В БОЮ ЗА МАЛОЯРОСЛАВЕЦ
В БОЮ ЗА МАЛОЯРОСЛАВЕЦ
Вечером 6 октября Наполеон получил сообщение о поражении авангарда Мюрата в бою на берегах Чернишни у Тарутино. Его надежды на мир с Александром окончательно рухнули. На следующий день Великая армия потянулась из русской столицы. Ее сопровождал огромный обоз в 10—15 тысяч повозок, в которые «были напиханы как попало меха, сахар, чай, книги, картины, актрисы Московского театра»{258}. По впечатлению Сегюра, французы «походили на татарскую орду после удачного нашествия»{259}.
Как ни была обременена Великая армия награбленным добром и запасом продовольствия, Наполеону удалось-таки скрытно вывести ее из Москвы и двинуть по направлению на Калугу.
11 октября М.И. Кутузов, не зная еще о выступлении Великой армии из Москвы, отправил на усиление армейского партизанского отряда И.С. Дорохова, стоявшего близ Фоминского, занятого французами, два корпуса: пехотный Д.С. Дохтурова и кавалерийский П.И. Меллер-Закомельского. В тот же день главнокомандующий вызвал к себе А.П. Ермолова и сказал:
— Голубчик, ты пойдешь с Дохтуровым, и я буду спокоен, уведомляй меня чаще обо всем, что найдешь важным.
Получив это назначение, Алексей Петрович поручил партизану Сеславину разведать, какими силами располагает неприятель, стоящий у Фоминского и близ него. Вечером оба корпуса были на месте. Утром предполагалось окружить и уничтожить французский отряд, стоявший у села Котова, или, как выразился Ермолов, «съесть лакомный кусочек». Чтобы не спугнуть противника, соблюдали тишину, не разводили костров, а чтобы быть готовыми атаковать его на рассвете, не распрягали лошадей и не снимали с передков орудий.
Атака эта не состоялась.
Ближе к ночи прискакал Сеславин в сопровождении нескольких всадников. На одной из лошадей сидело два человека. Сидевший сзади был унтер-офицером наполеоновской Старой гвардии, только что взятым партизанами в плен. Он рассказал:
«Уже четыре дня, как мы оставили Москву. Маршал Мортье с отрядом, взорвав кремлевские стены, присоединился к армии. Тяжелая артиллерия, кавалерия, потерявшая лошадей, и все излишние тяжести отправлены по Можайской дороге под прикрытием польских войск… В селе Бекасове, что в шести верстах от Фоминского, ночует корпус маршала Нея. Завтра [то есть 12 октября] Главная квартира императора — в Боровске. Далее направление на Малоярославец»{260}.
Пленного гвардейца с его показаниями Ермолов представил Дохтурову, а тот срочно препроводил к Кутузову.
Пытаясь убедить Францию и всю Европу, что уход из Москвы не означает отступления, Наполеон распространил очередной бюллетень:
«Время прекрасное, но должно ожидать холода в первых числах ноября и, следовательно, необходимо заботиться о зимних квартирах; особенно кавалерия имеет в них нужду»{261}.
Письма Наполеона из России, адресованные жене, явно преследовали ту же цель — внушить парижанам и союзникам оптимизм и веру в несокрушимость Великой армии:
«Мой друг, я в дороге, чтобы занять зимние квартиры. Погода великолепная, но она может измениться. Москва вся сожжена… Я покидаю ее и увожу гарнизон… мои дела идут хорошо»{262}.
Погода давно изменилась: с начала октября лили холодные осенние дожди. Они и помешали маршалу Мортье в полной мере осуществить варварский план Наполеона по взрыву Кремля: многие мины не сработали.
Наполеон дурачил современников, но был не против подурачить и потомков. Дважды побитый и сосланный на остров Святой Елены, он утверждал, вспоминая октябрьские дни 1812 года:
«Армия возвращалась в Смоленск, но это был марш, а не отступление»{263}.
