МИССИЯ КНЯЗЯ МЕНШИКОВА
МИССИЯ КНЯЗЯ МЕНШИКОВА
В конце июля Николай Павлович прибыл в Москву на коронацию. Гостей собралось много. Самые внимательные из них отметили, что на торжествах нет Ермолова. А ему так хотелось приехать и, кажется, отнюдь не из любопытства. Алексей Петрович убеждал своего адресата:
«Чувствую, что для меня, не менее как для самих дел по службе, было бы сие необходимо. Желал бы я, чтобы мне позволено было приехать, коль то смогу сделать без упущения по должности. Не беспокойся за меня, не верь нелепым слухам; верь одному, что за меня никогда краснеть не будешь»{638}.
Поговорить с царем по служебным делам всегда полезно, но не менее важно пообщаться с ним по личным вопросам, убедить в том, что его недоверие не имеет основания. Вот почему он безуспешно рвался в Москву.
На коронацию приехать не удалось…
В начале февраля 1826 года в Тавриз, где находилась резиденция наследника персидского престола, пришло искажённое известие о событиях 14 декабря в Петербурге. Принц Аббас-мирза понял, что там после смерти императора Александра якобы началась вооружённая борьба за власть между великими князьями Константином и Николаем. Он тут же обратился к шаху с предложением воспользоваться междоусобицей в России и немедленно открыть военные действия против неё с целью возвращения кавказских провинций с мусульманским населением, утраченных по условиям Гюлистанского мира.
Фетх-Али шах колебался. Зато принц Аббас-мирза, ещё не получив согласия отца, приступил к сосредоточению армии вторжения на границе России. Нерешительность повелителя персиян объясняется, по-видимому, тем, что недавно он получил сообщение из Петербурга о назначении князя Александра Сергеевича Меншикова чрезвычайным послом в Тегеран и, возможно, надеялся встретить в нём более сговорчивого оппонента, чем Ермолов, который сам начертал границы своих владений на Кавказе с учётом достигнутых соглашений и сам охранял их.
На Меншикова были возложены задачи: по пути в Тегеран определить состояние Кавказского корпуса, вручить шаху и наследнику царские грамоты с уведомлением о вступлении на российский престол нового императора и войти с ними в переговоры по вопросу о границе между двумя государствами, снова поднятому персидской стороной. При этом послу вменялось в обязанность обратить особое внимание на поведение Ермолова: не будет ли чинить «преднамеренных препятствий» или высказывать «ложных взглядов на дело».
Из секретной инструкции, данной Меншикову, видно, что в лице Ермолова верховная власть ожидала встретить серьёзного противника своей политике на Кавказе. В основе оппозиционности Ермолова, по их мнению, может лежать: во-первых, желание войны, чтобы прославиться, или ошибочное представление о российских интересах на Кавказе; во-вторых, давняя личная неприязнь генерала к наследнику персидского престола Аббас-мирзе; в-третьих, чувство самолюбия, оскорблённое назначением князя Меншикова для завершения дела, начатого им ещё десять лет назад.
Император Николай I, провожая Меншикова в Тифлис, наставлял его:
— Слушай, Меншиков, встретишься с Ермоловым, ради Бога, не дай ему понять, что я прислал к нему дядьку в твоём лице; постарайся выведать, почему он предпочитает свою систему обороны той, которую предлагаю я.
Извещая Фетх-Али-шаха и принца Аббаса о своём вступлении на престол, император Николай заверял их, что намерен свято придерживаться прежней политики, направленной на сохранение мира и доброго согласия между двумя странами, и выражал надежду, что и усилия шаха будут направлены на достижение той же цели.
7 марта 1826 года князь Меншиков прибыл в станицу Червлёную, где встретился с главнокомандующим. Здесь, пишет академик Дубровин, «сошлись два человека, одарённые блестящими умственными способностями, оба острые на язык и один хитрее другого».
Согласно высочайшей инструкции князь Меншиков должен был вызвать генерала Ермолова на откровенный разговор об основных принципах внешней политики правительства на Востоке и о событиях, имевших место в Петербурге 14 декабря минувшего года. Это — две предписанные темы для обсуждения. Ну а дальше уж как Бог подскажет.
— Рад встречи с вами, Алексей Петрович! Я князь Меншиков Александр Сергеевич.
