

И, видимо, желая загладить свою бесцеремонность, вытащила из сумочки газетную вырезку.

— Посмотрите-ка, что я для вас нашла. Это статья моего дяди Сергея Григорьевича Трубецкого. Он писатель и журналист. Живёт в Нью-Йорке. В Париже вышел двухтомник его истории о роде Трубецких.

— Я всё хочу вас спросить — вы из тех самых Трубецких, в чьём роду был декабрист?

— Нет, наши роды были в родственных отношениях, но кем мои предки доводились декабристу, не могу вам сказать. Дядя, Сергей Григорьевич, говорил, да я запамятовала. Память у меня никудышная. Вы лучше попробуйте достать дядину книгу. И сами разберитесь, как там было. А копию его статьи я вам дарю. В ней — история моего пушкинского кольца.

— Здесь что-то напутано. Это заметил ещё Николай Раевский после ознакомления со статьёй вашего отца «Родственники Пушкина в Словакии». Я даже выписала для вас цитату Раевского. Послушайте, что он пишет: В конце статьи автор упоминает о кольце, принадлежавшем Александрине Николаевне, и утверждает, что видел его собственными глазами: «Это женское золотое кольцо, обтянутое железом. Александрина его носила, и тогда в кольце была бирюза». Здесь кроется какое-то недоразумение — несомненно, принадлежавшее Александрине Николаевне кольцо, которое графиня Вельсбург показала мне 21 апреля 1938 года, железом не обтянуто, и бирюза в нём была[97].

— Разве в вашем кольце теперь нет бирюзы?

— Моё тоже с бирюзой, и она вделана в металл. Взгляните-ка ещё раз на фотографию. — Варвара Александровна вытащила её из папки. — Видите — передняя часть сделана из тёмного металла.

Фотография была прежняя — маленькое — в лупу не рассмотреть — колечко.

— Как я вам уже говорила, папа предположил, что в кольцо впаяно кандальное железо. Прочтите внимательно статью и всё поймёте. Анна Михайловна Игумнова, кстати, рассказывает о нём в своих воспоминаниях. Но она утверждает, что кольцо сделано из подковы, которую нашли, гуляя в окрестностях замка, Наталья Ольденбургская с одним из сыновей Пушкина. И герцогиня сделала из неё два кольца — себе и своему кузену на счастье. Какая нелепость! Каждый знает, что подкова приносит счастье, когда она цельная. Память, видимо, изменяет Игумновой. Ничего не поделаешь — возраст. Ведь ей уже за девяносто!

— Вы обещали мне увеличить фотографию, — напомнила я ей.

— Да, я говорила об этом с мужем. Обещал сделать. Но он очень занятой человек. Придётся подождать.

Она дала мне несколько листков из архива отца. А сама стала просматривать газетную подшивку. Доверенные мне странички представляли растянувшуюся на несколько лет переписку проф. Исаченко с пушкинистами относительно бродзянского архива. Первый документ являлся «списком предметов», найденных в усадьбе Бродзяны в 1946 году. Делегация чехословацких писателей передала его в сентябре 1947 года Союзу советских писателей вместе с некоторыми вещами из Бродзян. Оказалось, что в Россию поступила смехотворно малая часть обнаруженных Исаченко реликвий из замка. А где же всё остальное? Где восемь альбомов с бесценными рисунками Ксавье де Местра? Семейные портреты Гончаровых? Дагеротип Натальи Николаевны, виденный Николаем Раевским в 1938 году? Рисунки Жуковского, автограф его стихотворения «Мотылёк и цветы», вписанный в альбом Натальи Ивановны? Богатейшая, в десять тысяч томов, библиотека из замка? Мебель, картины? Визитная карточка Дантеса?

Впрочем, на последний вопрос могу сама ответить: визитную карточку Дантеса прикарманил Исаченко. У Варвары Александровны действительно неважная память: она позабыла, что пушкинисты не раз требовали у Исаченко эту карточку, и хвастливо показала мне её. Она хранилась в большом деревянном сундуке с бумагами отца. Но ещё забавней, что Исаченко тоже проговорился о ней своему родственнику С. Г. Трубецкому. А тот рассказал об этом в статье «История пушкинского кольца». Позднее в бродзянском музее мне показали только один из восьми альбомов с рисунками Ксавье де Местра. Остальные, вероятно, постигла участь визитной карточки Дантеса.

Почти двадцать лет советским пушкинистам не давала покоя мысль об утраченных бродзянских сокровищах. В 1956 году Исаченко сообщил М. М. Калаушину, что остальная — не переданная в Россию — часть архива из Бродзян (в том числе альбомы де Местра, в которые были вклеены также миниатюры Боджи; акварельный портрет H. Н. Пушкиной работы Гау, альбомы с рисунками семьи Ланских, два гербария Н. И. Ивановой) была изъята у него из университета в 1955 году Словацким ведомством по делам школ. Сотрудники ИРЛИ тут же отправили запрос в дирекцию Словацкого народного музея. Оказалось, часть вещей из Бродзян действительно находилась там. Но только часть.

