2. Снова дома в Спрингфилде

2. Снова дома в Спрингфилде

Вернувшись в Спрингфилд, Линкольн возобновил свою адвокатскую деятельность. Чувство юмора не оставляло его, и он следовал совету, который он сам когда-то дал Спиду: когда огорчен, лучшее лекарство — работа. Он был прирожденным адвокатом и любил юриспруденцию. Линкольн изъездил 8-й округ, оставаясь в главном городе каждого графства от двух дней до двух недель. Он знакомился с людьми, с их семьями, интересовался их работой, кухнями, амбарами, полями, церквами, школами, гостиницами, пивными, вникал в религиозные убеждения.

В феврале 1850 года умер его четырехлетний сын Эдвард. Мать очень убивалась, и на Линкольна пала трудная доля утешить сломленную горем жену.

Линкольны уплатили за место в церкви; миссис Линкольн причастилась и стала членом церковной общины. Когда Линкольну предложили последовать примеру жены, он сказал, что не видит в этом необходимости.

Близкие друзья, такие, как Герндон и Матэни, видели в Линкольне некоего язычника, — ведь он заявлял, что не может понять, почему библия есть божье откровение или как это Иисус является сыном бога. Однако Линкольн внимательно читал библию от корки до корки, знал наиболее распространенные цитаты, притчи, псалмы; он часто цитировал библию в своих выступлениях перед присяжными заседателями, в речах, в письмах.

В течение 1850 года Линкольн читал в газетах и «Конгрешнл глоб» об опасных, драматически "бурных событиях политической жизни Вашингтона. Целостность Союза не раз висела на волоске, и только случайные обстоятельства спасали Союз от распада. В сенате и палате представителей раздавались угрожающие крики, люди потрясали кулаками. Сенатор из Миссисипи Фут обозвал сенатора Миссури Бентона клеветником и лжецом. Бентон двинулся на Фута, который выхватил револьвер и взвел курок. Бентон откинул борта сюртука, обнажил грудь и крикнул: «Я считаю ниже своего достоинства носить оружие. Пусть стреляет! Прочь с дороги, пусть убийца стреляет!» Сенаторы вмешались, отобрали у Фута револьвер, и дебаты возобновились.

Последним законопроектом, который вызвал наиболее яростные возражения и споры, был новый «Закон о беглых рабах»: негр, в отношении которого есть обвинение, что он беглый раб, не может быть судим с участием присяжных заседателей и не имеет права давать показания; право решать вопрос о том, является ли такой негр действительно рабом, получает федеральный чиновник, и, если он высказывается в пользу негра, чиновник получает 5 долларов, но если он решает в пользу рабовладельца, гонорар увеличивается вдвое; лица, помогающие беглому негру, подлежат штрафу и тюремному заключению.

Даниэл Вебстер 7 марта выступил с трехчасовой речью; галереи были переполнены. «Отделение?! Мирное отделение?!. Расчленение нашей огромной страны якобы без потрясений?!. Мирное отделение немыслимо!»

Президент Тейлор сказал южным вигам — Тумбсу и Стифенсу: «Если вы восстанете против Союза и мы вас захватим в плен, я вас повешу с меньшими колебаниями, чем в свое время вешал шпионов и дезертиров в Мексике». Сенатор Дуглас маневрировал, выступая против открыто выраженных угроз отделиться, и ратовал за республику от океана до океана.

Большинством в одну треть голосов был принят компромиссный законопроект. В Вашингтоне гремели пушки, пылали костры, улицы заполнили орущие демонстранты, процессии останавливались у домов Вебстера, Дугласа и других, произносились речи, записные пьяницы требовали, чтобы все патриоты в честь события напились по крайней мере до положения риз, и многие из них так и поступили. По всей стране установился своеобразный мир. Во многих семьях люди легче дышали и крепче спали, ибо угроза отделения и, возможно, войны была устранена.

В конце мая 1849 года Деннис Хэнкс сообщил Линкольну о болезни его отца Томаса Линкольна. Несколько дней спустя пришло письмо: опасность миновала, отец скоро поправится.

Когда спустя несколько месяцев пришло известие, что отец умирает, Линкольн в январе 1851 года написал своему сводному брату Джону Д. Джонстону:

«…я не могу сейчас оставить семью, так как моя жена прикована болезнью к постели… всем сердцем надеюсь, что отец выздоровеет; во всяком случае, передайте ему, чтобы он помнил, надеялся и доверился нашему великому, благому и всепрощающему Создателю, — он не отвернется от него в любом крайнем положении… С божьей помощью все мы скоро встретимся с отцом там, куда он уходит».

