«Я, Шаповалов Т.П.»
«Я, Шаповалов Т.П.»
Так назывался фильм первый дилогии «Высокое звание». Второй фильм назывался «Ради жизни на земле». Режиссер Евгений Карелов пригласил меня на главную роль — маршала Шаповалова…
После выхода фильмов на экран зрители, особенно ветераны войны, гадали, часто даже спорили между собой: под «Шаповаловым» создатели фильма подразумевали жизнь подлинного военачальника? Назывался в первую очередь Г.К.Жуков, потом — И.С.Конев, К.К.Рокоссовский, Н.Ф.Ватутин, А.М.Василевский, Б.М.Шапошников… Одним словом, каждый подставлял под «Шаповалова» своего любимого командующего. И как часто при встречах с ветеранами, отвечая на их вопросы, мне приходилось мирить спорщиков, объяснять, что это собирательный, обобщенный образ военачальника.
Замечательные драматурги Юлий Дунский и Валерий Фрид, выстраивая события фильма в драматургический стержень, естественно, пользовались биографиями известных личностей: деталями их жизни, особенностями характеров, поступками… Так что не мог я играть в одном человеке сразу всех популярных деятелей.
Но должен же кто-то один из них своей неординарной натурой дразнить мое воображение. Кто? И я «вцепился» в генерала Черняховского. Иван Данилович нас, молодых офицеров, восхищал не только своей беззаветной храбростью (говорят, он всю войну носился по передовой), но и молодостью: шутка ли, в 38 лет — командующий фронтом. Любили его и за мужскую красоту… Ходила даже такая байка: Сталину доложили, что Черняховский пользуется бешеным успехом у женщин, и спросили:
— Что будем с ним делать?
— Будем завидовать, — ответил Верховный Главнокомандующий.
Импонировала мне и легенда (а может, и правда) о том, как погиб полководец. Он несся в «виллисе» вдоль передовой и, к несчастью, попал под взрыв шального снаряда. Его тяжело ранило. Истекая кровью на руках своего адъютанта, Черняховский прошептал такие слова: «Умираю, душа Алеша…» Говорили, будто эту же фразу произнес умирающий Багратион…
Совпадение ли это, или Черняховский знал прощальные слова героя Отечественной войны 1812 года?.. Для актера не столь важно. Пусть это из области домыслов и фантазий, но душа моя наполнялась восхищением и любовью к герою. Я уже был заряжен желанием воплотить его в «Шаповалове». Но… я никогда не видел Ивана Даниловича. Не знал, как он ходит, как говорит, как командует, как смеется… Мне позарез нужна была осязаемая фактура характера.
И тут случилась беда. Беда, которая мне помогла. Летом 1972 года в средней полосе России начались страшные пожары: горели леса и торфяники. Огонь подходил к городу Дзержинску на реке Оке, где мы снимали.
Солдаты из расквартированной там дивизии однажды не явились на съемку. Не являлись они день, второй, третий… Время летит, и деньги летят впустую, актеры уже должны уезжать на спектакли в свои театры… Катастрофа! Режиссер Евгений Карелов и его дирекция были в отчаянии.
— Семеныч! Иди к комдиву Васильеву! — умолял меня Карелов.
— Женя, город окутался дымом от горящего леса… Ясно, что армия на тушении, — объяснял я режиссеру.
— Семеныч!.. — В глазах Карелова появились слезы. — Иди, упади перед комдивом на колени… Выпроси хоть человек сто!..
Я-то знал, что у нас снималось в массовке пятьсот.
Понесся в расположение дивизии, а там пустота, безлюдье…
Спросил у дежурного:
— Где можно повидать генерала Васильева?
— Где-где? Там, где солдаты! В огне!
Очертя голову кинулся я в охваченный пламенем лес. Дым, гарь… Ревут бульдозеры, танки… Нашел штабную палатку, вошел. Над шатким столом склонились, глядя в карту, офицеры…
Я стою, молчу: не знаю, как в этом пекле можно заводить разговор про кино…
Генерал Васильев вдруг выпрямился. Лицо его было в саже, струйки пота текли по щекам, глаза светились яростью.
