Письма из детдома

Письма из детдома

Людмила Иосифовна Борисевич вспоминала, что вскоре после ареста Артема, приятельница дала ей совет: «„Люся, отвезла бы ты детей к отцу“ [в Минск]. Смысл ее слов дошел до меня только через два месяца, когда меня арестовали».

Внучка Людмилы Иосифовны и Артема Веселого Елена Говор[119] в 1988 году опубликовала письма Левы и Волги, переданные ей бабушкой, предварив их небольшим вступлением ¹⁴.

Маленькие авторы писем переживали. Их отец революционер, писатель Артем Веселый, был объявлен врагом народа и исчез. Мама, Людмила Иосифовна Борисевич, жила далеко-далеко в неведомых лагерях […]

Жили дети в детдоме, где было много московских ребят, в старинном Городце, недалеко от Горького. Дом стоял на высоком берегу Волги, с которой связано столько событий в их семье. В Самаре родился и вырос их отец. В той, прежней, жизни они почти каждое лето с родителями плавали на лодке до Астрахани, потом возвращались на пароходе или жили в каком-нибудь тихом месте: Угличе, Сутырях, Барбашиной Поляне. Впрочем, помнил об этом только старший — Лева. Зато Ляля — по метрике вовсе не Ляля, как все ее называли, а Волга. Много лет спустя мама написала ей об отце: «Назвав тебя Волгой, Артем связал тебя с самым милым, самым близким и дорогим его сердцу. Сильная любовь к тебе сказалась в том, что неожиданно для всех и тайно от меня рано утром… он ушел и возвратился сияющий и положил мне на колени метрику. Волга. Он не называл тебя Лялей, даже когда ты была в пеленках.

Поздно ночью при луне

Волгу целовал во сне.

А проснулся — я один,

Пал на сердце горький дым, —

писал он, когда ты еще не умела читать.

„Волга по Волге катается, Волга Волгой умывается“, — приговаривал Артем во время летних поездок с маленькой дочерью, окуная ее в теплую воду у берега…»

…Волга — единственное, что зримо связывало детей с прежней безмятежной жизнью. Да еще тоненькая ниточка переписки с мамой, которая то обрывалась на несколько месяцев, то опять оживала. Людмила Иосифовна, как самое большое сокровище, через все тяготы лагерной жизни пронесла, сохранила пачку детских писем — более ста штук […]. Она берегла эти письма для Артема в надежде, что, читая их, он сможет возродить, хоть мысленно, детство Ляли и Левы, прошедшее вдали от него. Людмила Иосифовна и дети ждали долго и окончательно поняли, что он уже не придет, лишь когда началась посмертная реабилитация…

Ляля-Волга была моей мамой. Она умерла через неделю после моего рождения.

Бабушка умерла, когда мне шел 21 год. Уже много лет спустя я нашла в бабушкиных воспоминаниях описание их последней осени в Москве — осени 1937 года:

«В эту ночь — 28 октября — был какой-то необыкновенный густой туман, которого не помнили московские старожилы. Приостановилось трамвайное и автобусное движение. Машины сталкивались, несмотря на ослепительный огонь своих фар». Они с Артемом допоздна читали стихи. Внезапный ночной звонок разбудил шестилетнюю Лялю. Она очень любила гостей и, увидев входящих в комнату людей в фуражках, вскочила в кроватке и, стоя в длинной рубашонке, радостно закричала им: «Заходите, заходите!» Десятилетний Лева понял все. В ту ночь они видели Артема в последний раз.

Потекли странно тихие ноябрьские дни. Казалось, отец просто уехал, как это часто бывало. Роковой 1937-й подходил к концу. Но за девять дней до Нового года в ночной квартире снова прозвучал звонок. Леве мать успела сказать на прощание: «Береги Лялю, теперь у нее на свете остаешься ты один».

Тюремное заключение в Бутырках, приговор — восемь лет как «члену семьи изменника Родины». Только мысль о детях заставляла ее жить. Полтора года Людмила Иосифовна ничего не знала о судьбе сына и дочери, а они в это время проходили свой круг.

