«РЕКИ ОГНЕННЫЕ»

«РЕКИ ОГНЕННЫЕ»

«Март 1922 — август 1922 — Севастополь, матрос Черноморского флота» (из партдела Артема Веселого).

«В 1922 году я дважды видел Артема в Севастополе, — вспоминал знакомый Артема Александр Романенко. — Первый раз — в колонне краснофлотцев, шедшей по улице. Артем маршировал на правом фланге. Жил он в казармах на Корабельной стороне. Второй раз мы встретились по дороге в редакцию газеты „Маяк коммунизма“» ¹.

Артем Веселый печатал статьи и очерки в севастопольских газетах, не раз выступал на литературных вечерах.

ОБЪЯВЛЕНИЕ

В четверг 22 июня в Центральном показательном клубе им. Шмидта состоится «Вечер пролетарской поэзии».

Выступят со своими произведениями

Артем Веселый

В. Грунау (В. Поморцев)

Георгий Золотухин

И. Ликстанов

Г. Тарпан

А также все желающие из публики.

В конце — прения.

Весь сбор поступит в пользу газеты

«Красный Черноморский флот» ².

В это время произошло событие, которое определило место Артема Веселого в первом ряду молодых писателей, вошедших в литературу в 1920-е годы: вышла его книга «Реки огненные».

Как возник образ моего первого рассказа?

1922, Севастополь, флотские казармы. Бегу по казарменному двору с котелком на кухню за обедом, и вот краем глаза вижу — двоих старой службы пьяных моряков под конвоем гонят на гауптвахту; они были оборваны, потрепаны и лица их, лают последними словами и конвойных, и смеющихся комсомольцев-моряков молодого призыва, лают власть, бога, угодников, кричат слова смрадной брани проходившим мимо командиру экипажа и комиссару. Все это я вижу и слышу в какую-то долю минуты и ныряю в кухню, а вечером того же дня уползаю куда-то в темный угол и на измятых листках курительной бумаги, в лихорадке азарта, пишу один из своих первых и лучших рассказов «Реки огненные». Весь рассказ вылился сразу, с одного почерка, почти без поправок ³.

Увиденное «в какую-то долю секунды» претворилось в сюжет большого рассказа (некоторые литературоведы называют «Реки огненные» повестью), а участники эпизода стали его персонажами.

Сюжет.

Два бывших матроса-махновца, не найдя себя в условиях НЭПа, возвращаются на родной корабль, но и тут новая реальность отторгает их как людей, совершенно ей чуждых.

Два старой службы моряка.

Автор рисует портрет Ваньки-Граммофона и Мишки-Крокодила: «опухшие, мятые, ровно какое чудище жевало-жевало, да и выплюнуло их».

Ходовые, деловые Мишка с Ванькой, не шпана какая-нибудь. Широкой программы ребятки. Оторвыши разинские, верно. И отчаянность обожают, тоже верно.

Матрос… Слово одно чего стоит! Надо фасон держать. Да и то сказать, бывало, отчаянность не ставилась в укор. Все прикрывал наган и слово простое, как буханка хлеба. Это в наше растаковское времечко телячья кротость в почете. В почете аршин, рубль да язык с локоть. Никогда, никогда не понять этого Мишке с Ванькой, не на тех дрожжах заквашены.

Бывало… Эх, говорено-говорено да и брошено!

Бывало и в Мишке с Ванькой ревели ураганы. И через них хлестали взмыленные дни; не жизня — клюковка.

Леса роняли

???????????Реки огненные перемахивали…

О своем участии в гражданской войне в откровенном разговоре они вспоминают как о «переплытых радостях»:

— Пьянку мы пили, как лошади. Денег — бугры! Залетишь в хутор — разливное море: стрельба, крик, кровь, драка… Хаты в огне. Хутор в огне. Сердце в огне! Цапай хохлушку любую на выбор и всю ночь ею восхищайся!..

— Церковь увидишь и счас снарядом по башке — щелк.

— Да, церкви мы били, как бутылки.

— Впереди жизни бежали, так бежали — чоботы с ног сваливались.