О том, как воспринял донесение А.Н. Сеславина — Д.С. Дохтурова М.И. Кутузов, поведал нам майор Д.Н. Болговский. Вот что писал он в своих воспоминаниях:
«Ночь была теплая, лунная, очень быстро я достиг штаба… Коновницын, пораженный рассказом, пригласил тотчас Толя. Оба вместе, приняв записку, пошли будить фельдмаршала, а я остался в сенях. Кутузов потребовал меня к себе. Он сидел на постели в сюртуке. Чувство радости сияло в глазах его.
— Расскажи, друг мой, неужели воистину Наполеон оста вил Москву и отступает? Говори скорей, не томи сердца, оно дрожит!
Я донес обо всем, и когда рассказ был окончен, он изрек:
— Боже, Создатель мой! Наконец ты внял молитве нашей, с сей минуты Россия спасена!
Тут Толь подал ему карту, и Кутузов приказал Дохтурову не следовать, а, если можно, бежать к Малоярославцу»{264}.
В тот же час Кутузов приказал Платову немедленно выступать со всеми казачьими полками, за исключением тех, что состояли в авангарде Милорадовича, и следовать с ними к Малоярославцу, чтобы прикрыть Калужскую дорогу до подхода основных сил русской армии.
М.И. Платов выступил из района Тарутина вечером 11 октября и на рассвете остановился севернее Малоярославца. За ним двинулись основные силы армии.
Малоярославец — небольшой городишко на берегу реки Лужи, через который проходила дорога на Калугу и далее через Медынь и Юхнов на Ельню и Смоленск. Отводя армию по этому пути, Наполеон мог, конечно, убедить Францию и Европу в том, что совершает переход на зимние квартиры, а не отступление, но для этого ему был нужен успех. Большой успех.
Корпус Дохтурова действительно не следовал, а бежал под проливным дождем по направлению, указанному Кутузовым. Вскоре после полуночи 12 октября, отмахав почти тридцать верст, он подошел к Малоярославцу, уже занятому небольшой частью французского авангарда.
Брошенный в бой егерский полк, хотя и вошел в город, однако не смог выбить неприятеля из западной части его, примыкавшей к реке, французы делали все возможное, чтобы восстановить мост через Лужу и начать переправу подходивших войск.
Дохтуров подкрепил егерей двумя полками пехоты и ротой легкой артиллерии, подчинив все войска в городе Ермолову. После напряженного боя русские вынуждены были отступить.
На помощь отступающим пришли еще четыре полка пехоты и артиллерия. В результате кровопролитного штыкового боя противник был выбит из Малоярославца, но переправившиеся через Лужу значительные силы французских войск снова вытеснили русских из города. Только огнем сорока орудий, вызванных Ермоловым, противник был остановлен.
К одиннадцати часам утра этот захолустный городишко Калужской губернии успел четыре раза перейти из рук в руки. Алексей Петрович признавался, что несколько раз «совсем терял надежду» отбить его у неприятеля. А вот биограф Ермолова «сдал» ему Малоярославец, «наконец, окончательно!»{265}. Вот уж поистине: история — это не то, что было, а что надо партии. Не пойму, однако, на кой черт ей нужна была такая наука и такие ученые?
Во время одной из атак погибли дивизионный генерал Алексис Жозеф Дельзон и его братья. А у русских здесь получил тяжелую рану отважный партизанский командир Иван Семенович Дорохов, навсегда покинувший армию.
А бой продолжался…
К месту боя подтягивались главные силы противников. Русские уже отдыхали у села Спасского, что на берегу Протвы. Сам Наполеон, в середине дня прибывший к Малоярославцу, удивился, что неприятель опередил его. «Неужели я, — думал он, — шел недостаточно быстро?»
Обескровленный затянувшимся боем Ермолов умолял Кутузова оказать ему помощь, но фельдмаршал завернул его посланца ни с чем. Алексей Петрович отправил второго гонца. Михаил Илларионович притопнул ножкой:
— Прочь с моих глаз! — и «с негодованием плюнул так близко к стоявшему против него посланцу, что тот достал из кармана платок, и было заметно, что лицо его имело большую в нем надобность»{266}.
Успокоившись, Кутузов отправил на помощь сражающимся героям Ермолова пехотный корпус Раевского. Общими силами они выбили неприятеля из города.
