«Цыган», или асфальт пожиже

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Цыган», или асфальт пожиже

После оформления пенсии по инвалидности, когда надо было начинать свою жизнь в искусстве по сути дела сначала, я решился принять предложения студий «Ленфильм» и имени Довженко ставить у них фильмы.

Ленинградцы хотели экранизировать повесть И.Герасимова «Соловьи». Ее содержание очень соответствовало моему тогдашнему душевному и физическому состоянию. Главный герой повести, инженер, строивший атомную электростанцию, еще с войны носил в своем позвоночнике осколок. Операция была невозможна, и герой так и жил, страдая от болей в спине. Мне эти чувства были в какой-то мере понятны — я сам только что отвалялся на больничной койке и знал, что это такое, когда нельзя резко повернуться, нагнуться…

Мелодрама строилась на том, что девушка-журналистка приходила к инженеру несколько раз брать интервью… В конце концов они полюбили друг друга, однако герой, понимая, что может умереть от осколка в любой момент, отказался от возможности счастья…

Но сценарий, который бы удовлетворил меня, не получился. Еще лежа в больнице, я прочитал повесть Анатолия Калинина «Цыган». Она меня увлекла необычностью описания судьбы главного персонажа — до этого в нашей литературе темы цыган в таком виде не касались. И я предложил «Ленфильму» экранизацию повести. На что в строгой, чопорной северной столице мне заявили: «Нам еще цыганщины не хватало! Достаточно того, что они пляшут и поют на эстраде, а тут целый фильм посвящать этому…»

Когда директор студии имени Довженко Василий Васильевич Цвиркунов пришел навестить меня в Москве, то в разговоре со мной он сказал: «Ты у нас учился, дебютировал как актер, тебе и как режиссеру надо дебютировать у нас. Что бы ты хотел поставить?» — «Вот если бы попробовать экранизировать „Цыгана“?..»

В Киеве прочитали повесть и дали «добро».

Картина «Цыган» была моей первой самостоятельной режиссерской работой. И вкладывал я в нее больше, чем надо было бы: по своей неопытности я никому не доверял — даже гримерам, реквизиторам… Во все влезал сам. Кроме того, я еще играл и главную роль — Будулая. Поначалу я не собирался этого, делать, поскольку ходил еще в корсете, а Будулай по фильму должен и на лошади скакать, и танцевать… Я искал исполнителя, делал многочисленные пробы актерам, даже из цыган, но меня никто не убедил своим видением этой роли.

Готовясь к фильму, я не просто собирал материал о жизни цыган — я неделями жил в таборах, которых немало тогда кочевало по Украине. Таборные цыгане — это совсем не то, что цыгане на эстраде. Я изучал их законы, привычки, представления о жизни. Мне хотелось узнать об этом народе то, чего не знали другие. Да, есть литература о цыганах, есть ученые, которые занимаются их историей, их происхождением, их языком… Но в этих книгах я не нашел того, что можно увидеть, услышать, почувствовать лишь при непосредственном общении с людьми.

Например, я узнал, что такое настоящие цыганские танцы. И горжусь тем, что в фильме танцую как настоящий цыган. Оказалось, история цыганского народного танца не просто занимательна и удивительна, она — поразительна и полна необъяснимого, непонятного нам, обычным людям, смысла.

Оказалось, что у цыган есть и своя азбука. Нет, не в привычном нам понимании. Их азбука — это особого рода знаки, понятия. Например, подъезжая к какому-нибудь хутору или селу, цыгане уже знают, кто здесь председатель сельсовета, кто его жена, дети, какие у них в семье отношения… И это касается не только заметного в селе человека. Цыгане знают многое и о прочих жителях. Откуда? А эти сведения оставили цыгане из другого табора, который проезжал здесь когда-то. То есть они оставили какие-то непонятные нам, непосвященным, знаки.

Отсюда тайна гадания цыганок. Когда они гадают хуторянкам, то рассказывают о их жизни такое, что постороннему человеку не может быть известно. Цыганки знают подробности о мечтах, желаниях, горестях простодушных женщин. Люди, не понимающие, откуда у цыганок такие сведения, поражаются, считая это мистикой. На самом же деле гадалки просто обладают предварительной информацией.

Во время съемок фильма на хуторе Пухляковском я познакомился с цыганкой Верой: там было несколько домов, где жили оседлые цыгане, которые у меня же и снимались. Не раз во время работы над той или иной сценой я обращался к Вере за советом, что-то спрашивал у нее, уточнял. Обычно мы с ней отходили в сторонку от съемочной площадки, и она отвечала на мои вопросы. Но при этом все время оглядывалась — словно опасалась чего-то. Может быть, боялась, что цыгане заподозрят ее в том, что она рассказывает чужаку что-то лишнее про цыган, раскрывает их тайны, то, чего не следует знать человеку не их племени. Может, боялась чего-то еще… Но только однажды, на следующий день после такой «консультации», Вера не появилась на съемочной площадке. Оказалось, что муж исколотил ее до полусмерти. За что — выяснить мне не удалось. Возможно, он приревновал Веру к Будулаю, поскольку она разговаривала с ним, то бишь со мной, наедине, без свидетелей. Возможно, мужу не понравилось, что Вера была со мной излишне откровенна, рассказывая о цыганах…

Фильм «Цыган», снятый на студии имени Довженко, имел фантастический успех. Напомню, что это было в 1966 году, что это была первая экранизация повести Анатолия Калинина, что фильм был художественный, односерийный. Напоминаю потому, что сейчас зрители знают другого «Цыгана» — многосерийную телевизионную ленту.

