«Три командира»
«Три командира»
Так прозвали мы трех своих ближайших начальников: командира бригады генерала Колесникова, командира 1-го Таманского полка полковника Кравченко и командира 1-го Кавказского полка полковника Мистулова. Они достойны полной похвалы, чтобы на них остановиться.
Генерал Иван Никифорович Колесников — казак станицы Ищорской Моздокского отдела Терского войска. На войну 1914 года вышел в должности командира 2-го Горско-Моздокского полка своего войска на Западный фронт. За боевые отличия награжден орденом Св. Георгия Победоносца 4-й степени.
По положению в Кубанском и Терском войсках, где командиры полков и батарей назначались на общие вакансии, Колесников, как достойный к продвижению по службе, назначен был командиром 1-го Запорожского полка Кубанского войска, действовавшего в Персии, в Экспедиционном корпусе генерала Баратова. Отличившись там, он был назначен командиром бригады в нашу дивизию.
Генерал Колесников был очень добрый человек, простой в жизни, рассудительный во всем, твердый и устойчивый в боях. Одет просто и аккуратно. На нем старая, потрепанная в боях и походах черная черкеска и такой же черный бешмет, обыкновенные казачьи мягкие сапоги; простого черного курпея папаха старого фасона, кинжал и шашка в черных ножнах.
Он имел двух обыкновенных казачьих коней вороной масти, старых летами и очень спокойных. На одном из них в обыкновенных казачьих кавказских ковровых сумах он возил свои «офицерские вещи». Иногда менял лошадей, то есть строевого ставил под вьюк, а вьючного брал под седло. Но лошади были одинакового качества…
При нем был только один казак, конный вестовой, который ему служил и вестовым, и денщиком, и посыльным, и ординарцем. Казак был терец — тихий, смирный, послушный, словно сын его родной.
Колесников очень характерно говорил, как говорят наши казаки-староверы, растягивая букву «я», а буква «в» у него иногда произносилась, как буква «ф».
В походе, в голове колонны бригады, с ним всегда шли командиры полков со своими адъютантами, чтобы быть в курсе боевых событий. Он был очень дружен с Мистуловым, любил и уважал его. К тому же они вместе вышли на Западный фронт в 1914 году командирами полков 1-й Терской льготной казачьей дивизии и, кажется, до самого 1916 года были там вместе.
На переходах ли, при всех встречах на биваке, во время боя ли — они всегда говорили о своем Терском войске, о его офицерах, былых боях и других разных интересных случаях, так часто бываемых на войне. Больше говорил Колесников, почти без умолку, а Мистулов слушал, дополнял, пояснял или рассказывал скромно о своем былом. А я, полковой адъютант Мистулова, все слушал, слушал…
Колесников называл Мистулова только по имени — Эльмурза, а Мистулов Колесникова — полным именем и отчеством — Иван Никифорович.
В долгих переходах Колесников сидел иногда в седле по-чеченски, то есть бочком на одну ногу (ляжку), и при этом неизменно легко похлопывал плетью своего коня по левой лопатке через переднюю луку. Это тоже было по-чеченски.
Генерал Колесников был казак старого кавказского закала и привычек, интересовавшийся только главной сутью дела, совершенно не обращавший внимания на ее внешнюю сторону. Мы его полюбили сразу же и глубоко уважали. Став генералом, он ничего не изменил и в своей личной походно-боевой жизни. У него не было ни адъютанта, ни обер-офицера для поручений, ни специальных ординарцев от полков. Мистулов как-то шутливо спросил его:
— Иван Никифорович! А почему у вас нет адъютанта?
— А зачем он мне?! — быстро ответил он. — Чтобы офицера отрывать от строя?.. А ежели потребуется что написать, я попрошу вот Федора Ивановича! — И при этом быстро повернулся ко мне на носках и весело спросил: — Не так ли, Федор Иванович?