Ой, яблочко

да с листочками,

идет Махно

да с сыночками…

По протекции старого боцмана, их давнего приятеля, принятые на корабль, Ванька баталером (раздатчиком продуктов), Мишка — коком, они остаются верны себе:

Шаля-валя, нога за ногу. Жили-поживали потихо-легонечку. Котел да баталерка — костер. Опять и заповедь подходящая, знай греби деньгу лопатой. Отсобачил кусок и в кусты. Да ведь и то сказать, до кого ни доведись, как можно муку таскать да в муке не испачкаться? Чего тут косоротиться, говорить надо прямо.

Дело идет, контора пишет. Ванька-Мишка денежки гребут.

Но недолго продолжалось «подходящее житьишко».

Вылезла комиссия по очистке от элементов. И сразу, не говоря худого слова, Мишку за ухо:

— Ваша специальность?

— Комиссар Драгомиловского района Великой Октябрьской революции.

— То есть?

— Не то есть. А истинный борец за народные права. Борец безо всякого недоразумения, на что могу представить свидетелей.

— Ваше занятие на корабле?

— Какое у нас может быть занятие? В настоящий момент я кок, а в семнадцатом — революцию завинчивал, офицеров топил. А также был членом в судовом комитете.

Переглянулась стерва-комиссия.

— Бурилин, придется вас списать с корабля… Уставший элемент — раз, специальность малая — два.

По той же причине списан на берег и Ванька.

Некоторые критики задавались вопросом, не относится ли Артем Веселый к Ваньке Граммофону и Мишке Крокодилу с симпатией.

Ванька и Мишка — яркие личности, они не лишены чувства юмора и за словом в карман не лезут. Они любят море, любят корабль.

В груди теплым плеском заиграла радость…

Пять годков в морюшке не полоскались, стосковались люто […]

В Ваньке сердце стукнуло,

В Мишке сердце стукнуло,

враз стукнули сердца […]

Обрадовались, будто находке, кораблю своему:

Кованый,

?????стройный,

????????????????затянутый в оснастку —

???????????????????????????сила,

???????????????????????????????????не корабль, игрушка, хоть в ухо вздень.

Но хотя Мишка и Ванька характеры сложные и противоречивые, их подлинную суть автор показал предельно ясно.

Капитан

Старый служака, художник, любитель морских пейзажей. Поскольку при новых порядках ругаться «по декрету не положено», он выговаривает боцману за привычку к ругани (тот считает: «Без ругани какой моряк? Слякоть одна»), но тут же признается: «Относительно ругани ты, боцман, безусловно, прав. У меня у самого язык саднит, а все ж воздерживайся».

Ванька с Мишкой оценивающе смотрят на капитана:

Мишка с Ванькой глазом подкинули капитана и ни полслова не сказали, а подумали одно: ежли топить, большой камень нужно. Вспомнился восемнадцатый годочек, когда в Севастополе офицеров топили…

Комиссар

Дружки, принятые на корабль, требуют у комиссара робу.

Братухи дорогу загородили, комиссару ни взад ни вперед. Поморщился комиссар, шаря по карманам пенсне. Ни крику, ни моря он не любил, был прислан во флот по разверстке. Тонконогий комиссар, и шея гусиная, а грива густая — драки на две хватит.

— Извините, товарищи, аттестаты у вас имеются?

— Вот аттестаты, — засучил Мишка штанину, показывая зарубцевавшуюся рану, — белогвардейская работа… […]

Робу выцарапали.

Комсомольцы

О корабельных «камсамалистах» читатель узнает, в основном, со слов боцмана. Молодые матросы живут непонятной старику жизнью.

В деревянном мыке мусолился Интернационал, неизбежный, как смерть, изо дня в день. И утром, и вечером — в счет молитвы…[18]

?— […] Хозяевами себя чувствуют, хозяевами всего корабля, я может, и всей Расеи. […] Не подойди. Заглянул счас на полубак, там их полно. Кричат, ровно на пожаре. День в работе на ногах, ночью, глядишь, где бы отдохнуть, а они, сукины сыны, собранья за собраньем шпарят, ровно перебесились. […] Политика… И сколько она этого глупого народу перепортила. Беды!

Справедливости ради боцман признает, что «дисциплинка у них на ять».

