«ФРИНИНА ГАЗЕТА»
«ФРИНИНА ГАЗЕТА»
Летом 1921 года Кочкурову передали, что его разыскивает девушка, с которой он познакомился в Самаре два года назад в доме Федора Куля[15]. 5 июня Николай Кочкуров пишет в Самарканд:
Солнечная Фрина,
[…] твое письмо мне переслали из деревни. Опоздай оно на пару дней, и твоя и моя жизнь потекли бы наверняка по другому руслу: через пару дней я уезжаю и самое меньшее на год скрылся бы с горизонта. И ты ни от кого и ниоткуда не узнала бы, где я.
Письмо пришло вовремя. Да будет благословенна судьба. С завтрашнего дня меняю свой путь.
Пиши. Москва. Гудок 1.
Из воспоминаний Фрины Меерзон
Неожиданно в Самарканд приехал Николай, он жил в палатке в абрикосовом саду. Мы ходили гулять в старый город, заходили в чайханы, ели шашлыки, слушали восточную музыку, упивались экзотикой.
Меня еще не демобилизовали [она работала в Политотделе Туркестанской армии], и он вынужден был уехать один. На всех станциях на почтовых ящиках он писал мне приветы…
Фрина приезжает в Москву, они с Николаем поселились в общежитии и прожили там до ее отъезда в Тулу на работу в штате губкома.
«Позади служебных помещений у меня — отдельная комната, — вспоминает Фрина. — На стене Николай написал:
Моя дорога — все дороги!
Мой путь — все пути!
Мое жилище — весь мир»!
В «Стране родной», описывая жилье Ефима и Гильды, Артем воспроизведет эти лозунги. В Туле Николай бывает лишь наездами, он не может покинуть столицу: держит работа в «Гудке», литературная среда и подготовка к печати его произведений.
В сентябре 1921 года Кочкурову исполнилось двадцать два года. Он мечтает посвятить жизнь литературе, прославиться; своими мечтами он делится с Фриной.
Они постоянно пишут друг другу, но ему недостаточно обычной переписки, в сентябре он издает первый номер рукописной «ежемесячной» «Фрининой газеты» (вышло два номера).
В 1957 году мы держали в руках оригиналы обоих номеров; с согласия Фрины Исааковны сняли с них и с писем Артема копии и получили разрешение на их публикацию (не ранее 2000 года).
Первый номер назван «ОСЕННИЙ ДОЖДЬ». В выходных данных — «Фринина газета», № 1, сентябрь 1921 г., цена — 2 года. Указано, что газета «иллюстрированная». Иллюстрацией служила фотография Фрины, впоследствии утраченная.
Второй номер — «УТРО», выходные данные: «„Фринина газета“. № 2, октябрь, цена — бесценная», иллюстрациями служили нарисованные цветными карандашами несколько геометрических фигур, нечто «футуристическое».
Листы большого формата Артем Веселый заполняет всеми полагающимися газетными рубриками: передовица, статьи, очерки, фельетон, информация.
Передовица первого номера — «Тула-Москва»:
[…] Поехать сейчас в Тулу работать значило бы отказаться от борьбы на литературном фронте и покатиться по линии наименьшего сопротивления.
Безумье отступать, когда я чувствую в себе могучую силу творца и борца.
Безумье отступать, когда в душе полыхает пожарище […]
Журналист Кочкуров, опубликовавший к этому времени не одну тысячу строк в газетах, теперь — начинающий писатель, ощутивший свое призвание.
Как писатель я еще младенец, у меня только еще прорезываются зубы художника, я еще только расправляю крылья.
Я ВЕСЬ В БУДУЩЕМ!
Я всего еще только сделал один-два неуверенных, нетвердых шага по литературной дороге, у меня впереди еще длинный путь […]
Громадную силу и невиданной величины талант я чувствую в себе, так же, как женщина чувствует под сердцем ребенка…
В 1921 году в октябрьском номере недавно созданного «толстого» литературно-художественного и научно-публицистического журнала «Красная Новь» напечатана пьеса «Мы» — первое произведение Артема Веселого, опубликованное в Москве 2.
С этого времени Николай Кочкуров берет псевдоним Артем Веселый.
Из письма Артема 7 ноября 1921 г.
Сегодня я ничто. Сегодня я косноязычен, не выдавлю из души ничего, кроме банальных «милая» — «дорогая». […]
Но, может быть, завтра я создам сказку, которой будут восхищаться многие будущие поколения, может быть, я пропою тебе песнь, которая тысячезвучным эхом покатится по ребрам веков, может быть, я скажу слово, которое будет переходить из уст в уста всех народов…
Многие статьи в «Фрининой газете» — экзальтированное выражение сильного чувства.
