ЧАСТУШКИ

ЧАСТУШКИ

Книга «Частушка колхозных деревень» вышла во второй половине 1936 года.

Лидия Либединская вспоминала, что в сентябре 1932 года ее, тогда одиннадцатилетнюю девочку, Артем Веселый попросил: «Запиши для меня сто частушек».

«Частушек для Артема Веселого я записала не сто, а гораздо больше, — пишет Лидия Либединская. — Были привлечены все мои школьные приятели и все ребята, жившие в нашем дворе. Когда, вышла книга частушек, Артем Иванович в предисловии выразил благодарность всем, кто помог ему собирать частушки. В числе других имен было названо имя… нет, не мое… а мамино.

Такова жизнь! Но зато в день моего рождения Артем Иванович принес мне в подарок свою книгу „Гуляй Волга“ и написал на ней:

„Смеярышне, умнярышне, красарышне Лиде. Артем“» ¹.

В предисловии к сборнику Артем Веселый называет 22 фамилии своих добровольных помощников, но, судя по сохранившимся в архиве писателя тетрадкам, листам, листочкам и клочкам бумаги, исписанным разными почерками, их было гораздо больше. «До шести тысяч номеров прислано мне любителями со всех концов и „волостей“ нашей страны, — писал он. — Отбор произведен суровый. Из каждой сотни частушек в сборник попадала — в среднем — одна или две».

Значительную часть частушек Артем Веселый записал непосредственно от тех, кто их сочинял или пел: «В настоящий сборник вошли, главным образом, частушки, записанные мною на Средней Волге во время разъездов по колхозам и совхозам зимою 1933 г, зимою 1934 г и летом 1935 г.».

Артем Веселый рассказал корреспонденту «Книжных новостей» зимой 1936 года:

Летом три месяца провел на Волге. На рыбачьей лодке с парусом плыл от Кинешмы до Астрахани, бил уток, ловил рыбу, записывал частушки. До этого верст восемьсот проехал на конях по местам действия «Страны родной» — тоже за частушками.

В Москве работал в архивах «Крестьянской газеты», в Центральном доме самодеятельного искусства и в Литературном музее, наладил переписку с некоторыми корреспондентами «Крестьянской газеты» — и все в поисках частушек ².

Из воспоминаний Алексея Костерина

В очерке «Дорога дорогая» Артем дает картинку, как он у костра плотогонов слушал и записывал частушки. Я в это время спал в лодке, которую мы зачалили за плот. Ночь выдалась теплая, многозвездная и как-то по-особому темная. В лодке в кормовом отсеке, прикрытые палаткой, спали жена и дочки Артема. Поздней ночью, по-видимому, около часа, меня встряхнул какой-то треск — будто дикий бурелом валил сосны и ели — и панические гудки двух пароходов.

Спросонок, еще не зная и не понимая, что за гул и треск стоит над Волгой, я первым делом схватился за весла. И оглядываюсь на плот, на куст розового света от тлеющего костра. От костра в разные стороны прыгают человеческие тени. Пытаюсь перекричать непонятный мне треск и гудки пароходов:

— Арте-ем!

Прыгавший мимо меня один из плотогонов крикнул:

— Отчаливай… смелет… — он сорвал веревку, которой мы зачалились за плот. Стремительная струя подхватила лодку и куда-то потянула ее. Плотогон, прыгая, как кенгуру, по бревнам в темноту, закричал:

— Выгребай… смелет…

И только в это время я понял, какая опасность грозит и мне, и семье Артема: на наш плот под острым углом медленно, но неудержимо полз другой плот. Под давлением нескольких тысяч кубометров древесины челенья плота разрывались, сосновые бревна звонко трескались и взлетали на воздух. На стыке двух плотов кипел и плескался водоворот. В этот водоворот и тянуло нашу лодку […].

Треск бревен, гудки пароходов, крики людей на плотах. Память не сохранила, как я вырвался из водоверти меж двух плотов. Задыхаясь от гребли, неожиданно заметил, что уже огибаю матку плота и выхожу на чистый простор. И вскоре тьма разбавилась рассветным молочком, а затем и Волга вспыхнула и заиграла багряными огнями.