— Так точно, ваше превосходительство, — без воинской натяжки ответил я, посмотрев на своего командира полка, и мы все трое весело рассмеялись.
Но я писал только иногда под его диктовку. Обыкновенно же он писал сам, имея при себе на поясе нашу обыкновенную полевую кожаную сумку.
Удивительно скромный, добрый и благородный был человек. Ему тогда было лет 55. Среднего роста, сухой, с седой подстриженной бородкой, с пожелтелыми усами — «от курева». Всем своим внешним видом он был очень приятен.
Командир 1-го Таманского полка полковник Кравченко был типичный казак-черноморец старого порядка. Высокий, сухой, стройный без натяжки (о чем и не беспокоился), с обветренным лицом жгучего брюнета, с черной козлиной бородкой, посеребренной уже сединой. Он был молчалив, а если что и говорил, то говорил только по-черноморски, то есть «балакав». Добрый и умный старик лет 55, который полком командовал-управлял по-отечески и, если нужно, разносил и 50-летних командиров сотен, старейших таманцев. И разносил их по-своему: «А дэ цэ ти стрикулысты, командыри сотен, шо нэ прыходють на уборку коний?»
Это на войне-то ходить командирам сотен на уборку лошадей, когда и в мирное время не приходили на нее даже и младшие офицеры сотен. Да этого и не нужно было. Это только стесняло казаков. И вахмистры сотен и взводные урядники были вполне надежны для этого. Да и сами казаки добросовестно смотрели за своими собственными лошадьми, даже и на войне, что вполне было естественно.
Или было так. Командир сотни оправдывается в чем-либо, и оправдывается долго. Кравченко слушает молча, а потом, когда это ему надоест, перебивает сотенного и сердито говорит:
— Та шо вы мини тэ да сэ… Дывыця як бы вам пид суд нэ пидпасты…
Под суд он, конечно, никого не отдавал, но говорил это по привычке. Заботливый о своих подчиненных начальник, в особенности по части довольствия людей и лошадей. Смелый, спокойный в боях. Свое мнение начальству выражал коротко и определенно, не боясь последствий. Его любили и уважали в полку, так как Таманский полк был полком черноморских казаков, среди которых психология былого славного Запорожского казачества еще глубоко сидела в душах. Почему и психология их командира им всем была так близка и понятна.
Жаль, что я не знаю, какой станицы он казак, его семейное положение и судьбу. Он скоро был вызван в Персию, в корпус генерала Баратова, и там назначен командиром бригады.
Полковник Мистулов совершенно разнился от них. Родом казак-осетин, мусульманин Терского войска, убежденный холостяк — он рожден был для войны. Ему тогда было 47 лет.
Человек исключительного благородства и воинского долга, он был обаятелен и в личной жизни. Не сравним ни с кем в командовании полком и в обхождении со своими подчиненными, как с господами офицерами, так и с казаками. Фатально храбрый. При нем быть адъютантом — это значило всегда и вне очереди быть в боях. За короткое время 2-й Мемахатунской операции был убит наповал его конный вестовой, а мой — ранен.
В полк прискакал о двуконь и с одним только вестовым, двоюродным братом, младшим урядником Батарбеком Мистуловым, который являлся и его денщиком и ординарцем на биваке. На втором коне у него кавказские ковровые сумы, в которых находился весь его офицерский багаж: вторая черкеска, папаха, мягкие шевровые сапоги и белье. И в боях всех офицеров он называл только по имени и отчеству. Несмотря на это, все мы держали перед ним почтительную дистанцию воинской подчиненности, боясь хоть чем-нибудь да нарушить покой его благородной души.
Вот каковы были наши «три командира», совершенно разные по характеру и по внешности люди, храбрые и рассудительные. И вот теперь они сидели на гребне перевала и спокойно, с улыбкой смотрели на отходящую от нас турецкую пехоту в боевом порядке длинных линий-цепей, не имея возможности атаковать ее.