Отец умер 17 января 1851 года; его единственный родной сын, перегруженный судебными делами, в том числе тремя в верховном суде США, не смог приехать на похороны.

От отца Авраам Линкольн унаследовал его остроумие. Местная газета сообщила, что однажды миссис Линкольн сказала: «Томас, мы с тобой прожили вместе много лет, но ты еще ни разу не сказал мне, кто тебе больше нравился — твоя первая жена или я». Томас ответил: «О Сара, это напоминает мне старого Джона Гардина из Кентукки. У него была прекрасная пара коней; однажды сосед зашел к нему и, любуясь конями, спросил: «Джон, какой конь тебе больше нравится?» Джон сказал: «Право, не знаю. Один из них брыкается, другой кусается, и я не знаю, какой из них хуже».

Четвертого своего мальчика, родившегося в 1853 году, Линкольны назвали по деду Томасом.

Прошло одиннадцать лет совместной жизни Линкольна и Мэри Тод. Вместе они склонялись над колыбелями четырех младенцев и над могилой одного.

Муж и жена познали сильные стороны и слабости друг друга. Он был в плену привычек, и бесплодны были ее попытки их нарушить. Ему нравилось читать, лежа на ковре гостиной на спине. Это у него вошло в привычку. Он обычно садился за стол без пиджака, ел, не видя, что он ест, — взгляд и мысли были где-то далеко. Она пыталась уговорить его не открывать самому дверь на каждый звонок, так как считала, что для этого есть слуга. Но он неизменно направлялся к входным дверям без пиджака, в ковровых туфлях и интересовался, зачем пришли. Однажды две чинные дамы пришли с визитом к миссис Линкольн; он попросил гостей войти, поискал жену и протяжно сказал: «Она сойдет, как только наденет парадную сбрую».

Когда жена вступала в пререкания с развозчиком льда, настаивая на том, что он берет слишком дорого, или когда она кричала Джону Мендонсу, что уплатит ему за корзинку ягод только 10 центов, ибо они никак не стоят 15, Линкольн мягко произносил: «Мэри», и всемерно старался уладить конфликт. Мэри сама шила свои платья и одежду для детей; он предоставил ей управлять домом. Миссис Линкольн как-то сказала: «Деньги?! Он мне никогда не дает денег; он вручает мне бумажник, и я беру сколько надо».

Герндон во многом осуждал ее, но и он отмечал: «Она была для мужа стимулятором в хорошем смысле слова. Она восставала против медлительности Линкольна, она требовала от него постоянной борьбы. Она хотела быть ведущей фигурой в обществе. Осознав, что возвышение Линкольна в мире политики может возвысить и укрепить ее положение, она всеми мерами старалась продвинуть дела мужа, заставляла его энергично действовать, чтобы стать популярным».

Генри Клэй умер в июне 1852 года. На собрании Американского колонизационного общества, посвященном памяти Клэя, Линкольн цитировал слова умершего: «Идея возвращения Африке ее детей имеет моральное основание. Их предки были оторваны от родной земли безжалостной рукой обмана и насилия. Теперь негры, вернувшись на родину, привезут обильные плоды религии, цивилизации, закона и свободы». Насколько безнадежным оказался этот план, Линкольн узнал на личном горьком опыте. На Юге жили 3 миллиона 204 тысячи рабов, оцененных в налоговых книгах более чем в полтора миллиарда долларов. Стояла проблема — заплатить за рабов, как за имущество, если бы это было возможно, и затем переселить их в Африку. Все же о реализации именно этого плана мечтали Генри Клэй и Линкольн.

Герндон писал, что Линкольн был «самым скрытным человеком», которого он когда-либо знал. Один из знакомых Линкольна, житель Данвилла, сказал: «Линкольн никогда не раскрывает своих замыслов». Адвокат, выступавший совместно с ним в суде, утверждал: «Никогда нельзя было знать, как Линкольн поступит». Друг Линкольна, адвокат, выразился так: «Линкольн безобиден, как голубь, и мудр, как змий», а другой добавил: «Он почтительно выслушивал все советы и редко, если вообще когда-либо, следовал им».

Герндон приходил в контору к восьми утра. Линкольн, когда бывал дома, появлялся к девяти. Герндон писал: «Первым делом он брал газету, ложился на старый диван, клал ногу на стул и читал вслух, чем очень мне мешал». Как-то Линкольн ему объяснил: «Когда я читаю вслух, два моих чувства подхватывают мысль: во-первых, я вижу, что читаю, во-вторых, я слышу прочитанное, что дает мне возможность лучше все запоминать».