— Что здесь артисту н-н-надо?! — заорал он на меня, заикнувшись на последнем слове.
Я, опешивший от его вида и бешеного гнева, совершенно непроизвольно принял стойку «смирно». Так же на крике отрапортовал:
— Уже ничего, товарищ генерал! — И, совершив «кругом!», вышел из палатки.
Задыхаясь от дыма, кашляя, шел я к машине, а в душе ликовал: я увидел живого, настоящего Шаповалова! Я увидел генерала в бою с врагом, с которым воевать его никогда и никто не учил, — с огнем. Я увидел человека на пике творчества: он творил победу над пожаром. Он и есть мой Шаповалов! Не служака «от звонка до звонка». Он — вдохновение, он — азарт!
Не успел я сесть в машину, как подбежал майор и сказал:
— Генерал приказал собрать в дивизии всех солдат, которых по разным причинам нельзя было брать на пожар, и отправить к вам на съемки. Думаю, таких сотни полторы наберем…
Съемки состоялись.
Но не заставило себя ждать и приключение. По замыслу авторов был такой сюжет: огромная баржа с беляками стоит у причала. Шаповалов принимает дерзкое решение атаковать ее своим эскадроном, предварительно обстреляв объект из пушек. Для эффекта три-четыре снаряда должны были взорваться в Оке, выбросив высокие фонтаны воды.
Чтобы заложить заряды взрывчатки на дно реки, требовалась уйма резолюций: от Рыбинспекции, от охотхозяйства, от Министерства внутренних дел… С трудом получили «добро».
И вот все готово к сложнейшей съемке. Взлетают фонтаны. Это сигнал к атаке. Я командую: «Эскадрон, за мной!» И рванул во главе сотни всадников к реке. Влетаем на баржу… А там — никого, кроме одного-единственного оператора — Анатолия Петрицкого. Все «беляки» — осветители, ассистенты и прочая челядь — бултыхаются в воде: вылавливают всплывших вверх брюхами рыбин. Тут и лещи, и стерлядки, и окуньки…
— Стоп! — завопил режиссер Карелов и от отчаяния вцепился в гриву моей лошади.
Вечером гостиница, где проживала наша киногруппа, издавала на весь город рыбные запахи: варилось, жарилось, парилось, мариновалось добытое из славной реки… Перегорели все электропробки! В гостинице мрак и смрад!..
Местное начальство рассвирепело: «Вон!», «Чтоб ноги вашей не было!», «Вы орда, а не кино!», «Браконьеры, вашу трах-тарарах!»
Кое-как гостиничников уговорили. А вот Рыбинспекцию и МВД — нет! Повторное «добро» не получили. Так в картину и вошло то, что оператору Петрицкому впопыхах удалось выхватить из этой рыбацкой «путины»…
Но это были пока что цветочки. Ягодки созрели к моменту сдачи фильма.
Кроме редколлегий, худсоветов, комитетов и цензуры — всех мудро знающих, как делать кино, — выступило со своими советами и Министерство обороны СССР. Тогдашний министр маршал А.А.Гречко создал комиссию по приему дилогии «Высокое звание» под председательством адмирала флота (?!) Горшкова с десятком генералов.
Вот было времечко! Прежде чем режиссер приступит к воплощению своего замысла, сценарий отправлялся на визу в министерство, интересы которого каким-то образом задевались в будущем фильме. Там, засучив рукава, отраслевые спецы принимались редактировать… Все, что казалось им мало-мальски негативным, отсекали, рубили, ломали, корежили… Одним словом, туда посылали кудрявое дерево, оттуда получали телеграфный столб.
Помню, однажды, после подобной министерской экзекуции сценария «Один день доктора Калинникова», медицинское высокое начальство настояло, чтобы героя фильма переделали в героиню. В то время было гонение на курганского врача-новатора Г.А.Илизарова. И вот, чтобы зритель не догадался, про кого речь, «хирургическим» путем превратили Калинникова в Калинникову. И сыграла ее Ия Саввина, создала прекрасный образ, но в целом фильм потерял и первоначальную остроту, и обаяние.