— Да уж знаю, знаю, ваше сиятельство; милости прошу, — сказал Ермолов и пригласил гостя к столу.
— Алексей Петрович, как живёте в этакой глуши?
— Который месяц уже живу в прегнусной татарской деревне, в скуке несноснейшей. Меня привели сюда беспорядки, бывшие здесь ещё в прошлом году. Но такова, по-видимому, судьба моя: стоит мне появиться, — не без гордости поведал Алексей Петрович Александру Сергеевичу, — как мятежники за благо почитают выполнить мои требования, чем противиться. Думаю, со временем привыкнут повиноваться без принуждения. Впрочем, и сейчас уже не прозвучало ни одного выстрела. А тишина-то какая стоит вокруг, послушайте.
В Петербурге считают меня человеком крутым и даже жестоким. Вопреки такому мнению, я отношусь к горцам с кротостью, в чём, надеюсь, князь, вы убедитесь сами{639}.
Что это я всё о себе, да о себе. Расскажите-ка, князь, какая беда привела вас на Кавказ? — прикинулся совершенно неосведомлённым Ермолов.
— Не скрою, Алексей Петрович, прислан я сюда, чтобы донести до вас волю его величества Николая Павловича.
— В чём же состоит она, воля его величества Николая Павловича? — поинтересовался Ермолов.
— Непременная воля государя нашего состоит в поддержании мира на Кавказе, доброго согласия и дружественных отношений с Персиею и, следовательно, в устранении всего того, что могло бы заставить её предполагать, что Россия стремится к расширению своей территории за счёт соседей. Кроме того, желание мира обусловлено нашими отношениями с Турцией, которые, несомненно, ухудшатся, если последует разрыв с тегеранским двором.
— Так! А ещё что вам поручено сказать мне, генерал-майор? — спросил Ермолов гостя.
— Мне поручено передать вам, Алексей Петрович, что общественное мнение упрекает вас в том, что вы из личной ненависти к наследному принцу Аббасу обостряете отношения с Персией, на что обратил внимание ещё покойный государь Александр Павлович. А ныне царствующий император, не делая выводов из прошлого и не предрешая будущего, обещает ожидать фактов, чтобы на их основе составлять своё мнение.
Что касается моего назначения, то я еду в Тегеран на место Мазаровича, который оставил свой пост. Его величество, провожая меня, выразил уверенность, что вы будете рады отправлению экстраординарного посольства в Персию, чтобы таким образом восстановить прерванные с ней сношения.
— Да, ваше сиятельство, я рад безмерно.
Александр Сергеевич умолчал о том, как Николай Павлович просил его не говорить генералу Ермолову, что он пока не вошёл в курс дел и потому не имеет определённого мнения относительно всего, что происходит в стране, над которой Проведение вручило ему неограниченную власть. При этом государь был убеждён, что среди его подданных вряд ли найдётся хоть один человек, способный действовать не в духе высочайших предначертаний, о чём просил намекнуть Алексею Петровичу. Наместник намёк понял и, как бы спохватившись, спросил:
— Александр Сергеевич, расскажите, что произошло в Петербурге 14 декабря прошлого года? Что вам известно?
— Подробности будут известны по окончании следствия. Сейчас же могу сказать лишь о том, что касается лично вас, Алексей Петрович. Эти сведения, правда, в виде слухов, я получил буквально перед отъездом на Кавказ.
Меншиков рассказал о том, как единодушно общественное мнение осуждает заговорщиков. Ермолов усомнился в этом, но промолчал.
— Говорят, что адъютант ваш (?) полностью скомпрометирован, что Якубович и Кюхельбекер, которые, как говорят, пользовались вашим покровительством, также обвиняются: первый в покушении на жизнь покойного ныне государя Александра Благословенного, второй — на великого князя Михаила Павловича. Да и про вас, Алексей Петрович, говорят Бог весть что. Но его величество просил меня обнадёжить вас, что он не придаёт этим слухам никакого значения.
Меншиков ожидал, что Ермолов начнёт возражать, приводить факты, оправдываться от обвинений «общественного мнения». А он слушал и молчал.
— Почему вы молчите, Алексей Петрович? — спросил князь.