В конторе они готовились к защите дел; Линкольн писал большую часть всех бумаг для представления в суд, а Герндон часто занимался кропотливыми поисками прецедентов и доказательств. Шелковый высокий цилиндр Линкольна был одним из рабочих аксессуаров адвоката: цилиндр исполнял функции стола, записной книжки, в нем хранились чековая книжка, письма, а за ленту засовывались записки.

Несмотря на кажущуюся безалаберность, фирма «Линкольн и Герндон» в 1850 году обслужила 18 процентов всех дел в суде графства Сэнгамон, в 1853 году — 34 процента, в 1854 году — 30 процентов. Их фирма считалась ведущей в городке с шеститысячным населением. У Герндона бывали приступы отвращения к юриспруденции. Однажды он написал: «Если вам нравятся истории убийств, изнасилований, мошенничества, тогда адвокатская контора подходящее для вас место».

Компаньоны не вели бухгалтерских книг, деля гонорар поровну. Линкольн часто вкладывал деньги в конверт, писал на «ем фамилии клиентов и добавлял: «половина Герндона».

Герндону туго приходилось, когда по воскресным дням Линкольн приводил в контору своих мальчиков Вилли и Теда; ребята вытаскивали книги с полок, опрокидывали бутылки с чернилами, стреляли карандашами в плевательницу. А Линкольн работал за своим письменным столом, как будто, кроме него, никого в конторе не было.

Как-то Джошуа Спид сказал, что у Линкольна быстрый ум, но тот отрицал это: «Я с трудом запоминаю, но зато потом уже не забываю… Мой мозг как кусок стали — на нем трудно сделать царапину, а потом почти невозможно стереть ее».

Линкольн всегда помнил своих клиентов, их глаза, лица, голоса: целая семья, раздраженная завещанием и добивающаяся объявления его недействительным; мужчина, ударивший другого ножом в глаз; клиент, обвиненный в непредумышленном убийстве и приговоренный к восьми годам каторжных работ; другой клиент, одноногий ветеран мексиканской войны, признанный виновным в ограблении почты на 15 тысяч долларов и приговоренный к десяти годам.

В графстве Де Витт Линкольн защищал девять женщин, обвиненных в нарушении общественного порядка; на суде присутствовало более ста женщин. Они потребовали от кабатчика закрыть свой бар, и когда он не подчинился, женщины разбили бочонки и бутылки; обвиняемые не оставили ни капли виски для продажи. Присяжные заседатели признал» их виновными, но судья отпустил их, наложив на каждую штраф в 2 доллара.

Однако большей частью дела были банальными: вопросы имущественные и платежные, о земельных участках, долговых обязательствах, банкротствах, о возмещении убытков, выкупе закладных, лишении права выкупа закладной, о выселениях.

На митинге в Спрингфилде Линкольн написал резолюцию, выражавшую сочувствие Кошуту и венграм, восставшим против надменной и жестокой монархии. В своих записках, предназначенных для возможного использования, Линкольн писал об «обществе равных», в котором каждому предоставлялись одинаковые права.

Он узнал, что южане утверждают: на Юге рабам живется лучше, чем наемному рабочему на Севере. Линкольн сказал, что «у нас нет постоянного класса наемных рабочих. Двадцать пять лет тому назад я был наемным рабочим. Вчерашний наемный рабочий сегодня стал хозяином и завтра сам будет нанимать рабочих, чтобы трудились в его интересах… Много томов было написано, чтобы доказать, какая замечательная штука — рабство. Но мы еще ни разу не слышали, чтобы кто-нибудь пожелал воспользоваться привилегиями раба и попросился в невольники… Труд — повседневное бремя нашей расы. Огромное, постоянное проклятие общества в том, что некоторые стараются переложить бремя труда со своих плеч на плечи других».

Линкольн разбирался в происходивших в стране переменах. Он видел, как граница цивилизации передвигалась все дальше на запад. Он видел, как Сент-Луис со своими 5 тысячами жителей за двадцать лет превратился в город с населением в 74 тысячи, а в Спрингфилде количество жителей с 700 увеличилось до 6 тысяч. Поток людей в Иллинойс шел из Европы: немцы, ирландцы, англичане — десятками тысяч. Четырнадцать пароходов, затертых льдами на Миссисипи вблизи Кайро зимой 1854 года, привезли 2 тысячи немецких и ирландских иммигрантов.