Недалеко открылась песчаная коса, и я выгреб к ней. Когда окончательно рассвело, с плота раздался крик Артема:

— Алешка-а… лодку…

Первое что сказал мне Артем, прыгнув в лодку с плота, было:

— Эх, и частушки я записал… ³

Несомненно, работа над книгой частушек была Артему, знатоку и ценителю русской народной песни, в радость.

К сожалению, эта радость омрачилась тем, что при издании частушек, спасая книгу, ему пришлось пойти на крупную уступку издателям и цензуре: он согласился, чтобы в написанное им предисловие был введен текст, написанный явно чужой рукой. Этому есть объяснение.

После того, как Артем Веселый принял участие в объявленной «Литературной газетой» дискуссии о художественном образе и написал статью «Потоков рожденье», в «Литературной газете» был опубликован «разоблачительный» опус некоего В. Семенова — «Долой литераторов-сверхчеловеков».

В. Семенов писал:

«Творческий процесс, — по мнению А. Веселого, — это сумма слагаемых, из которых многие не поддаются даже описанию. В конечном итоге творчество — это тайна, творчество — это удел избранных…»

В. Семенов изобличает Артема Веселого в идеализме, говорит, что его «нельзя даже заподозрить в марксизме».

«Интуиция и подсознательные ощущения поставлены А. Веселым в творческую „цепь“ как решающее звено. Ни одной попытки материалистически объяснить формирование образа А. Веселый не сделал. Более того, он активно и по-„объективистски“ выступил против идейности и социальной обусловленности такого понятия, как истина […]

Артем Веселый забыл слова Ленина, когда Ленин писал: „Долой литераторов-сверхчеловеков!“ А. Веселый, гипертрофировав значение одаренности и интуиции в творческом процессе, забыл также слова Ленина о процессе познания, написанные им в „Философских тетрадях“.

Много предал забвению т. Веселый» ⁴.

«Разоблачительная» статья в газете в 1935 году — это сигнал. Человека, против которого такой сигнал направлен, не ждало ничего хорошего… Видимо, Артему Веселому было невозможно возразить против текста, органически ему чуждого:

«Волею рабочего класса нашей великой страны и его авангарда — славной большевистской партии поистине со сказочной быстротой перековывается наново быт колхозной деревни… Доживают свои последние деньки очаги мракобесия — церкви, мечети, моленные…»

Оставим в стороне и такой штамп, как «солнечные просторы социализма», немыслимый у Артема Веселого, сопоставим текст, касающийся «очагов мракобесия», с рукописным наброском из его архива.

Серый день. Немое небо забрано тучами. С колокольни — последней на весь район церковки — плывет печальный звон последнего колокола.

Вызывает удивление, как издатели и цензоры проглядели в предисловии к сборнику фразу:

«В недалеком будущем колхозная, а также и кулацкая частушка [курсив наш] представят немалый интерес для ученого и историка».

Книгу открывает раздел «По заветам Ленина, по стопам Сталина». Тут, в основном, конъюнктурные частушки, явно предназначенные для исполнения с клубной сцены:

Ты играй, моя гармошка,

Расшевеливай народ.

Нас по ленинской дорожке

Сталин к счастию ведет.

Стал дешевле хлеб и сахар.

Ты послушай, дядя Влас:

Наш учитель и друг Сталин

Так заботится о нас.

Даже некоторые лирические и шутливые частушки — и те не без идеологической направленности (в соответствии с названием раздела):

Приколола алый бант,

Кудри вьются кольцами.

Не гуляю с кем попало —

Только с комсомольцами.

У меня есть новый дом,

В доме два окошка.

Беспартийных у меня —

Бабушка да кошка.

Много идеологизированных частушек встречается и в других разделах (их всего одиннадцать) — «Красная Армия всех сильней», «Раскрепощенная женщина», «Бога нет, попов не надо».

За фашистом зорким глазом

Неустанно мы следим.

Нам чужой земли не надо,

И своей не отдадим.