Из опустевшей квартиры их отвезли в детприемник, а утром повезли в Даниловскую тюрьму снимать отпечатки пальцев, а потом разлучили друг с другом. Леву отправили в детдом в Городце, Лялю — в специальный детдом для дошкольников. Больше года десятилетний мальчик разыскивает сестру. Сначала на всё его запросы приходили отрицательные ответы. И только потом выяснилось: искали Лялю — Волгу Борисевич, а в том неведомом детдоме она была записана по метрике — Волга Веселая. После настойчивых просьб Левы маленькую Лялю перевели в Городецкий детдом.

И вот наконец в июле 1939 года огромная радость: дети получают первое письмо от матери! Лева, как старший, пишет обстоятельный ответ.

Здравствуй, дорогая мама!

Твое письмо я получил и очень рад, что ты хорошо живешь. Живем мы хорошо. Зимой ходим в школу, а летом отдыхаем в наших лагерях. Кормят нас три раза в день, а в лагерях четыре. Я перешел в 4-й класс. В последние три четверти был отличником и меня премировали акварельными красками и чернильницей. В детдоме я вступил в пионеры. Я состою во 2-м отряде вожатым. Зимой мы работаем в столярных и слесарных мастерских.

Ляля перешла во второй класс. Ее премировали книгой «Приключения Буратино». Если ты это письмо получишь, то в следующем пришлю карточку. Ты писала, что пришлешь денег на марки, мне денег не надо, нам заплатили за вещи, сделанные в столярной мастерской, да у меня есть те деньги, которые ты мне дала еще дома.

Если можно, то напиши, скоро ли тебя выпустят и около какого большого города находится станция Потьма. И еще, знаешь ли чего-нибудь о папе? Крепко тебя целую.

Твой сын Лев Борисевич

Лева — маме, сентябрь 1939 г.

…Очень рад, что получил твое второе письмо. Лето я провел хорошо и очень им доволен. Я купался, гулял, научился играть в волейбол и футбол… Живя в детдоме, вообще многому научился. Раньше совсем не умел плавать, а теперь 25 метров проплываю за 22 секунды. За зиму научился кататься на коньках и лыжах.

Ты спрашиваешь, что я научился делать в столярной мастерской. За зиму работы в мастерской я сделал табуретку, две скамейки, шахматный столик, аптечку и несколько мелких вещей. Мое здоровье хорошее, Ляля тоже здорова. В детском доме я выступал в пьесах. Я беру книги из Городецкой центральной библиотеки… Ляля очень хорошо читает.

Мама, напиши, будем ли мы жить, как жили раньше, если тебя выпустят. Не взяли ли у нас книги? Напиши, как вас кормят, на чем спите, есть ли у вас библиотека…

Ляля — маме, март 1940 г.

… Как ты живешь? Я живу хорошо. Я дружу с Галей Корешковой. Она отличница. Я с ней соревнуюсь… Чего ты делаешь там? Где живет папа? […]

Лева — маме, июнь 1940 г.

…Мама, так как я староста класса, то в конце учебного года у меня было много забот. Теперь, когда все свободны, мы почти каждый день работаем в нашем подсобном хозяйстве. Я играю в футбол, волейбол и городки. В волейбольной команде я капитан. Я научился хорошо рисовать… Мама, если знаешь, долго ли тебе осталось сидеть, то напиши. Я напишу в московское НКВД, чтобы сообщили, где папа. Как ты думаешь?

Ляля — маме, июнь 1940 г.

…Мама, мы писали письма 1 марта, 1 апреля, 1 мая. Может, они не дошли. Мы хорошо закончили учебный год. В Тяблинском лесу наши лагеря. И у нас комары кусаются. Есть овчарка Джульба, а еще собака Файка, у ней кутята, лошади Зорька, Сокол и Сибирячка, свинарник и птичник, есть коза Белка… У нас огород… Нам дали полоть три грядки луку, три свеклы и одну капусты. У нас октябрятская комната, там книги, журналы и игры […].

