МАКСИМ ГОРЬКИЙ И АРТЕМ ВЕСЕЛЫЙ
МАКСИМ ГОРЬКИЙ И АРТЕМ ВЕСЕЛЫЙ
Ольга Миненко-Орловская, знавшая Николая Кочкурова с отроческих лет, говорила, что в молодости он преклонялся перед Горьким, видел особый судьбоносный знак в том, что они земляки, искал черты сходства в их юношеских годах. Явно желая подчеркнуть это сходство, Артем в 1920 году в письме Анатолию Глебову обмолвился о своем «страшном детстве среди скотов и зверей» 1. Очевидно, отец имел в виду обстановку в рабочей слободке, а не в семье. Да, ему в детстве приходилось работать, потому что семья жила бедно, но родители, потерявшие 14 детей во младенчестве, души не чаяли в двух подрастающих сыновьях — Николае и Василии.
Под влиянием Горького Николай Кочкуров написал свою первую пьесу «Разрыв-трава», предпослав ей эпиграф из «Песни о Буревестнике». В подражание Горькому поначалу придумал себе псевдоним Невеселый… На сборнике «Пирующая весна» (1929 г.) сделал дарственную надпись: «Волгарю Максиму Горькому — волгарь Артем Веселый».
На творчество Артема Веселого Максим Горький обратил внимание в середине 20-х годов.
Обсуждая в 1927 году с редакцией альманаха «Земля и Фабрика» состав предполагаемого к изданию сборника, А. М. Горький писал секретарю альманаха С. А. Обрадовичу:
«Если хотите, могу дать совет: как можно больше внимания молодежи! Как можно больше бережливого и заботливого отношения к ней! Из намеченных Вами сотрудников в „молодежь“ я включаю Ар. Веселого, Казина, Н. Тихонова — как поэта и как прозаика, — Фадеева, — отлично талантливые люди. […] За десять лет адски трудной, голодной, тесной жизни наша молодежь создала и создает искусство во многом действительно новое, бодрое, и „Земля и Фабрика“ наша выдвинула за эти годы в русскую жизнь десятки талантливейших прозаиков и поэтов […]» 2
Летом 1930 года Горький решил издать серию книг по истории гражданский войны. Он обращается к Сталину.
«Историю гражданской войны, — писал Горький, — должны литературно обработать наши наиболее талантливые литераторы, активные ее участники, непосредственные свидетели и люди, хорошо знающие места действия» 3.
В список имен писателей, предложенный Горьким, вошли:
Константин Федин, Алексей Толстой, Владимир Зазубрин, Александр Фадеев, Всеволод Иванов, Вячеслав Шишков, Петро Панч, А. Давидович, Александр Малышкин, Юрий Тынянов, Юрий Либединский, Борис Лавренев, Юрий Олеша, Михаил Шолохов, Иван Соколов-Микитов, Леонид Леонов, Николай Тихонов, Лев Никулин, Артем Веселый, Ольга Форш.
Горький продолжает:
«Участие названный писателей в литературной обработке материала истории я считаю совершенно необходимым. Они должны придать „Истории“ удобочитаемость, яркость, картинность, эмоциональную заразительность художественного произведения.
Побочный результат: эта работа приблизит наших литераторов к делу рабочего класса, обогатит новыми темами. Наша путанная, легкомысленная и слишком самовлюбленная критика не воспитывает писателей. Она стоит еще дальше от жизни, чем те, кого она пробует научить, не совсем ясно понимая, чему именно следует учить» 4.
Некоторых писателей, с которыми Горький намеревался обсудить предстоящую работу, он приглашал к себе в Сорренто.
Из письма М. Горького И. В. Сталину
«Вот что, дорогой И[осиф] В[иссарионович], — если писатели Артем Веселый и Шолохов будут ходатайствовать о поездке за границу — разрешите Вы им это; оба они, так же как Всеволод Иванов, привлечены к работе по „Истории гражданской войны“, к обработке сырого материала, работа их будет редактироваться историками под руководством М. Н. Покровского[51] — мне, да и для них, было бы полезно поговорить о приемах этой работы теперь же, до весны, когда я приеду.[…]
Крепко жму Вашу руку, дорогой товарищ.