В период между 1850 и 1860 годами население страны увеличилось с 23 до 31 миллиона, что превышало на 2 миллиона население Великобритании. За десять лет из-за океана приехало 2 миллиона 600 тысяч; в отдельные годы количество иммигрантов достигало 400 тысяч человек. Городишки густо возникали в прериях, где до того резвились суслики да зайцы.

Рост населения Америки тесно связан был с событиями в Европе. В Америку стремились мужчины, женщины, дети, испытавшие на себе трудный 1848 год, когда баррикады и батальоны революционеров возникли на всем пространстве от Лондона до Москвы, от Пруссии до Сицилии.

В Англии поднялось чартистское движение. Семнадцать тысяч полицейских в Лондоне и войска переданы в распоряжение не кого иного, как герцога Веллингтона, победителя Наполеона. Англия пускает в ход оружие и против сикхов в далеком Афганистане и против негритянских племен в Южной Африке. Одновременно англичане захватывают поселения буров.

Англия ищет новые территории, новые рынки и контингенты потребителей для продукции своей мощной текстильной промышленности. Британский пароход расстреливает встретившиеся на его пути 13 китайских джонок. Англия блокирует порты Бирмы; английские штыки заполонили террасы Великой Пагоды в Рангуне, над ее священным куполом развевается воинское знамя победителей.

Когда русский царь пытается утвердиться в Константинополе, британская армия и флот совместно с союзными войсками воюют в Крыму. Повсюду Англия бронированным кулаком расчищает пути для пароходов с грузами текстильных фабрик Манчестера и Ланкастера.

И когда периодически текстильные фабрики вынуждены уменьшать выпуск продукции, тысячи рабочих выбрасываются на улицу. Их манят дешевые земли прерий Америки, где плодородный слой бывает толщиной в шесть футов.

Французская февральская революция 1848 года нашла отклик во всех странах Европы. Короли, императоры, цари и султаны помогают друг другу деньгами, оружием, войсками. Тысячи восставших рабочих захватывают Париж и Вену.

Когда весть о парижских баррикадах доходит до царя Николая, он мобилизует армию и издает манифест, заканчивающийся словами из пророка Исайи: «Внемлите, язычники, и покоритесь, ибо с нами бог». В Италии и Венгрии правительства исчезают, как фигуры на шахматном поле сражения. Становятся знаменитыми имена Гарибальди, Мадзини, Кошута.

Этот калейдоскоп событий, неустойчивость положения заставляют сотни тысяч бездомных, безземельных крестьян, рабочих Англии, Ирландии, Германии, Италии, Франции продавать своих поросят и птицу, копить деньги, одалживать у родных и друзей в Европе и Америке, чтобы уехать в страну удивительных возможностей.

В конгресс вносится законопроект, согласно которому любой белый, обрабатывавший 160 акров свободной земли на Западе в течение пяти лет, получает эту землю в собственность бесплатно. Но богачи конгрессмены добиваются внесения поправки: за землю должно платить.

Власть имущие ухитряются повернуть дело так, что в течение двадцати лет, в период между 1840–1860 годами, из почти 270 миллионов акров государственных земель правительство продает лишь около 70 миллионов. Остальные земли раздаются крупным компаниям. Только одна железнодорожная компания получает бесплатно два с половиной миллиона акров земли и в последующие семь лет продает половину этого массива за 14 миллионов долларов.

Философы, фермеры, мастеровые требуют принятия закона о бесплатной земле для тех, кто ее фактически обрабатывает. Но промышленники проваливают этот закон они боятся, что бесплатная земля на Западе отвлечет слишком много рабочих с фабрик и заводов и придется увеличить заработную плату. Крупные землевладельцы Севера и Юга также противятся этому закону.

Эмбрион гигантской индустриальной и транспортной цивилизации растет и набирает силу.

Общество рвет путы, связывающие его с кустарным производством феодального строя, родившего в своих недрах капитал и капиталистов. Приходит конец феодальному обществу, всем этим широким штанам до колен, шелковым мужским чулкам и серебряным коробочкам с нюхательным табаком. Их место занимают брюк», сюртуки, цилиндры и гаванские сигары. Финансисты и промышленники становятся хозяевами стран, в которых господствуют белые расы.

Появляются усовершенствованные сельскохозяйственные машины, дающие возможность одному фермеру работать за десятерых.

В Англии Бессемер ищет способы усовершенствования артиллерии; он находит метод дутья, превращающий чугун в крепкую сталь, которую он может продать на 100 долларов дешевле любой другой стали такого же качества. Бессемеровский процесс вскоре осваивают в Америке, и вся продукция из стали сразу дешевеет.