Нападение — древний способ защиты. Исаченко умело использует его. Атакует письмами сотрудников ИРЛИ, оба пушкинских музея. С возмущением спрашивает о судьбе переданных им предметов из Бродзян. Ему вежливо отвечают, что портреты и альбомы находятся во Всесоюзном музее Пушкина, а рукописи — в рукописном отделе Института русской литературы Академии наук СССР (ИРЛИ). Но больная совесть не даёт покоя. 5 марта 1974 г. Исаченко вновь пишет из Клагенфурта (к этому времени он переехал в Австрию) академику М. П. Алексееву. В этом послании я обнаружила любопытные для нашей истории пассажи.

Пушкинские материалы я не «просто» видел, а с большими трудностями извлёк на свет божий. Последние владельцы усадьбы были матёрые национал-социалисты, и все мои попытки во время войны приехать посмотреть пушкинские вещи отклонялись довольно резко. Портреты, некогда висевшие в комнатах, были убраны (подч. мною. — С. Б.), они не хотели, чтобы на виду остались воспоминания об их русских (а то чуть ли не негритянских) родственниках.

О так называемом национал-социализме графов Вельсбургов я уже говорила выше. Что же касается спрятанных русских портретах — это очередная выдумка Исаченко. Как можно утверждать подобное, когда его даже к порогу дома не подпустили! Военные годы профессора темны и загадочны. Его дочь сказала, что будто к концу войны отец был арестован гестапо. Потом он служил переводчиком в советской армии, где и подружился с майором Вильямсом-Вильмонтом.

Поэтому, когда ещё в мае 1945 г. я привёз в Бродзяны проф. Н. Н. Вильямса-Вильмонта, — цитирую дальше исповедь Исаченко академику Алексееву, — мы с ним так-таки ничего не нашли. Все портреты, альбомы, гербарии, миниатюры, все фотографии и дагерротипы, письма, записки, визитные карточки хранились где-то у Анны Бергер, полу-служанки, полу-дам-де-компани (сохраняю орфографию профессора. — С. Б.) герцог. Ольденбургской (Натальи), дочери Александрины и Фризенгофа. Очень многое ей было «дано на хранение» (герцогиня скончалась лишь в 1938 г.!)[98], многое герцогиня просто «вручила» своей приближённой. Достался ей, между прочим, и перстень, который якобы носил сам Александр Сергеевич и который всю жизнь носила — по словам Анны — её госпожа и её мать, Александрина. Этот перстень Анна подарила моей дочери Варваре, когда та приехала отдыхать в Бродзяны после тяжёлой болезни… (Выделено мною. — С. Б.)

В этом объяснении Исаченко о перстне много неправды. Первая: трудно поверить, что фамильную святыню — пушкинский перстень — герцогиня Ольденбургская подарила своей компаньонке. Вторая: Анна Михайловна Игумнова, хорошая приятельница герцогини, от неё самой слышала историю перстня (о впаянном в него кусочке подковы, найденной на прогулке). Третья: Александринино кольцо с бирюзой Н. Раевский видел на руке графини Вельсбург в 1938 году, через год после смерти Н. Ольденбургской. Четвёртая: предположим, что Анна Бергер в самом деле получила в подарок от своей хозяйки перстень с впаянным в него кусочком железа и затем в порыве душевной щедрости переподарила его дочери Исаченко. Но не думаю, что приближённая герцогини, её неотлучная компаньонка не знала того, что было всем известно, — кольцо сделано из подковы. Напрашивается вывод: Исаченко придумал свою собственную версию происхождения перстня. Но зачем ему это понадобилось? Об этом скажу позже. А пока ещё одна цитата из письма академику Алексееву:

Анна Бергер вначале была крайне недоверчива, ничего не говорила, не показывала, не выдавала. Только после многих посещений и бесед, в которых она поняла, с кем имеет дело, после моих заверений, что вещи будут возвращены на родину и что, вероятно, вполне совпадает с намерениями её бывшей госпожи (выделено мною. — С. Б.), Анна стала помалу оттаивать и выдавать скрытые у неё где-то вещи. Все бродзянские материалы хранились в несгораемом шкафу моего Института русского языка и литературы в Братиславском университете.

Во всей этой истории правдоподобнее всего, на мой взгляд, момент «обвораживания» Анны Бергер.

— Папа был обаятельным человеком. Он умел располагать к себе людей, особенно женщин… — ещё при первой нашей встрече заявила мне Варвара Александровна.

Обольщение шло по всем правилам. За ним последовал обман. Как Исаченко распорядился бродзянским архивом и какая его часть была возвращена на родину Александрины Гончаровой, мы уже знаем.

В 1958 году жена Исаченко Елена Николаевна оставила мужа и уехала с дочерью в Вену. В 1968 году профессор тоже перебрался в Австрию с молодой женой — чешской балериной. В Клагенфурте он получил место в местном университете. После его смерти Варвара Александровна сумела отвоевать у новой жены сундук с бумагами отца. Были ли в нём ещё какие-нибудь вещи из бродзянского архива, кроме визитной карточки Дантеса и кольца с железной оковкой, мне не суждено было узнать.