Шапочное знакомство

Шапочное знакомство

Когда Василия Макаровича Шукшина не стало, вдруг откуда-то появилось невероятное число его друзей. И все они наперегонки торопились поведать миру о своей особой близости к этому талантливому, красивому человеку…

Я же был знаком с ним, как говорится, шапочно: просто, встречаясь, здороваясь на ходу, спешил выразить ему свое искреннее уважение. Признаться, было приятно отмечать для себя, что и он отвечал на мое «здрасьте» с искоркой симпатии. Только и всего, что было между нами.

Однажды в длинном мосфильмовском коридоре, где всегда была беготня, суета, столкнулись мы с Василием Макаровичем, что называется, «нос к носу». И тут впервые пожали друг другу руки.

— Что-то давненько не видать вас было, Макарыч, — сказал я.

Он поправил расползавшуюся под мышкой пачку книг и, не отрывая взгляда от них, ответил:

— Ездил к землякам за руку подержаться…

Это было в ту пору, когда он был захвачен замыслом поставить фильм о Степане Разине, а ему то давали на это денег, то не давали, то разрешали, то отговаривали, то просто запрещали… Шукшину было невыносимо тяжело, он страдал — порой до отчаяния. Нетрудно представить, как нужны были ему тогда друзья, товарищи, их поддержка…

И мчался он на родину — на Алтай, в село Сростки, к матери, к землякам, простым, бесхитростным людям, к своим «чудикам»… Там душа его, уставшая от столичных тягостных проблем, суеты, оживала, силы снова крепли…

«Ездил к землякам за руку подержаться…» Все чаще вспоминал я эти слова Василия Макаровича, когда меня самого одолевали невеселые мысли, когда, казалось, уже не было сил продолжать задуманное…

В июле 1990 года мне представилась возможность поклониться тому поистине святому месту, где началась нелегкая жизнь писателя, артиста и режиссера. Поклониться его матери, его землякам…

В день рождения на его родине, в Сростках, проводились традиционные ежегодные шукшинские чтения. У подножия горы Пикет, что сразу за селом, — сотни автомобилей. Такого скопища разномарочных машин я никогда прежде не видел.

— Откуда они? — спросил я у милиционера, деловито показывавшего только что подъехавшему автобусу место его парковки.

— Да отовсюду. Тут и барнаульцы, и новосибирцы, и тюменцы, и омичи…

— Получается, что люди приехали со всей Сибири?

— И с Урала. Мы вот приехали из Челябинска, — вступила в беседу молодая женщина, держа за руки двух сыновей лет десяти — двенадцати. В это время их отец, закрыв дверцы «Нивы», стал торопить семью — надо было успеть занять место на горе.

У меня редко выступают слезы от горя, печали. Зато от радости, счастья, восторга частенько что-то возникает в груди. И вот тут, в Сростках, при взгляде на такое море людское внутри меня снова встрепенулось это «что-то». Благодарно подумалось: как прекрасно, что сегодня, когда народ живет на пределе терпения, красота в душах не исчезает…

Десятки тысяч людей — пожилые, молодые, дети — плотно сидели на склонах зеленой горы Пикет, с которой виднелось, как на блюдечке, — село. Многие узнавали избу Шукшиных — теперь там музей Василия Макаровича.

Под палящим солнцем уселись мы перед сценой-помостом. Молодцы те, кто придумал и выстроил не сцену, а основание избы из тесаных бревен — с одной стенкой-задником, на которой висел лишь знакомый всем портрет Шукшина, сидящего, широко расставив босые ноги, на склоне Пикета.

На помосте один за другим появлялись с речами земляки Шукшина, писатели, артисты, представители духовенства. Но, пожалуй, самый шумный успех достался сельскому хору.

Запевала с гордостью поведала зрителям:

— Каждый раз, когда Вася приезжал в Сростки, просил нас петь. Ну, мы и уважали его…

Пели уже немолодые дородные сибирячки стройно, голосисто, задушевно…

Мои товарищи — Любовь Соколова. Валерий Рыжаков и Майя Булгакова — уполномочили меня от делегации кинематографистов выступить с воспоминаниями. Потом я, прочитав стихотворение Виктора Бокова «Я — русский», сказал о том, что к землякам отца приехали «за руку подержаться» и дочери Шукшина — Маша и Оля.

На горе раздалось: «На сцену!», «В избу!»

Белокурые красавицы еле справлялись с волнением: Маша откровенно плакала, а Оленька с трудом сказала:

— Спасибо вам, люди!.. Папа вряд ли предполагал, что вы… так… любите его!.. — Она надолго замолчала… — Если бы он жил, то узнал бы, что он уже дедушка. Маша подарила ему внучку… Я окончила ВГИК, стала актрисой… — И снова голос ее затих…

Десятки тысяч рук захлопали, и так продолжалось, пока девушки не уселись на траву…

В Барнауле, в гостинице, подошла ко мне сухонькая старушка.

— Я извиняюсь… Чего хотела тебе побаить… Тут такое дело: не успела я Василию-то Шукшину про свою историю рассказать, чтоб он в книжке прописал…

— Что за история, если не секрет? — спросил я, присматриваясь к женщине. Она напоминала мне какой-то персонаж из рассказов Шукшина, которые я читал по Всесоюзному радио.

— Дали мне десятку…

— ???

— Десять лет, значит. Ведро моркови я накопала на колхозном поле… Уже когда они все убрали…. Уже когда заморозки вдарили…

— А сейчас как?

— Сичас — что надо… Пенсия семьдесят, да подрабатываю маненько… Я тут при туалете, в вестибюле… А ты не писатель?

— Нет…

— А вот Вася был умный. Так, может, ты кому расскажешь? У тебя, поди, знакомства хорошие. Пусть только отпишут, что я тогда руки обморозила…

Я, конечно же, пообещал, что обязательно расскажу писателям. Что и делаю…