Ляля — маме, сентябрь 1940 г.

…У нас новый директор. Он заботится о нас. Нам стали давать больше муки и сахару… Мы готовились к закрытию лагеря. День прошел весело, вечером мы надели костюмы. Я была одета в Рожь. А Галя Корешкова в Лес. Был ужин и танцы, а после костер. Лева выступал в клоунаде. В последний раз мы спустили флаг. Играла музыка. Вечером пошли в детдом со знаменем и горнистом… Гале Корешковой письма никто не пишет…

Лева — маме, декабрь, 1940 г.

…Я часто вспоминаю наши книги, коллекции марок, старинных денег. Мама, попроси, пожалуйста, сказать, когда тебя выпустят, и обязательно напиши мне. Денег больше нам не нужно. Мы живем хорошо. Держат в детдоме до 18, 16, 14 и даже 12 лет. Смотря как учишься и работаешь. Хорошо — то держат, плохо — выпускают.

Лева — маме, март 1941 г.

…В детдоме я научился многим вещам, которых не знал раньше. Например, мыть пол, вышивать, играть (хотя и не очень хорошо) на мандолине. Я сильно закалился и почти не болею…

Как ты думаешь, как и где мы будем жить, когда тебя выпустят? (А выпустят тебя скоро). Напиши, если можно, где стоит ваш лагерь, в лесу или в городе? Мама, Ляля (хотя очень редко) приносит из школы сниженные отметки по дисциплине. В следующем письме легонько ее пожури за это (но только легонько)…

Лева — маме, март 1942 г.

…Кормят нас, несмотря на такое тяжелое время, сравнительно хорошо… Хорошо едим благодаря своему директору Ивану Яковлевичу. Мама, у нас есть портрет папы. В одной книге были напечатаны его рассказы и портрет. Если хочешь, то мы пришлем его тебе.

Ляля — маме, август 1942 г.

…Мамочка, я твое письмо с 13 лаг. пункта получила. Леву выпустили в Горький в ремесленное. Ивана Яковлевича взяли в армию […].

Лева — маме, сентябрь 1942 г.

…Пишу из города Горького из ремесленного училища № 9, куда я устроился работать токарем. Жизнь здесь хорошая. Работаем по восемь часов. Хлеба дают 800 граммов. Есть общежитие…

Если сможешь, то, пожалуйста, сфотографируйся и пришли карточку, а то я начинаю забывать твое лицо…

Лева — маме, март 1943 г.

Здравствуй, дорогая мама!

…Ты пишешь, тебя волнует то, что я бросил учебу Конечно, учиться было бы лучше, да что делать, выбора нет… Вот кончится война, тебя освободят, и мы снова будем жить вместе: ты, я и Ляля. Уедем в Горький или в какой-нибудь маленький городочек вроде Углича и будем жить себе потихоньку, а получить квалификацию токаря никогда не лишнее.

Лева — Ляле, март 1943 г.

Здравствуй, дорогая Ляля! Я жив и здоров. По-прежнему работаю токарем-ремонтником. Делаю запасные части для станков. К 1 Мая я, наверное, приеду к вам в гости. Напиши, как ты живешь? Не обижает ли кто тебя?

Будь дисциплинированной, но не тихоней, слушайся воспитателей, но сама разбирайся, что к чему. Но самое главное — учись! Учись не для отметки или похвалы, а для того, чтобы знать!

Лева — маме, май 1943 г.

Вот уже пять дней подряд к нам прилетают «фрицы» каждую ночь с 12 до 4, как часы. Кое-что повредили… Если бы не работала книги, то я, пожалуй, сошел бы с ума. Написал бы подробнее о тревоге, да все равно цензура замажет…

Ляля — маме, май 1943 г.