Ты и я — крылья нашего счастья…
Любовь — тайна!..
Любовь — ценнейший клад. Счастлив, как Бог, тот, кто сумеет найти и поднять этот клад.
Любовь, как океан ночью. Может быть, берег рядом, может быть — далеко, далеко, а может быть, совсем нет берега — конца любви!?!
Счастлив, бесконечно счастлив тот, кто любит и любим…
Во втором номере Артем помещает лирический этюд:
КАРУСЕЛЬ СЧАСТЬЯ
Ты — политработница женотдела. Я — комсомолец. Это в настоящем. В ближайшем будущем — весна — море (?) пустыня (?).
Дальше — туман, сквозь который вырисовываются и кабинет, и канцелярия, и квартира с теплой уборной, и горы интересных книг.
Солнце мое — Фрина!
Безумие — лучшие годы солнечной юности проводить в каменных мешках, заплеванных канцеляриях, устланных пошлыми коврами.
Мы должны пойти бродяжить.
А если мы не решимся этого сделать, то это будет значить, что мы устали жить (не живя!), что нам не знаком вкус хмельного и пьянящего меда жизни! что мы не способны проложить свой оригинальный путь жизни! что мы не можем вырвать из зубов жизни то, что называется счастьем, это будет значить, что мертвящее дыхание буржуазной культуры коснулось нас, сварило наши души, что мы расслабли, размякли, расшнуровались, что в нас нет ни костей, ни мускулов, ни воли, ни сильных желаний, ни пламенных дерзаний, ни, ни, ни, ни.
Мы должны пойти бродяжить в ближайшую весну!
Далее в тексте несколько отдельных записей, обведенных рамками:
Поверь! Нам не захочется лезть с кулаками на всех богов и чертей, когда потускнеют наши сверкающие безумьем глаза, слиняют брови, поблекнут лица, когда наши сильные мускулистые тела засохнут как луковицы.
ПОВЕРЬ!
Наша дорога — все дороги. Наш путь — все пути и наше жилище весь МИР.
Мои ноги тоскуют по росе.
Мои глаза тоскуют по просторам.
Я тоскую по широким сильным движениям…
ДУРАКАМ ПУТИ НЕ ЗАКАЗАНЫ.
Всесильная любовь, как божество, воистину царишь ты над сердцами! Нет жизни в том, кто твоего величья не признает!..
В этом же номере — под шапкой фельетон «Письмо правоверного комсомольца»:
Моя дорогая!
Шлю тебе и всем т.т. коммунистический привет.
Только сейчас воротился с заседания ячейки. Повестка дня была чрезвычайно интересная. Еще интереснее было само заседание. Я выступал содокладчиком по вопросу о новой экономической политике. С чувством глубочайшего сожаления приходится констатировать печальный факт глубокой политической отсталости некоторых членов партии […]
«Азбуку коммунизма» 3 перечитал раз сорок, некоторые страницы выучил наизусть и теперь не хвалясь могу сказать, что я стал очень сознательным […]
Обыватели по-прежнему инертны, агрессивны. Духовных запросов — никаких. На днях на моей лекции на тему «На грани двух миров» присутствовали только пять человек. По правде сказать, все пятеро они мне и не особенно понравились: слишком уж мелкобуржуазные физиономии, и только один, который все время спал около двери на скамейке, был в синей рабочей блузе, с лицом, прокопченным удушливым дымом фабрик.
— Вот типичный индустриальный рабочий, — радостно думал я. Однако после лекции пришлось разочароваться. Оказалось, что это сторож нашего клуба. […]
Проснувшись к концу лекции, он все-таки горячо аплодировал, что является психологически несомненным показателем того, что в глубине его деклассированной натуры заложены здоровые коммунистические инстинкты […]
С ком. приветом.
Да здравствует ком. революция!
Дальше следует «Газетная смесь» (в первом номере этот раздел назван «Перья из собачьего хвоста»).
В СВЕТЕ НАУКИ
Член РКСМ. Ношу брюки галифе. Пробор всегда аккуратно расчесан. Через день на углу чищу ботинки. Обедаю один раз в два или три дня. Завтраков и ужинов не признаю принципиально. Необычайно умен. Собираюсь… Что я собираюсь делать?
ФИНАНСЫ
Абсолютное равновесие, чего со мной уже давно не было.
Через пару дней отнесу Смирнову последний долг, и у меня не останется ни копейки, зато и никому не буду должен тоже ни копейки.
Перспективы, конечно, как всегда, самые великолепные, многообещающие.