2. XI.30
А. Пешков» 5
Из записок Гайры Веселой
В начале 1957 года позвонила Шолохову и попросила Посодействовать изданию однотомника отца.
Он пообещал написать письмо главному редактору издательства. Через несколько дней я побывала у Михаила Александровича на Староконюшенном. Он спросил, что мне известно о судьбе отца.
Потом, присев к столу, написал:
«Дорогой товарищ Владыкин!
Мне кажется, что пришла пора вспомнить о хорошем писателе и коммунисте Артеме Веселом, посмертно реабилитированном в 1956 г. Надо бы просмотреть заново все, что было им создано, и издать то, что редсовет сочтет нужным.
23.2.57.
С приветом М. Шолохов»
Я попросила Михаила Александровича рассказать об отце.
— С Артемом мы были в хороших отношениях, хоть и разные люди. Встречались мы редко: я в Москве бывал раза два в год. А ко мне в Вешенскую Артем не ездил, он не был таким заядлым охотником, как Кудашев[52] и Клейменов[53], они каждый год жили у меня по месяцу, по два. К Горькому мы поехали втроем. Мне и Артему было передано приглашение Горького. Время от времени он звал к себе кого-нибудь из молодых писателей для знакомства. Когда меня вызвали в ЦК, то я попросил послать и моего друга Ваську Кудашева. Мне пошли навстречу. Артем ходил в ЦК отдельно.
Мы не знали, что отец три недели работал на московском Электрозаводе. В его архиве обнаружился подписанный им документ:
Электрозавод,
Трансформаторный Отдел,
Сварочный цех, мастеру
тов. ПЕТРОВУ
Заявление
По случаю моей длительной заграничной командировки прошу сократить меня из бригады т. Баринова.
Причитающееся мне содержание за проработанное время с 11 ноября с. г. прошу внести как пожертвование на постройку самолета.
С тов. приветом
2 декабря 1930 Артем Веселый
(В это время среди писателей проводилась кампания по сбору средств на постройку санитарного самолета «Советский писатель»).
Вдова Василия Михайловича Кудашева, Матильда Емельяновна, рассказывала нам в 1957 году, что по случаю поездки за границу, трех писателей соответствующим образом экипировали: в Москве им выдали добротные пальто и шляпы… всем одинаковые. По словам Артема, шляпу он надел впервые в жизни.
О забавном случае в поезде Москва-Берлин вспоминал Михаил Шолохов:
«Какой-то осторожный немец, поняв, что едет в одном купе с большевиками, вышел в коридор и простоял у окна всю ночь. Артем, мрачно присматриваясь к маячившей у окна фигуре, все время посылал Шолохова объясниться к немцу. „Ну, я моряк, — говорил он, — а ты ведь учился в гимназии и должен знать немецкий язык, объясни ему, что у нас на столе стоят банки с консервами, а не бомбы“» 6.
В Берлине путешественников ждал неприятный сюрприз: в посольстве об их визах в Италию ничего не знали, просили подождать, поселили в пансионе для русских.
Из письма Маргариты Клейменовой[54] Евгении Левицкой
Берлин. 14 XII [1930]
До того закрутились мы последнее время, что и сказать невозможно, работаем до позднего, а тут еще трое московских гостей […] Встретили мы их, конечно, на вокзале, привезли к себе, весь день они были у нас. Теперь они осматривают все, что их интересует, встречаются с немецкими писателями — словом, стараются использовать свое пребывание в Берлине. Видимся мы почти каждый день, часто вместе обедаем или ужинаем […]
Ходили вместе смотреть нашумевшую здесь картину (тон-фильм) по Ремарку «На Западе без перемен» — все нашли ее значительной. Если бы ты знала, что здесь творилось всю прошлую неделю! Какие были демонстрации (националистов) против этого фильма — ни пройти, ни проехать — возле кино и вокруг этой улицы до поздней ночи масса полиции конной и пешей и на автомобилях. Занятно. Раз мы случайно попали в толпу, которую гнали, и чуть было не попробовали вкуса резиновых палок […]
Наши приятели были довольны поглазеть на все это. Приглашают их здесь всюду, так что скучать им не приходится […] Артем очень хороший и душевный парень. Подарил свою книгу с трогательной надписью 7.