…Нам дали под картошку стадион, и мы уже его вскопали и посадили картошку. Мы сейчас ходим в луга за диким луком и щавелем. Щавель собираем на щи, а дикий лук сдаем, и нам, наверное, дадут за это мыло …

У нас в детдоме есть тоже ребята, у которых мамы и они сами из Москвы…

Мы работали зимой в пошивочной, шили простыни. У меня по шитью хорошие и отличные отметки…

Мамочка, когда твой день рождения?

Лева — маме, июнь 1943 г.

…Когда я ездил в детдом, узнал судьбу многих товарищей. Один убит, другой, В. Малецкий (у него такая же жизнь, как и у меня), ранен, третий учится на лейтенанта, а другие кто где… Мама, постарайся узнать, скоро ли мы будем вместе, а то как ни хороша жизнь, но никто и ничто не может мне тебя заменить!..

Ляля — маме, октябрь 1943 г.

…Мамочка, ты мне деньги не присылай, а накопи на дорогу. А то у одной девочки, к ней мама едет, ее выпустили, а у нее нет денег. Может, и у тебя не будет…

Лева — маме, декабрь 1943 г.

…Только и есть новостей, что нам теперь дают хлеба 600 граммов и еще то, что я поступил учиться в вечернюю школу взрослых, в 7 класс. Учусь хорошо. Правда, трудненько (до 5 работаешь, с 6 до 11 вечера учишься, а утром с 8 снова на работу). По возможности читаю и занимаюсь военным делом (здесь хороший военный кабинет). Сейчас я живу будущим. Когда очень трудно, то подумаю, как мы хорошо будем жить вместе, и мне хорошо.

Лева — маме, февраль 1944 г.

…Живу только надеждой на нашу скорую встречу. Скоро всему этому должен прийти конец, у нас в детдоме у одной девочки маму уже выпустили. Будет и у нас праздник! Я вот часто думаю, как интересно все устроено в жизни: мы жили хорошо и тихо, и вдруг разлука на столько лет, вся наша семья разбилась на кусочки, и кто знает, когда мы соберемся снова вместе. Но я всему назло верю, что мы встретимся… […]

Ляля — маме, октябрь 1944 г.

…Мамочка, у нас очень большая радость: жив дедушка. (Иосиф Игнатьевич Борисевич так и не встретился с дочерью и внуками, жить ему оставалось всего несколько месяцев. — Е. Г.). Когда приезжал Лева, я написала письмо дедушке. А на другой день дедушка прислал открытку в детдом. И мы очень обрадовались. Я каждый день думаю о тебе…

Лева — маме, январь 1945 г.

…Я жив, здоров. Учусь в Речном училище. Недавно у меня случилось несчастье. Мой товарищ, которому я очень верил, уехал и увез мои часы. Погоревал я, погоревал, да этим делу не поможешь, наживу новые. Самое главное мое имущество — знания — никто не украдет, а с этим имуществом наживешь что хочешь. Нам скоро дадут форму… Сейчас вообще все находится в организационном периоде. Скоро все наладится, и я буду писать тебе письма, полные благополучия и радости…

Ляля — маме, май 1945 г.

Здравствуй, милая дорогая мамочка!

Поздравляю тебя с всенародным праздником Победы! В 7 часов мы сами услышали по радио радостную весть: акт о капитуляции всех вооруженных сил Германии. Потом мы оделись в праздничные платья и побежали в школу. Там все поздравляли друг друга. Потом в школе был митинг. Я дружу с Катей Соловьевой. У нее на фронте брат, а в детдоме сестра, а больше никого нет. Мы с ней радовались, что она встретится с братом, а я с тобой…

Ляля — маме, август 1945 г.

Здравствуй, дорогая мамочка! Сегодня получила твое письмо. Я просто от радости не находила себе места. Еще 4 месяца и 3 дня. 129 долгих дней. Я пока жива-здорова, только ноги болят. Сейчас мы все время работаем и не отдыхаем. […]

Лева — маме, август 1945 г.

Ляля написала мне, что тебя освободят 22 декабря 1945 года. Наконец-то. Только не знаю — правда или нет… Когда увидимся, наговоримся за все прошедшее…

Ляля — маме, январь 1946 г.

