Газета футуристов

Газета футуристов

Сергей Спасский писал:

«Это была первая газета, расклеенная на стенах Москвы. Маяковский, Бурлюк и Каменский заполняют её на три четверти. Из стихов Маяковского – «Революция» и впервые напечатанный «Наш марш».

Декларации ещё выглядят двойственно. Тут и обычная футуристская самоуверенность. Тут и взаимное коронование в гении. Но рядом пробивается иное, нечто вроде чувства растерянности, попытки договориться с новой аудиторией».

Сразу обратим внимание на статью «Братская могила». Подписи под нею не было, но, по утверждению Давида Бурлюка, её автором был Маяковский. В статье с огромным пренебрежением писалось об альманахе «Поезоконцерт»:

«Шесть тусклых строчил, возглавляемые пресловутым "королём " Северяниным, издали под этим названием сборник ананасных, фиалочных и ликёрных отрыжек. Характерно, как из шутки поэтов – избрание короля – делается финансовое дело. Отсутствие цены на обложке – широкий простор для спекуляции».

Николай Захаров-Мэнский прямо заявил, что эта статья представляет собой «ушат помоев на северянинский „поэзоантракт“».

Заметим, что одним из «тусклых строчил», которых с таким презрением упомянул Маяковский, был и поэт Лев Ольконицкий, выступавший вместе с ним в «Кафе поэтов».

Но самым главным в газете футуристов было «Открытое письмо рабочим», тоже написанное Маяковским:

«Товарищи!..

Смерчем революции выкорчеваны из душ корявые корни рабства. Великого сева ждёт народная душа.

К вам, принявшим наследие России, к вам, которые (верю!) завтра станут хозяевами всего мира, обращаюсь я с вопросом: какими фантастическими зданиями покроете вы место вчерашних пожарищ? Какие песни и музыки будут литься из ваших окон? Каким Библиям откроете вы души?»

У тех, кто начинал читать газету футуристов, мог возникнуть вопрос: а из чьих уст исходит это обращение к рабочим? Из уст воина, отстаивавшего на одном из фронтов судьбы России и россиян?

Нет!

Свой громогласный клич рабочим бросал стихотворец, называвший себя «новым Ноем», «огневым воеводой», «глашатаем солнца», и лихо обрывавший «сочные, налившиеся плоды», которые созрели в московских кабачках. Уже тогда – в самом начале 1918 года – Маяковский жаждал поговорить с «хозяевами всего мира», с «товарищами-потомками». Поговорить напрямую, минуя всех посредников. В том числе и через голову приехавшего в Москву большевистского правительства. Но с чем он обращался к грядущему? Что его взволновало? Против чего он протестовал?

Вот его слова:

«С удивлением смотрю я, как с подмостков взятых театров звучат „Аиды“ и „Травиаты“ со всякими испанцами и графами, как в стихах, приемлемых вами, те же розы барских оранжерей, и как разгораются глаза ваши перед картинками, изображающими великолепие прошлого.

Или, когда улягутся вздыбленные революцией стихии, вы будете в праздники с цепочками на жилетах выходить на площадки перед вашими районными советами и чинно играть в крикет?»

Маяковский, уже привыкший наносить хлесткие пощечины «общественному вкусу», в своём «Открытом письме» разъяснял рабочим азы футуризма, призывая их отправить на свалку истории шедевры российской старины:

«Знайте, нашим шеям, шеям Голиафов труда, нет подходящих номеров в гардеробе воротничков буржуазии.

Только взрыв Революции Духа очистит нас от немощи старого искусства».

Правда, на этот раз поэт не предлагал бросать кого-то «с Парохода современности»:

«Да хранит вас разум от физического насилия над остатками художественной старины. Отдайте их в школы и университеты для изучения географии, быта и истории, но с негодованием оттолкните того, кто эти окаменелости будет подносить вам вместо хлеба живой красоты».

Заканчивалось «Открытое письмо рабочим» так:

«Революция содержания – социализм-анархизм – немыслима без революции формы – футуризма.

С жадностью рвите куски здорового молодого грубого искусства, даваемые нами.

Никому не дано знать, какими огромными солнцами будет освещена жизнь грядущего. <…> Одно для нас ясно – первая страница новейшей истории искусств написана нами».

Что тут можно сказать?

Написано лихо, задиристо и как всегда чрезвычайно витиевато. Простым московским рабочим этот текст был непонятен.

Слова Маяковского о том, что скоро прогремит «взрыв Революции Духа», что в основу этой революции ляжет «социализм-анархизм», а также «революция формы» («футуризм»), и что эти «революции» тут же «огромными солнцами» озарят «жизнь грядущего», явно адресовались тем, кто зазывал в Смольный российскую интеллигенцию. Это было обращение к большевикам, восторгавшимся «розами барских оранжерей». Это было громкое заявление о том, что футуристам с ними не по пути.

Было в «Газете футуристов» ещё одно не менее громкое заявление – «Декрет № 1 о демократизации искусств». После названия в скобках давалось разъяснение: «заборная литература и площадная живопись».

Начинался документ торжественно и величаво:

«Товарищи и граждане, мы, вожди российского футуризма – революционного творчества молодёжи – объявляем:

Отныне вместе с уничтожением царского строя отменяется проживание искусства в кладовых, сараях человеческого гения – дворцах, галереях, салонах, библиотеках, театрах».

Затем следовало истолкование того, что должны совершить творческие люди, вдохновлённые «вождями футуризма»:

«Художники и писатели обязаны немедля взять горшки с красками и кистями своего мастерства, иллюминировать, разрисовать все бока, лбы и груди городов, вокзалов и вечно бегущих стай железнодорожных вагонов».

Завершался декрет обещанием:

«Первая расклейка стихов и вывеска картин произойдёт Москве день выхода нашей газеты».

Своё обещание футуристы выполнили. Ещё они расписали футуристическими фресками стены Страстного монастыря. Монахини по ночам тряпками стирали их творения, а днём «вожди» искусства грядущего под гогот обступившей их толпы вновь покрывали стены своими «шедеврами».