В Берлине Артем познакомился с переводчицей В. А. Мазе. Она задумала перевести на немецкий недавно вышедший сборник «Пирующая весна». Был ли этот замысел осуществлен — неизвестно.
Время шло, а визы из Италии всё не присылали. Шолохов с Кудашевым решили вернуться в Москву.
Артем Веселый остался, он не хотел уезжать, не повидавшись с Горьким: ему было необходимо обсудить с Алексеем Максимовичем свой замысел нового произведения.
Из письма Маргариты Клейменовой Евгении Левицкой
Берлин. 24 декабря [1930]
Сегодня уехали Михаил и Вася — стало скучно-скучно, я чуть было не расплакалась на вокзале. Артем остался и поедет дальше, а этот упрямец — Михаил Александрович — уперся, и ничего с ним сделать нельзя было. Мы очень привыкли к ребятам за время пребывания их здесь. Завтра Артем приедет к нам с утра, он чувствует себя покинутым, и мы решили его не оставлять одного. Впечатления от «заграницы» у них, по-моему, сумбурные, так как устали они ужасно.
30 декабря 1930 года Максим Горький сообщает своему секретарю Петру Петровичу Крючкову: «Телеграмма из Берлина: Шолохов и еще кто-то, не найдя итальянской визы, возвратились в Москву, Веселый остался в Бер[лине], ждет» 8.
Новый год Артем встречал с Клейменовыми, вечером они бродили по городу, смотрели, как празднуют немцы, потом пошли в кафе, и Артем, к удивлению Маргариты Константиновны, преподнес ей цветы.
Наконец, виза оформлена, можно ехать в Италию, но у Артема плохо с деньгами.
Яков Шведов рассказал, со слов Артема, что в нашем посольстве в Берлине его заверили: «Поезжайте, Горький даст вам денег на обратную дорогу. У нас с ним есть денежные счеты».
Из письма Маргариты Клейменовой Евгении Левицкой
Берлин. 4.1.31.
Артем вчера уехал в Италию […] Пробудет там 2 недели и приедет сюда. Он к тебе придет обязательно, хороший он парень и очень обязательный, что скажет — сделает […]
P. S. Артем перед отъездом в Италию отмочил номер — обрил голову, вид дикий, я думаю, что от него там люди будут шарахаться — здесь (в Европе) это как-то не принято. Говорит, жарко ведь там наверное…
7 января Горький в письме к П. П. Крючкову пишет:
«Приехал Артем Веселый, человек серьезный и симпатичный» 9.
На другой день по приезде Артем знакомит Горького с планом задуманной книги «День мира», получает одобрение («замечательная мысль», «удивительная идея»).
Из письма А. М. Горького П. П. Крючкову
Говорил с Веселым по вопросам «Истории» [Гражданской войны], задачу он одобряет, но… Человек он талантливый, см. в книге «Пылающая весна» очерки: «Страна родная» и «Россия, кровью умытая»[55]. Он знает, что талантлив, излишне любуется собой, стремится всячески подчеркнуть и выделить себя, обижен недостатком внимания к нему, упрям, анархиетичен и «любит правду», а правда для него все то, чем он может «утереть нос» кому-нибудь, т. е. старой правдой он «утирает нос» тем, кто создает новую. Это своеобразный способ мести за себя, за «невнимание к человеку», способ, который знаком не одному Артему.
С ним у нас будет тяжелая возня. Вы убедитесь в этом, прочитав указанные очерки. Характеристика сия между нами. М.б. я и ошибаюсь. Он еще очень молодой.