А тот «Цыган» занял по прокату первое место — его просмотрело в кинотеатрах 62 миллиона человек. Это при том, что тогда успехом фильма считалось, если его смотрели 18 миллионов зрителей. Когда официальная статистика прокатчиков была опубликована в журнале «Советский экран», то в редакции после названия «Цыган» стыдливо в скобках добавили: (мелодрама). Чтобы читатели журнала, чего доброго, не подумали, что фильм этот серьезный…

А я после шумного успеха своей первой картины стал народным цыганом Советского Союза. Театр «Ромэн» предложил мне возглавить его труппу. При разговоре там мне сказали: «Евгений! Ну что ты притворяешься? Пусть у тебя голубые глаза, это ничего, но мы же видим, что ты цыган. Ты и поешь, как цыган…»

Мне рассказывали, что в разных городах страны цыгане скупали билеты на целые сеансы, никого не пропуская в зал, чтобы смотреть фильм без посторонних зрителей. Я сам столкнулся с этим в Волгограде, где мне сказали, что я не могу попасть в кинотеатр, чтобы выступить перед началом сеанса, так как билеты скуплены цыганами…

В связи с работой над фильмом «Цыган» в памяти у меня сохранились различные истории. О двух я расскажу здесь.

В хуторе Пухляковском, что на Дону, мне приходилось бывать часто и подолгу: там снималась натура к фильмам «Жеребенок», «Смертный враг» по «Донским рассказам» Шолохова. Своего «Цыгана» я снимал тоже в полюбившемся мне месте.

Хутор прелестный: хаты вразброс и по высоким холмам. Но после дождя грязь здесь непролазная. Как-то, шмякая по глинистой жиже и хватаясь за плетни, чтобы не шлепнуться в лужу, пробирался я к дому Анатолия Вениаминовича Калинина. Ноги мои с бугорка поползли, разъехались в разные стороны, и, беспомощно размахивая руками, уперся я в телеграфный столб… «Не упал», — выдохнул, довольный собой.

Тут как тут — две девчушечки лет по 14–15.

Пигалицы одеты были «по-городскому»: у обеих на шее бантиком завязаны косынки с блесточками, на ногах резиновые цветные полусапожки, а на лице — черным шнурком намалеваны брови, и губы в перламутровой краске…

— Здрасьте! — хихикая, остановились они возле меня.

— Привет, казачки! — пытался отшутиться я. Но от столба не отрывался — стоял в обнимку с ним.

— А вы правда в Москве живете? — спросила та, что была в зеленом прозрачном плаще.

— Правда, — промямлил я.

— Подумаешь, — манерно скривила губки другая. — А Пухляковка — что Москва, только дома пониже да асфальт пожиже… — И, схватившись под руки, хлюпая по лужам, удалились они в сторону дома отдыха, на танцы, конечно…

А я, не отрываясь еще от столба и глядя девчушкам вслед, подумал: «Кто придумал этот текст? Да, здесь на Дону за словом в карман не лезут…»

Шли съемки, но над Доном небо захмурилось, заквасилось, и по всему было видно, что надолго. Пришлось нашей киногруппе перебираться в район Гагры. Нашли колхозное подворье — большой коровник на три сотни голов. Расположились снимать…

Поутру животных стали выгонять на пастбище, и я залюбовался ими, идущими по песчаному берегу моря. Зрелище было потрясающее: пятнистые коровы, словно их построили в колонну, неспешно, вальяжно шли одна за одной. Горизонт сливался с небом, потому казалось, что коровы идут по морю, летят в воздухе… Сказочная картина. Но вот сними так, подумалось мне, сразу приклеют ярлык «лакировщика действительности».

Я оглянулся назад, в сторону подворья. Гам, под огромным навесом, покрытым белым шифером, возле такой же, как и другие, черно-белой коровы суетилась худенькая молодая женщина и все приговаривала: «О Боже! О Боже!..»

Я подошел:

— Может, чем-то помочь?

Она уткнулась лицом в толстый живот коровы и, раскинув руки по ее туловищу, разрыдалась, как дитя.

Чуть потоптавшись возле изгороди и не зная, как поступить, как утешить, я ляпнул:

— Не убивайся, милая, «и это пройдет…»— вспомнил, что такие слова были написаны на кольце у царя Соломона.

— Как пройдет?! Как пройдет, когда вон, видишь, кровоточит!.. — Женщина склонилась к задней ноге коровы и, послюнявив палец, провела вокруг ранки. — Заноза там! — И снова захлебнулась слезами. Потом, вытерев полой синего халата свое хорошенькое личико, уже спокойно сказала: — Бегала к ветеринару, а он, паразит, в стельку пьяный… Теперь, вишь, подружки травку щипать будут, а эта… Всухомятку… — Последнее слово я еле разобрал — женщина снова залилась слезами.

Позже я узнал, что зовут ее Клава — как и героиню нашего фильма, роль которой исполняла Людмила Хитяева. (Жаль, что не видела она эту сцену: много бы дали ей, актрисе, Клавины слезы.) Что награждена эта худенькая добрая женщина медалью «За трудовую доблесть». Помню, мелькнула у меня мысль, что ведь найдутся и такие, что обзовут эту Клавдию карьеристкой…