Некоторые критики расценили «Реки огненные» как вещь «широкого художественного размаха», другие упрекали автора в том, что он идеализирует махновщину.

На это А. Лежнев[19] возражал:

«Обвинение незаслуженное: вряд ли кто-нибудь изобразил так ярко махновщину именно с отрицательной стороны, как это сделал Артем Веселый, выведя своих незабываемых матросов-дружков, Ваньку-Граммофона и Мишку-Крокодила, героев его лучшей вещи „Реки огненные“. „Отличительные ребятки. Нахрапистые, сноровистые, до всякого дела цепкие да дружные. Насчет разных там эксов, шамовки али какой ни на есть спекуляции, Мишка с Ванькой первые хваты. С руками оторвут — свое выдерут. Ну, а накатит веселая минутка, и чужое для смеху прихватят. Черт с ними не связывайся — распотрошат и шкуру на базар. Даешь-берешь, денежки в клеш и каргала…“» ⁴

Критик В. Вешнев отмечал:

«Артем Веселый — один из лучших, если не самый лучший изобразитель флотской жизни».

Были и негативные оценки. Резче других высказался в печати Всеволод Вишневский, к которому как знатоку флотского быта обратился Артем Веселый:

Тов. Вишневский,

жду коллективного и Вашего личного более подробного отзыва о «Реках огненных».

В конце марта я уезжаю, и мне хотелось бы получить питерский отзыв, чтобы продолжать дальнейшую разработку романа.

С приветом

Артем

Подлинник письма хранится в РГАЛИ в фонде В. В. Вишневского. На письме его краткий отзыв: «Повесть вредная, выступить против» ⁵.

И Всеволод Витальевич выступил, назвав свою рецензию «Хулиганы революции».

«[…] Хочется спросить Артема Веселого — где же тут моряки? Неужели вы проглядели их, так-таки не заметили за пять лет? Жаль, очень жаль, тов. Артем Веселый. А можно ведь было. На авансцене революции были моряки. И если уж не видели моряков, то бросьте про них писать. А то получаются у вас не „реки огненные“, а „реки гнойные“» ⁶.

Артем Веселый любил свой ранний рассказ.

Новые рассказы и две большие книги сгроханы мною, а страницы «Рек огненных» стоят невозмутимо, как дубы под бурями и грозами, и нету в них строки, которую мне хотелось бы убрать или заменить, сократить или прибавить, — говорил он ростовскому писателю Павлу Максимову. — Идут года, при переизданиях ретивые редакторы откалывают от «Рек огненных» ругательное слово или чересчур вольную шутку, но рассказ стоит непоколебимо, как скала среди течения. И потом, спустя долгое время, когда я работал «Россию» и «Гуляй Волгу», частенько перед моим затуманившимся взором вставали, всплывали в памяти те двое, с казарменного двора. Это они — частично, разумеется — помогли мне создать образы Васьки Галагана, Тимошкина, Черноярова, Мамыки… ⁷

С 1923 по 1932 год «Реки огненные» издавались 14 раз в авторских и коллективных сборниках, альманахах и периодике. Но все это будет позже, а пока что Артем Веселый продолжал служить на корабле. Летом 1922 года при очередном медицинском осмотре у него обнаружилось неблагополучие с легкими. Как вспоминал Александр Романенко, ЦКБУ [Центральная комиссия по улучшению быта ученых] выделила Артему путевку в санаторий Дома ученых в Гаспре. Может быть, об Артеме перед Луначарским, возглавлявшим комиссию, ходатайствовал Воронский ⁸.

Из письма Артема Веселого Анатолию Глебову

/1922 г./

Толя,

теперь я — матрос-альбатрос, вольный скиталец морей!

Живу здесь 2 недели — еще не надоело, но через месяц, думаю, что потянет.

?

Куда-нибудь — все равно.

Написал 2 рассказа.

Много задумал.

Заложив руки в карманы парусиновых шаровар, гуляю по пляжу и мечтаю.

Обо всем на свете!

Потом захожу к греку пить какао.

Весь провонял смолой и морем… ⁹

После возвращения Артема из санатория, Кожанов[20] направил его на учебу в Москву.