10 января 1931 10
Подошло время отъезда.
Из воспоминаний Якова Шведова
Мне рассказывал Артем, его слова я привожу точно, у меня память очень хорошая.
Артем говорит Горькому: «Мне пора уезжать».
Горький: «Счастливого пути».
«В посольстве сказали, что вы дадите мне денег на дорогу».
Горький вызвал секретаря, оказалось, что денег нет. Он пообещал выслать чек в Неаполь на тамошний банк.
«Я поехал в Неаполь. Ждал-ждал чек, так и не получил. Кое-как добрался до Рима. Иду в посольство. Там смеются, говорят, что Горький такую же штуку проделал с Гладковым […]
Наскребли мне в посольстве сколько-то денег, купили билет через Прагу. Языка не знаю. Засунул билет за ленточку шляпы и сел в поезд. Какие-то студенты увидели мой билет, вытолкнули меня на вокзале в Праге, а то уехал бы черт знает куда. Сел в берлинский поезд.
Так голодный и доехал до Берлина» 11.
В Берлине Артем сразу направился к Клейменовым.
Из письма Ивана Клейменова Евгении Левицкой
Берлин. 19.1.31
Приехал из Италии Артем и привез оттелева пузатую кианти […]. Артем еле добрался до Берлина в 3-м классе, но о встрече не забыл и одну пузатую все-таки привез […]
Сей муж на первый взгляд кажется угрюмоватым, но, когда разговорится, то будет совсем другое дело […]
В архиве Горького хранятся документы, датированные 24 апреля, 3 мая и 7 мая 1931 года, озаглавленные «Решения, принятые на совещаниях в составе: М. Горький, Халатов, Леонов, Крючков, Проскуряков в Сорренто».
Обсуждались различные вопросы издательской деятельности, и среди них такой:
7. О книге «День»
а) ежегодно выпускать книгу «День», рисующую в форме художественных миниатюр день жизни за истекший год в СССР и капиталистических странах. Книга эта должна строиться на фактическом материале, включать наиболее характерные и показательные события и факты […], изложение должно быть художественным, но максимально сжатым (пример: «Кочевники» Н. Тихонова — рассказ о двух баях);
б) писание книги поручить коллективу крупных писателей. Общая редакция М. Горького;
в) к созданию этой книги за 1930 г. приступить немедленно по приезде в СССР 12.
Вернувшись в СССР, Алексей Максимович 27 июня 1931 года пишет из Москвы ленинградской писательнице Марии Левберг, что собирается в Ленинград, и сообщает: «По приезде я буду говорить с вами об одном литературном предприятии, об альманахе „День“. Может быть, вы уже слышали об этом?» 13
Осенью Артем из случайного разговора со знакомым узнал, что Горький приглашал нескольких писателей участвовать в работе над книгой «День мира».
Артем Веселый пишет:
В ЦК ВКП /б/ тов. Сталину.
Мною задуман исключительный по размаху роман. Идея его проста: мир берется в горизонтальном разрезе, в разрезе, примерно, 12 мая 1933 г. или даже в какой-нибудь определенный час этого дня. Чем занят мир в этот час или день 12 мая 1933 г.
Вот приблизительные темы отдельных глав:
Москва, СССР в широком плане
Ватикан, собор св. Петра
Токио, труд и быт японского рабочего и работницы
Казань, рабфак
Записки провинциального немецкого философа
Ленинградский рабочий
Кантон, порт, собрание подпольщиков
Астраханские промыслы
Варшава, тип Достоевского в чине полковника
Полк Красной армии в будничной обстановке
За чайным столом — спор о современной литературе
Багдад, базар
Лондон, богослужение в аристократической церкви
Ударники в доме отдыха
Гамбургские безработные
Заседание Совнаркома
Спор двух ученых о какой-нибудь научной проблеме
И так далее.