ОБРАЗОВАНИЕ
Прочитал:
Мопассан. Милый друг.
Чернышевский. Что делать?
№№ 1–10 «Пролет. Культура».
Стихи, журналы.
С пяток газет.
Лонгфелло. Песнь о Гайавате.
Собираюсь засесть
За (?)
За разное. На столе целый ворох беллетристики, и публицистики, и политики.
Прослушал с пяток лекций, в голове осталась только одна: Арватова[16].
В театр, скот, не хожу.
СПОРТ
Занимаюсь аккуратно гимнастикой. Я глажу свои мускулы, рождается (вот дурак: хотел написать безумное, потом — страшное) желание: и мозг развить так же хорошо, как развиты мускулы. И я уже иду к достижению этого.
Сейчас очень много занимаюсь, читаю, читаю, сплю не больше 5 часов.
ПАРТИЙНАЯ ЖИЗНЬ
Чрезвычайно скудный запас политических знаний не дает мне возможности критически относиться ко многим жизненным явлениям. (Видишь, каким стилем пишу). […]
Записался в КСМ[17].
ИЗВЕЩЕНИЕ
Купил примус. Не хватает гитары и граммофона. Ух, и заживем мы с тобой!
Адрес для писем, телеграмм — Пролеткульт.
Когда приедешь, ищи:
1) Пролеткульт [общежитие на Воздвиженке].
2) Б. Дмитровка, 15, МК КСМ, вход с переулка, верхний этаж. Отдел печати.
Но жить вместе никак не получалось. Жозеф, брат Фрины, удерживает ее в Туле, где есть работа и жилье, в Москве — ни того, ни другого. В Справочном отделе «Фрининой газеты» Артем писал:
Квартира: нема. Несмотря на все старания не продвинулся ни на один шаг.
Паёк — то же самое.
Деньги —.
Из письма Артема 21 ноября [1921]
Жозеф зовет меня в Тулу. Не еду вот почему.
Сейчас бешеным темпом штурмую твердыни литературной крепости. Работаю над собой лихорадочно, бешено!
Знаю, что скорой победы не достигну, но зато несомненно научусь бороться, наберусь сил, закалю силы мускулов, рассчитаю меткость ударов.
И знай, что на стенах крепости будет виться Мое знамя — одно из наиболее ярких и роскошных знамен.
Это неизбежно, потому что у меня есть
СИЛЬНОЕ желание, которое, как вспенившаяся река, прорвет плотину моего невежества и косности […]
Весь январь Артем жил в Туле, но в отношениях с Фриной произошел разрыв.
В письме Анатолию Глебову 20 января 1922 года из Тулы в Анкару Артем пишет, что «уже готов порубить золотые якоря любви».
Месяц спустя Артем уходил добровольцем во флот.
Однако «якоря любви» держали крепко.
Из письма Артема 24 февраля 1922 г.
Милая милая родная Фрина люблю тебя так сильно как раньше как всегда как никогда
Родная прости меня прости за все […]
Я мечусь в смертельной тоске
Умоляю приезжай немедленно — перед моим отъездом необходимо увидеться.
Прошло четыре года.
Из письма Артема 11 декабря 1925 г.
Фрина, разреши приехать в гости: хочу посмотреть тебя и твоего ребенка.
Николай
В Москве буду примерно до 18, потом уеду в чужую дальнюю сторонушку.
Письмо Артема Фрине 31 декабря 1925 г. [Астрахань]
Верблюды наняты и ревут во дворе
Мешки мои увязаны
Пушки мои чищены и оттягивают пояс
Сердце мое на взводе и глаза затоплены радостью
Впереди путь по степям на 500 верст
Так пожелай же мне Фрина ровных дорог счастливых встреч
Пожелай чтоб на моем пути было много сухого топлива, полные колодцы воды
Чтоб утренними и вечерними зорями был устлан путь мой, чтоб непогода шла стороной, чтоб верблюды не сбили пяток и не
натерли кровавых язв под мышками, чтоб горбы их не сбивались и чтоб зубы их не крошились
Сидя у костров я как-нибудь вспомню тебя и ласковая волна накроет меня: ибо — ты первая у меня и я первый у тебя
А это не выцветает за всю нашу короткую человеческую жизнь.
«НИКОЛАЙ»
Напиши мне, Артему, на Баку или Тифлис до востребования — доберусь туда месяца через полтора — если будет о чем написать, если ты сказала не все слова.
Последний раз они увиделись в Москве в 1932-м году.
Фрина:
«Встретились на улице. Я уже давно была замужем. Подарил „Гуляй Волгу“ с надписью: „Фрине — сочный кусок моего сердца“».