В конечном счете город еще несколько раз переходил из рук в руки и остался за французами. Фельдмаршал отвел свои войска на две с половиной версты к югу и занял там новую позицию, чтобы преградить неприятелю путь на Калугу.
По словам очевидца, Малоярославец «представлял собой зрелище совершенного разрушения. Направление улиц обозначалось только горами трупов, которыми они были усеяны. Везде валялись истерзанные тела, раздавленные проехавшими по ним орудиями. Все дома обратились в дымящиеся развалины, под которыми тлели полусожженные кости»{267}.
В восемнадцатичасовом бою французы потеряли до 5000 солдат, русские — 6665 человек{268}. Оба полководца не использовали свои главные силы и не были разбиты. Но Наполеон овладел Малоярославцем, а Кутузов отступил к югу от города в готовности дать неприятелю новое сражение, о чем написал царю:
«Завтра, я полагаю, должно быть генеральному сражению, без коего я ни под каким видом в Калугу его не пущу»{269}.
Противники ввели в бой за Малоярославец от 20 до 24 тысяч человек с каждой стороны{270}. Однако русский полководец был готов возобновить сражение, а французский император колебался, хотя и понимал, что от исхода противоборства на берегу реки Лужи зависит судьба его армии. Вот как описал состояние Наполеона генерал его свиты Сегюр:
«Помните ли вы это злосчастное поле битвы, на котором остановилось завоевание мира, где 20 лет непрерывных побед рассыпались в прах, где началось великое крушение нашего счастья? Представляется ли еще вашим глазам этот разрушенный кровавый город и эти глубокие овраги и леса, которые, окружая высокую долину, образуют из нее замкнутое место? С одной стороны, французы, уходившие с севера, которого они так пугались, с другой — у опушек лесов — русские, охранявшие дорогу на юг и пытавшиеся толкнуть нас во власть их грозной зимы… Наполеон между двумя своими армиями посреди этой долины, его взгляды, блуждающие с юга на восток, с Калужской дороги на Медынскую? Обе они для него закрыты: на Калужской — Кутузов и 130 тысяч человек, со стороны Медыни он видит многочисленную кавалерию — это Платов»{271}.
Генерал-лейтенант, историк, профессор Академии Генерального штаба Н.А. Окунев, оценивая бой за Малоярославец, писал:
«На мой взгляд, даже сражение под Бородином не было ему, Наполеону, так необходимо, как под Малоярославцем. Правда, первое открыло ему ворота в Москву, но дало ему только бесполезный трофей; спасение его армии зависело от второго»{272}.
Здесь, под Малоярославцем, по образному выражению Д.В. Давыдова, пробился «зародыш всех злоключений Наполеона и переворота в судьбе государств и народов»{273}.
Все современники — участники войны, которым приходилось по велению сердца или по долгу службы оценивать события под Малоярославцем, отдавали должное нашему герою. Так, уже упомянутому Муравьеву-Карскому запомнились такие его качества, как мужество и распорядительность{274}. А Дохтуров, к корпусу которого он был приписан, считал своей прямой обязанностью «засвидетельствовать, что генерал-майор Ермолов много способствовал успешному действию наших войск в сем сражении своею деятельностью и рвением» и оказал ему «величайшее пособие»{275}.
Пособие-то оказал, а к чему это привело? Советские ученые считали, что Кутузов не просто одержал победу под Малоярославцем, но разгромил Наполеона, и выражали сожаление, что на Западе есть еще историки, трактующие сражение под Малоярославцем как победу французской армии. Но не могли же они не читать «Записок» Ермолова и Раевского, в которых сами герои уступали первенство неприятелю.
Наполеон колебался. Он мучительно искал ответа на вопрос: что предпринять, пробиваться ли на Калугу или возвратиться в Боровск и отступать по Старой Смоленской дороге?
Городня.., Небольшая деревушка под Малоярославцем, в которой остановился на ночлег французский император. После многочасового боя он собрал военный совет, чтобы выслушать мнение своих маршалов. Спорили долго. Одни предлагали атаковать Кутузова, другие — отступать по разоренной дороге и не искушать судьбу. Так и не приняв решения, Наполеон на рассвете следующего дня с небольшим конвоем отправился на рекогносцировку русской позиции, во время которой едва не попал в плен к казакам.