— Не нахожу нужным оправдываться, ибо на очевидную глупость так называемого «общественного мнения» не может не обратить внимания ни один здравомыслящий человек. Не случайно, по-видимому, и государь решил поговорить со мной через вас: не хочет оставлять историкам документа сомнительного содержания.
А молчал я потому, что думал. Персияне настаивают, чтобы мы уступили им земли у озера Точка, примыкающие к нашим провинциям с мусульманским населением. Я думаю, вам не надо объяснять, насколько это опасно. В этом случае агенты шаха почувствуют себя полными хозяевами у нас на Кавказе. Чтобы изолировать горцев от их пагубного влияния, нам придётся построить ряд укреплений, которых, по мнению его величества, и без того здесь много, и содержать наших солдат в дурных климатических условиях, ожидая распространения болезней. Я был и остаюсь самым решительным противником каких-либо уступок шаху. Так и передайте государю.
Зная шаха, его наследника и окружение, Алексей Петрович настоятельно советовал Меншикову добиваться продолжения переговоров и проявлять терпение. Вот что писал он князю 10 марта 1826 года по этому поводу:
«Быть может, уважив в вашей светлости особу, облечённую доверием императора, персидское правительство, а паче наследник Аббас-мирза, найдёт выгодным не казаться слишком упорными, дабы вы не представили их таковыми его императорскому величеству, и согласятся взамен участка, лежащего по озеру Точка, принять участок земли в Талышенском ханстве…»{640}
Этот вариант, однако, требовал немалых финансовых затрат на компенсацию потерь хана и членов его огромной семьи, которые имели собственность на уступаемой части Талышенского ханства.
Ермолова часто упрекали в том, что он желает войны, надеясь прославиться в сражениях, потому и не мог довести переговоры о разграничении земель между двумя странами до логического конца. Чтобы оградить себя от таких обвинений, Алексей Петрович предложил министру иностранных дел учредить при посольстве должность независимого дипломатического агента и возложить на него обязанности информировать правительство о действиях персиян. По его мнению, это исключит возможность произвольной оценки поступков наместника. Откровенные беседы с прославленным генералом позволили князю Меншикову убедиться в том, что Кавказ никогда не был втянут ни в какие политические движения и что там никаких тайных обществ не существовало и не могло существовать, ибо офицеры корпуса постоянно были в походах и жили изолированно друг от друга в крепостях и многочисленных укреплениях вдоль Линии и встречались чрезвычайно редко.
Высочайшее поручение выполнено. Получен ответ на все вопросы инструкции. Пришла пора прощаться с гостеприимным хозяином и писать всеподданнейшее донесение. 11 марта князь добрался до Моздока и с утра следующего дня взялся за перо. Вот что из этого получилось:
«Я еду из главной квартиры генерала Ермолова, находящейся в Червлёной станице, где исполнил поручение вашего величества. С чувством благодарности было принято изложение воли вашей и, тем более что он мнил себя оклеветанным перед лицом государя наветами недоброжелателей. Я устранил сие нарекание, но упомянул о действиях, не согласных с видами правительства. Он тщательно отвергал упрёк отступления от правил, начертанных ему блаженной памяти государем императором…
В этом разговоре я видел в нём и опасение быть принятым вашим императорским величеством за худого исполнителя воли монаршей, и желание угодить своему государю.
Существование тайных обществ в Кавказском корпусе генерал Ермолов решительно отвергает…
В местах, на пути моём лежавших, духа вольнодумства и неповиновения я не заметил, как в войсках, так и среди обывателей, и по доходящим до меня сведениям не предполагаю оного на Кавказской линии»{641}.
В Тифлисе Меншиков ещё более убедился в том, что Кавказ не имеет отношения ни к какому заговору. Казалось, все сомнения рассеяны: Ермолов вполне лоялен к существующей власти, на него можно положиться. Император же думает иначе…
Дядька-то оказался порядочным человеком.
Впрочем, Алексей Петрович и не тешил себя надеждой добиться симпатии императора Николая Павловича. Он был убеждён, что истинная причина присылки на Кавказ князя Александра Сергеевича Меншикова кроется в недостатке доверия к нему верховной власти и в якобы пристрастном отношении его к персиянам на переговорах о разграничении земель между двумя странами, из которых одна вышла из войны победительницей, а вторая побеждённой.