Удивительные вести приходят из Калифорнии: в течение одной недели десятеро мужчин намывают золота на миллион долларов. Городская управа в Сан-Франциско немедленно прекращает свое существование, закрываются церкви, пустеют редакции газет, матросы бросают корабли, коки и солдаты дезертируют: все несутся сломя голову к золотым приискам, где одна лопата песку приносит тысячи долларов.

Затем эта дикая паника кончается. Первоначальная, всеохватывающая золотая лихорадка уходит в прошлое. Убийцы, воры, мошенники захватывают власть в Калифорнии и Сан-Франциско. Они подкупают губернаторов, контролируют их, так же как мэров, судей. Тогда 2 500 частных лиц организуют Комитет бдительных, проходят военную подготовку, учреждают свои суды. Игнорируя легально существующую администрацию, комитет вешает или высылает убийц, поджигателей, воров.

Проложены были трансконтинентальные железные дороги, строились океанские пароходы с железной обшивкой, на фабриках и заводах возводились силовые установки, а хозяева и управляющие становились новыми властителями мира. Между морским побережьем и Миссисипи носились «железные кони». Они возили свинину и зерно к фабричным городам на востоке страны, к кораблям, уходящим в Европу; товарные вагоны возвращались со швейными машинами, маслобойками, ножницами, пилами, стальными инструментами. Появились новые молотилки и жатки, паровые пожарные машины, газовое освещение, вращающийся цилиндрический пресс, вулканизация резины, фотография, начинали пользоваться анестезией.

Организовалась территория Канзаса. Южане, вооруженные ружьями, скакали из рабовладельческого штата Миссури, чтобы воевать за политический контроль с аболиционистами, приехавшими из Новой Англии. В эти годы в любую погоду Авраам Линкольн, сидя в своей расшатанной двухместной коляске, странствовал по прерии, углубившись, по всей вероятности, в водоворот своих мыслей, занятый попыткой разгадать грядущие события.

Линкольн купил книгу по логике, искал в ней способы исправлять ошибки и получать абсолютно правильные выводы из установленных фактов. В чужом городе во время выездной сессии суда, когда юристам приходилось останавливаться в гостинице по восемь-десять человек в одном номере, по двое на кровать, едва все засыпали, Линкольн зажигал свечу и читал Евклида.

Джон Т. Стюарт видел в Линкольне безнадежную жертву меланхолии. Генри К. Уитни, коллега Линкольна, писал: «Я… увидел Линкольна в углу; он сидел одиноко… охваченный унынием… его лицо омрачалось глубокими горестными переживаниями».

Однажды Герндон увидел Линкольна склоненным над листом бумаги, который он покрывал цифрами, знаками, геометрическими фигурами. Линкольн сказал Герндону, что хочет найти квадратуру круга. Два дня бился он над решением проблемы, затем, обессиленный, сдался.

Линкольн делал записи, из которых видно, что он пытался применить законы математики к отношениям между людьми: «Если А может решающим образом доказать, что он имеет право поработить Б, почему же Б не может подхватить этот же аргумент и также доказать, что он имеет право поработить А? Вы говорите, что А белый, а Б черный. Следовательно, это вопрос цвета: более светлый имеет право поработить более темного? Остерегайтесь. Согласно этому закону вы станете рабом первого встречного, у которого кожа светлее вашей. Вы хотите сказать, что дело вовсе не в цвете? Вы имеете в виду, что интеллектуально белые стоят выше черных и поэтому они вправе сделать черных рабами? Повторяю: остерегайтесь. По этому закону вы станете рабом первого встречного, который интеллектуально выше вас. Но вы утверждаете, что это вопрос заинтересованности и если вам это выгодно, вы имеете право сделать рабом другого. Прекрасно. Но если он может доказать свою выгоду, то он имеет право поработить вас».

Он писал, что задача правительства «сделать для народа все необходимое, то, чего люди не могут сделать личными усилиями, в одиночку», а именно, «строительство и поддержание в порядке дорог, мостов и т. п.; обеспечение малолетних и больных; начальное образование; распоряжение имуществом умерших». Необходимы военные и гражданские министерства. «Раз находятся люди, которые убивают, избивают, отнимают у других имущество силой или посредством обмана или не выполняют договоров, то общая задача мирных и справедливых людей препятствовать им в этом».

Любезно, деликатно, но твердо Линкольн сказал своим сторонникам, которые хотели выставить его кандидатуру в члены законодательного собрания штата или конгресса, что он против этого.