Разнообразие тем безгранично. Нет ни одной стороны жизни, ни одного вопроса, который не мог бы быть поддет на писательское перо, разумеется, если этот вопрос под силу автору. Здесь возможно использование и черновой работы помощников и консультантов первой руки по отдельным отраслям знаний.
По свидетельству М. Горького, которому я первому сообщил идею этой книги в Сорренто в январе с.г., подобной книги — ни по форме, ни по содержанию — не было в истории человечества. Да и не могло быть. СССР — гора, а с горы, как известно, виднее. Такая работа может быть создана только в стране строящегося социализма при активном содействии и поддержке партии и всей советской общественности.
При удачном выполнении книга обещает быть одной из самых долговечных. Книга написана, она едина и в то же время каждая глава самостоятельна. При переиздании слабые или устаревшие главы опускаются или заменяются новыми. При необходимости ломаются рамки дня, часа и года. Это гарантирует, что и через сто, через тысячу лет книга будет шагать в ногу с жизнью. Форма книги настолько замечательна, что охотники продолжать ее найдутся: каждому творцу она откроет бесконечные перспективы, всю сумму которых (возникновение новых стилей, жанров, развитие типографского искусства) сейчас и учесть невозможно. Вечно молодая книга.
Если идея заслуживает внимания, то мною будет представлен более детальный план работы. К составлению черновой схемы книги совершенно необходимо привлечь многих — многоумных и достохвальных. Посильно ли выполнение сего замысла мне — судить не берусь. Работа огромна. Желание отдаться ей целиком — у меня есть.
12 сентября 1930
Артем Веселый
Тверская 61 кв.17 14.
Тем же числом помечено письмо Артема Горькому 15
Алексей Максимович,
после долгих размышлений я наконец решил приступить к работе над книгой (мир, взятый в разрезе часа или дня) — над книгой, идею которой впервые изложил вам в Сорренто в январе с. г. Идею эту вы весьма одобрили и обещали мне всяческую помощь.
И каково же было мое изумление, когда, возвратясь на днях в Москву, из разговора с одним писателем я узнал, что вы предлагали группе московских и ленинградских писателей приступить к созданию книги на эту тему.
Меня, как-никак автора сей идеи, вы не сочли нужным даже поставить в известность. Поражен и потрясен…
Мне хочется думать, что все это есть какое-то вздорное недоразумение, которое вы мне и разъясните.
сентября Горький отвечает:
«А. Веселому
Трудно согласиться с тем, что идея сборника „День“ принадлежит Вам, — я пропагандировал ее задолго до знакомства с Вами[56]. А вообще идеи внушаются эпохой, кланом, и права собственности на идею как будто не существует.
Сборник „День“, — в той форме, как он проектируется, — может быть создан только работой коллектива. Вам или какому-либо другому индивидууму эта работа не по силам. Однако никто не может помешать Вам попробовать свои силы на этом деле — это само собой разумеется. Участие Ваше в коллективной работе тоже конечно не отвергается.
А. Пешков»
Обстоятельства, при которых происходил разговор о «Дне мира», Артем Веселый напоминает в письме Максиму Горькому 20 сентября 1931.
Не в моих вкусах жевать мочало, а потому буду говорить прямо. Форма повествовательная.
Сорренто. Столовая. Сидим, обедаем — вы, я, кремлевский доктор Лев Григорьевич Левин, ваш секретарь Николай Иванович, ваш сын, его жена и бонна, последняя не в счет, русского языка она не знает.
Я излагаю идею романа и, желая проверить себя, спрашиваю вас, Алексей Максимович, как многозная — не было ли когда-нибудь и где-нибудь подобной книги.
Вы, отодвинув тарелку, в пол-оборота ко мне:
— Голубчик, это же замечательная мысль. Свидетельствую — подобной книги не было в истории человечества. Удивительная идея — и так далее.