…Очень огорчена, что придется так долго ждать… (Людмиле Иосифовне, как и многим другим заключенным, после отбытия срока не разрешили покинуть лагерь. В качестве вольнонаемной медсестры она была оставлена на неопределенный срок. — Е. Г.) Мамочка, у нас, наверное будет новый директор — Иван Яковлевич, который работал до войны…

Ляля — маме, март 1946 г.

…Вчера произошло важное событие. У нас выпускают девочек в ремесленное училище в Канавино. Я остаюсь одна. Ты, наверное, не представляешь, какая сейчас в детдоме жизнь. Все девочки уезжают. Мы жили вместе 8 лет. Все плакали… Посылаю тебе свою фотокарточку. Я сфотографировалась с Надей Метлой. У нее тоже мама в Караганде, как и ты…

Ляля — маме, апрель 1946 г.

…Мамочка, я почти ничего не помню о том, как мы жили в Москве… Я совсем не помню твое лицо. Только помню, что ты была в синей кофте. Возьми меня как можно скорее отсюда.

Я 8-й класс, наверное, не закончу. Да и вообще, зачем я живу? Все равно я никому не нужна.

…После ужина мы все собираемся вместе и вспоминаем о прошлом или мечтаем о будущем. У нас в комнате девять человек. У Тамары Калининой мама в Акмолинске, а у Н. Х. папа едет к ней, у остальных родных нет…

В конце августа Людмила Иосифовна приехала в Городец. Весь ее багаж состоял из ватника и пачки писем. […] Лялю из детдома она забрать сразу не смогла — негде и не на что было жить (всей ее зарплаты хватало лишь на буханку хлеба). Кое-как устроившись в Балахне, на другом берегу Волги, она изредка виделась с дочерью.

Ляля — маме, ноябрь 1946 г.

…Меня укоряют отцом. А разве я виновата? Хоть ты мне и говорила: «Не обращай внимания», а разве можно терпеть? Я еле сдерживаюсь. На каждом шагу ко мне совсем другое отношение, чем к девочкам…

…Нам дали вязаные юбки. Я хочу ее сберечь для тебя, наверное, не заругают…

Ляля — маме, февраль 1947 г.

…Я ночью всегда вижу тебя во сне, а от тебя нет ни одного слова. Я так жду нашей встречи.

В детдоме у нас сейчас очень холодно, топлива почти нет. Зато в школе наш класс самый теплый. Я по возможности просиживаю там до трех часов, пока голод меня не выгонит. У меня сейчас так тяжело на душе, такое скверное настроение.

В конце апреля Людмила Иосифовна смогла наконец выехать в Белоруссию, в Новый Свержень, где жили ее родственники.

Ляля — маме, май 1947 г.

Здравствуй, милая мамочка! Получила сегодня твое письмо и беспредельно ему рада. Сообщаю тебе важное известие: в детский дом пришло распоряжение — всех воспитанников, имеющих родителей, отправить к ним. После экзаменов мне сразу нужно будет уезжать. Успехи мои в учебе удовлетворительные. Но сейчас самое главное сдать экзамены, и я всеми силами стараюсь как можно успешнее подготовиться. А потом уеду!

В июле Ляля приехала к маме. Началась новая жизнь, не менее трудная и все же счастливая […].

Прошли годы, состоялся XX съезд партии, и Ляля, молодой научный работник, биолог, пишет брату [в Горький]:

Левочка! Как я хочу сейчас не писать, а говорить с тобой, хочу сказать тебе одному, потому что ближе мамы и тебя у меня никого нет. Мои друзья рады за меня, за отца, а у меня нет радости, а только горе. Ведь мы никогда больше не увидим его, я его так никогда и не узнаю. Я всегда надеялась, что мы встретимся, а он в это время был уже мертв… Ты ведь помнишь его живого, помнишь, какой был у нас отец, и тебе, наверно, еще тяжелее…