Вьется сокол над осокой,

А осока — над водой.

Лучше с Федькою расстанусь,

Чем, родной колхоз, с тобой.

Меня маменька ругает,

Что я в церковь не хожу.

Вечера в колхозном клубе

За учебой провожу.

Можно предположить, что некоторые из подобных частушек создавались от чистого сердца, с искренней верой, что

Жить зажиточно в колхозах

Скоро станут мужики.

Значительны по объему разделы «Сатира, шутки, юмор, присказульки», «Любовь, лирика», «Разные».

Почему кусты густые —

Их никто не рубит.

Почему девчонки злые —

Их никто не любит.

У подружки три Ванюшки,

У меня ни одного.

Поклонюсь подружке в ножки:

Подари мне одного.

Шила милому штаны,

Вышла рукавица.

Меня милый похвалил —

Какая мастерица.

Я иду по лесу, плачу —

Отвечает соловей:

Не вернуть любови вашей,

Понапрасну слез не лей.

Я стояла на ледку,

На холодном ветерку.

Увидала мил-дружка —

Согрелась, как от солнушка.

Известный фольклорист профессор Московского университета В. М. Сидельников отметил: «Артем Веселый проявил большой художественный такт и вкус при отборе частушечного материала, при его систематизации» ⁵.

Что касается «кулацких» частушек, то они остались в личном архиве Артема Веселого.

Николашка был дурак,

Да калач-то был — пятак.

А теперь республика,

Хлеба фунт — три рублика.

Чайну чашку раскололи

И на стол поставили.

В Соловки отца сослали

Сиротой оставили.

Артем Веселый намеревался продолжить собирание частушек: в конце предисловия он просит читателей присылать их ему и дает свой домашний адрес.

Он составил план будущего сборника частушек, в котором обозначены 32 темы, в черновом наброске они перечислены бессистемно.

1. Полевые работы.

2. МТС

3. Школа

4. Отцы и дети

5. О зажиточной жизни

6. Юмор и сатира

7. Сватовство и брак

8. Плясовые

9. Уличные

10. Красная армия. «Загуляли некрута»

11. Частушки времен гражданской войны

12. Молодежные

13. О городе

14. Совхозы

15. Колхозы

16. Любовные

17. Новый быт

18. Женщина

19. Антирелигиозные

20. Кулацкие

21. Хулиганские

22. Водка

23. Дружба

24. Шуточные

25. Кооперативные

26. Разные

27. Детские

28. Прибаутки

29. Зазвонистое пустословье

30. Самокритика

31. Самые задушевные песенки

32. О трактористах

Этот замысел осуществлен не был.

Из записок Заяры Веселой

Осень 1936 года.

Как-то мама послала меня за хлебом. Иду по Арбату — навстречу отец. Несет коробку с пирожными и завернутую в бумагу книгу.

— А я к вам… — Отдает сверток. — Держи, дома посмотрим.

Зашли в булочную, потом в соседний фруктовый, отец купил розовых «крымских» яблок.

Дома развернула сверток — «Частушка колхозных деревень».

Говорят, книги имеют свою судьбу. Несомненно, говоря книги, подразумевают произведения.

Хочу рассказать о судьбе книги — именно этого экземпляра, в бледно-зеленом переплете, с тиснеными золотыми цветочками.

Во время войны мы с мамой эвакуировались из Москвы, нашу комнату в коммуналке на Кривоарбатском временно заняли какие-то люди. Перезимовав, они уехали, в комнате нетронутыми осталась наша нехитрая мебель, белье и посуда. Недоставало многих книг: ими, по словам соседей, временные жильцы топили буржуйку. Часть книг уцелела, и среди них, видимо, случайно, книги отца, в том числе и «Частушка колхозных деревень».

В 48-м году во время ареста мамы был обыск; обыск был и когда арестовали нас с Гайрой[73]. Все книги отца, кроме частушек, были изъяты. Имя Артема Веселого, составителя сборника, обозначено только на титуле, а под обложку офицер-эмведешник не заглянул.

Так сохранилась у нас книга, подаренная отцом.