Вечером того же дня в гостиной вшестером битых два часа мы обсуждали приблизительный план книги. План грандиозен… Великие имена мелькают в моей разгоряченной голове — Гете, Лев Толстой, Франс — вот, кто смог бы по-настоящему написать эту книгу. Но великих нет, и я говорю:
— Алексей Максимович, беритесь вы за эту тему. Я вам ее дарю. У вас знание жизни и людей, широкое образование, талант и, наконец, все иные благоприятные условия.
Вы:
— Нет, нет, голубчик, я занят. Самгина кончаю, пьесу хочу писать, тут всякие дела, знаете… Смелее принимайтесь, Артем Иванович, за работу, в чем смогу, посодействую. Что касается справок, газетных вырезок зарубежной печати, вот секретарь, пишите ему — ответит.
В последующие два-три дня, что я у вас прожил, мы […] не раз возвращались к этой теме.
В день отъезда вы меня предупредили:
— Артем Иванович, с писательской братией поосторожнее, а то живо украдут, есть такие сукины сыны, их я на своем веку видал да видал…
Вот как было дело, Алексей Максимович. Если вам изменяет память, что мало вероятно, то спросите четырех указанных мною лиц, они все живы-здоровы и находятся у вас под руками.
Теперь вы заявляете, что «давно пропагандировали эту идею».
Номер.
Почему же она так поразила вас в моем изложении? Почему вы тогда не сказали этого, а почли за нужное вести длинные разговоры о ее исключительной оригинальности и проч.?
Права собственности на идеи, пожалуй, и нет, но право авторства как будто до сих пор остается в силе?
Дело не в том, что вы сами, или кто-то другой напишет книгу на эту же тему. Пишите себе в услаждение, а читателям на радость. Литературное поле — чистое поле, где каждому предоставляется возможность показать свой бег. Если партия окажет мне необходимое содействие, попытаюсь написать свою книгу по-своему, и тогда видно будет, кому эта тема дочь родная, а кому приблудыш […]
Дело получило огласку, оно обсуждалось в ЦК ВКП(б), Артема уведомили, что проект Горького получил высокое одобрение, и разговор на эту тему закрыт.
В речи, произнесенной на Первом съезде писателей 1 сентября 1934 года, М. Горький затронул тему коллективного сборника «День мира»:
«Я имею смелость думать, что именно метод коллективной работы с материалом поможет нам лучше всего понять, чем должен быть социалистический реализм […] Я беру на себя смелость предложить такую работу и нашим гостям, отличным мастерам европейской литературы.
Не попробуют ли они дать книгу, которая изобразила бы день буржуазного мира? Я имею в виду любой день: 25 сентября, 7 октября или 15 декабря, это безразлично. Нужно взять будничный день таким, каким его отразила мировая пресса на своих страницах. Нужно показать весь пестрый хаос современной жизни в Париже и Гренобле, в Лондоне и Шанхае, в Сан-Франциско, Женеве, Риме, Дублине и т. д. и т. д., в городах, деревнях, на воде и на суше. […] В общем же нужно показать „художественное“ творчество истории в течение одного какого-то дня. Никто никогда не делал этого, а следует сделать! И если за такую работу возьмется группа наших гостей — они, конечно, подарят миру нечто небывалое, необыкновенно интересное, ослепительно яркое и глубоко поучительное» 16.
Артем Веселый был делегатом на I съезде и, вероятно, слышал речь Максима Горького.
Не считая нужным отказаться от своего замысла, он обратился в ЦК партии:
В ЦК ВКП(б), тов. ЩЕРБАКОВУ[57]
Заявление
Мною задумана новая книга — СССР и Запад сегодняшнего дня.
В плане работы над этой книгой, а также для окончания романа «Россия, кровью умытая», мне необходимо поехать заграницу сроком на 1–2 года, о чем и прошу вашего содействия и разрешения.
Член ВКП(б) с марта 1917, п/б № — 51789
Артем Веселый 17.
27 августа 1935
То, что ни содействия, ни разрешения писатель не получил — очевидно, получил ли он отказ — неизвестно, скорее всего, ему просто не ответили.
Сборник «День мира» вышел под редакцией М. Горького и М. Кольцова в 1937 году.