На очередном пленуме Союза кинематографистов режиссеры, доведенные до отчаяния редакторским беспределом, восстали! Режиссер Элем Климов (цитирую по памяти) сказал:
— Если сценарий про учителей — правят учителя, если про военных — солдаты, если про врачей — санитары, если про революцию — девяностолетние старцы… А я вот задумал фильм про психбольницу. Кому посылать?!
Контроль над художником довели до абсурда. Так постепенно в ткань наших картин вползала ядовитая серость.
Так вот, в 1974 году сдавали мы фильм «Ради жизни на земле» комиссии Министерства обороны. Генералы наперегонки, один перед другим, демонстрировали то ли ученость, то ли служебное рвение, то ли преданность адмиралу и маршалу, то ли высокую бдительность…
Вот образцы той «творческой» работы.
1-й генерал:
— Шаповалов грубо разговаривает с женой — этот эпизод надо исключить. (Это из-за фразы: «Ну, чего ты бесишься?» Позже я переозвучил ее на «Чего ты мечешься?» Мне так сказал генеральный директор «Мосфильма» Николай Трофимович Сизов: «Женя, не дразни гусей. Переозвучь».)
Я не выдержал:
— А вы-то как со своими женами дома разговариваете?
— Ха-ха-ха!
— Ну вот и ответ на ваши же претензии!
2-й генерал:
— В землянке Шаповалов в расстегнутом кителе. Не положено, не по форме! Надо исправить.
Я вспылил:
— Он же один в землянке! Он и в трусах там мог быть… А вы что, и спите в обмундировании?
1-й генерал осадил меня:
— Шуточки здесь неуместны. Я больше скажу: зачем вы показываете командующего плачущим? Это в глазах подчиненных — подрыв авторитета…
Молчавший до времени Сизов вынужден был вмешаться:
— Ну, думаю, это вы зря. Недавно погибла жена Шаповалова, а сейчас он получил известие, что и сын в бою погиб… Какое же сердце выдержит?.. И плачет он не на людях… Я думаю, что актер и режиссер этим эпизодом показывают не сухаря, а человека…
Генерал словно не слышал генерального директора «Мосфильма». Обращаясь к Горшкову, отчеканил:
— Этот фрагмент из фильма надо выбросить, товарищ адмирал.
3-й генерал:
— Есть в фильме такой эпизод: Шаповалов своим танком вытаскивает грузовую машину из грязюки. Известно, что такой случай был с маршалом Коневым. Зрители будут думать, что фильм о нем… Лучше эту сцену не показывать…
Вот в таком духе почти три часа шло обсуждение. Накидали нам генералы этих «выбросить» пунктов двадцать!..
Бледный Женя Карелов еле выговорил:
— Я понял… Оставить можно только титры…
Знаю, что наши киноруководители ходили потом на прием к самому члену Политбюро, министру А.А.Гречко — умоляли, доказывали, настаивали, просили не губить картину. И якобы он тогда сказал:
— Оставьте нас в покое… Мы до сих пор сами спорим из-за того, кто брал Берлин. Умрем — говорите о нас, что хотите… А сейчас, что можно, исправьте… Что можно…
Да, конечно, кое-что пришлось подстричь. И все равно фильм стал любимым у зрителей! Особенно среди служивых.
Никогда не забыть мне, как приехал я на шефский концерт в один полк. Открылись ворота в расположение части. Вижу, а на плацу — уже строй полка. Духовой оркестр грянул ставшую популярной песню Евгения Птичкина «А ну-ка, шашки подвысь, мы все в боях родились…» из нашего фильма. И навстречу мне строевым шагом — командир. Козырнул, отрапортовал:
— Товарищ маршал Шаповалов! Полк по случаю вашего приезда построен!
Я с трудом проглотил душивший меня комок, прохрипел:
— Здравствуйте, товарищи!
— Здравия желаем, товарищ маршал Ша-по-ва-лов!!! — Солдаты кричали во всю глотку.
А вскоре за картину была нам награда — «Золотая медаль имени Довженко»!
Вот так: смех и грех, радости и печали! И всё в одном фильме и вокруг него…