«Если бы казаки, оказавшиеся под самым нашим носом и на один момент окружившие нас, — писал Арман Коленкур, — были более решительны и ринулись бы на дорогу, вместо того чтобы с ревом рубить направо и налево… то они захватили бы нас, прежде чем эскадроны успели бы придти нам на помощь»{276}.
Но не ринулись. И не захватили. Казаки отступили, когда «большие массы войск обратились на них», и, вопреки утверждению генерала Ж. Раппа, «взяли пленных, тридцать пушек и одно знамя». «При сем случае понес огромную потерю уланский полк польской армии», — писал А.П. Ермолов{277}.
Ускользнув от казаков, Наполеон вернулся в Городню, но в 10 часов утра снова выехал на рекогносцировку и довел-таки ее до конца. Вечером он еще раз созвал маршалов на совет. Сегюр вспоминал:
«Наполеон сидел перед столом, опершись головой на руки, которые закрывали его лицо и отражавшуюся, вероятно, на нем скорбь.
Никто не решался нарушить этого тягостного молчания, как вдруг Мюрат воскликнул в одном из порывов, свойственных ему и способных разом или поднять настроение, или ввергнуть в отчаяние:
— Остановиться нет никакой возможности, бежать опасно, поэтому нам необходимо преследовать неприятеля. Что нам за дело до грозного положения русских и их непроходимых лесов? Я презираю все это! Дайте мне только остатки кавалерии и гвардии, и я углублюсь в их леса, брошусь на их батальоны, разрушу все и вновь открою армии путь к Калуге.
Здесь Наполеон, подняв голову, остановил эту пламенную речь, сказав:
— Довольно отваги; мы слишком много сделали для славы; теперь время думать лишь о спасении остатков армии…
Бессьер, чувствуя поддержку, осмелился прибавить:
— Для подобного предприятия у армии, даже у гвардии не хватит мужества… Мы только что убедились в недостаточности наших сил. А с каким неприятелем нам придется сражаться? Разве не видели мы поля последней битвы, не заметили того неистовства, с которым русские ополченцы, едва вооруженные и обмундированные, шли на верную смерть?
Маршал закончил свою речь, произнеся слово «отступление», которое Наполеон одобрил своим молчанием.
Ссора усиливалась… Император же, по-прежнему погруженный в задумчивость, казалось, ничего не замечал. Наконец он прервал молчание и это обсуждение следующими словами:
— Хорошо, господа, я решу сам!
Он решил отступать…
Замечательно то, что он приказал отступать к северу в ту минуту, когда Кутузов со своими русскими… отступал к югу»{278}.
На рассвете 14 октября Кутузов поднял армию и повел ее на юг от Малоярославца. В то же время Наполеон развернул свои корпуса и двинул их к Боровску.
Действительно замечательно. И, кажется, впервые в мировой истории войн противники после сражения уходили один от другого в разные стороны. Попробуй-ка определи, кто из них одержал победу под Малоярославцем? Думаю, прав был Н.А. Троицкий, признавший тактический успех за Наполеоном, а стратегический за М.И. Кутузовым{279}.
14 октября А.П. Ермолов получил назначение в авангард М.А. Милорадовича, но через неделю поступил под начало атамана М.И. Платова и получил в команду сильный отряд пехоты и кавалерии.
Кутузов и подумать не мог, что Наполеон добровольно откажется от генерального сражения и поведет свою армию по дотла разоренной дороге через Можайск. Поэтому он отошел еще дальше на юг к Полотняному Заводу, где получил возможность держать под контролем все пути на Калугу и Медынь. Но император решил не искушать судьбу и на три дня оторвался от русских.
15 октября Кутузов получил донесение, что Великая армия от Малоярославца отступает по большой дороге. Главнокомандующему стало ясно, что отход армии к Полотняному Заводу оказался бесполезным. И все-таки стратегическая инициатива перешла в его руки, и он не упускал ее до изгнания французов из России.
Начался период истребления и изгнания агрессора.