Снова дома
Снова дома
«Когда ж постранствуешь, воротишься домой.
И дым Отечества нам сладок и приятен!»
Да, ты был прав, Чацкий! Вернувшись поздней осенью 1931-го в Московский театр для детей после «Фальстафа» в Кролль-опере и постановок в «Театро Колон», я еще теплее и органичнее чувствовала себя дома, еще больше любила самых горячих и непосредственных зрителей — детей.
Нет! Ничто не заменит режиссеру театра, который он считает своим, артистов, которые творчески росли на его постановках! Это подобно стремлению увидеть, как на посаженных тобою растениях появились листья из почек, цветы из бутонов. Ведь главное для режиссера — довести общее дело до радостного цветения.
Не смогу рассказать и в десятках книг всего о событиях и встречах, которые дарила мне жизнь. Казалось, какой-то всемогущий выдумщик, притаившись на дорогах моей жизни, нет-нет да и подбрасывает мне сюрпризы, более удивительные, чем многие сказки. Неожиданные встречи, чудесные путешествия… И как хорошо, что путешествия и работа «там» помогли еще больше полюбить возможности творчества «здесь». А главным в моей жизни всегда был Московский театр для детей.
Теперь у нас собственная труппа. Прием во вспомогательный состав тех, кто только что окончил театральные учебные заведения, и систематические студийные занятия помогли вырастить нужные нам кадры. Труппа ежегодно пополняется по открытому конкурсу в начале сезона. Приток желающих очень велик, но попадают немногие: у театра монолитный артистический коллектив, одаренные артисты спаяны общими задачами, любовью к своему зрителю. А задачи совсем не легкие.
Посмотрите текущий репертуар театра. Март 1934 года: «Крекинг» (детская пьеса), «Ребячий фронт» (эстрадное обозрение), «Сказка о царе Салтане» (детская опера), «Брат» (драма для школьников старших классов), «Мы — сила» (хореографический спектакль), «Фриц Бауэр» (драма). Труппа у нас одна и совсем небольшая, о невыполнении норм нет и речи. Значит, почти все артисты находят применение в многообразных жанрах этого репертуара, значит, наши артисты владеют и словом, и ритмичны, и музыкальны, и пластически выразительны.
Большинство молодых артистов пришли к нам по окончании драматических школ и студий, но было у нас и несколько артистов оперы, балета. Они получили образование по своей специальности, но тянулись к театру с более разносторонними возможностями.
Особенностью производственной работы в нашем театре было стремление разносторонне использовать возможности каждого артиста, расширить его творческий диапазон. Ограничение рамками определенного амплуа, творческие самоповторы мы считали явлением нежелательным, даже когда это и связано с успехом. Раньше нередко мужчин-актеров делили на «героев» и «характерных». Но может ли быть «бесхарактерным» герой? Кому такой «герой» нужен? Артисты с большим сценическим обаянием, с внешними данными, приятными и убедительными, нередко выступают почти без грима, как бы от своего «я». А Василий Иванович Качалов, артист исключительного обаяния, в каждой роли был иным, создавал не только новый, неповторимый характер, но находил особые, характерные черточки в поведении, походке, повадках этого героя, иной грим. Каждое создание его было однажды возможным чудом. А Москвин?!!
Повторяю те слова, которые мы говорили нашим артистам. Оки росли вместе с молодой советской драматургией, мы старались их отводить от самоповторов.
Из моих постановок «после путешествий» большой успех выпал на долю пьесы Н. Шестакова «Брат». Она была драматургически интересна… В период гражданской войны скромная семья — мать, отец и два мальчика-близнеца — оказывается в Одессе. Через несколько лет мы видим мать — директора фабрики-кухни и комсомольца Виктора энергично работающими в Москве, а отца и сына Сергея живущими при эмигрантском ресторане в Париже.
Шпионская организация решила использовать поразительное внешнее сходство шестнадцатилетних эмигранта и комсомольца. Вот основа, на которой талантливый драматург Николай Шестаков построил психологическую драму с неожиданными и острыми коллизиями.
После разлуки мы — режиссер и артисты — были словно влюблены друг в друга, репетировали новую пьесу «взахлеб» месяца три, и никто не жаловался на усталость, хотя иногда репетиции длились всю ночь. Очень интересно и разнопланово играл братьев-близнецов Михаил Ещенко. Как он творчески вырос за годы работы в Московском театре для детей! В третьем акте на сцену выбегала девчонка в ситцевом сарафане и приветствовала юбиляра-повара частушками «собственного сочинения». Она пела и плясала минуты три, а после этого зрительный зал долго бушевал, требуя повторения. Не может изгладиться из памяти дарование Клавдии Кореневой ни у кого, кто хоть раз ее видел. Отец-лакей — Алексей Несоныч, повар Федор Иванович — Евгений Васильев, мадам Мари — Регина Лозинская… Как хочется назвать тех, кто все свои силы, талант, всю жизнь посвятил театру наших детей.
Очень большой успех выпал на долю нашего театра после постановки пьесы В. Любимовой «Сережа Стрельцов».
…Урок литературы. Идет обсуждение «Мцыри» М. Ю. Лермонтова. Споры, разные мнения, но Сережа не допускает никакой критики любимого произведения. Ему кажется, что он сам похож на Мцыри, на многих лермонтовских героев. В семье у Сережи разлад: мать поссорилась с отцом, уехала, оставила сына. Сереже нравится одноклассница Таня Русанова, но она, по-видимому, относится к нему свысока. Сереже кажется, что он «никем не понят», он болезненно самолюбив, замкнут. Только тяжелая болезнь возвращает его к правильному пониманию происходящего — он убеждается, что товарищи его любят, в беде они настоящие друзья.
Личные переживания Сережи переплетаются с огромным общественным событием — спасением челюскинцев с дрейфующей льдины.
Пьеса была написана мягко, просто, правдиво. Две картины ее развертывались на уроках, две — в школьных коридорах.
«Здесь замечено все, чего мы очень часто не замечаем», — писала ученица 38-й школы Ира Лолакина.
В пьесе хорошо были очерчены образы педагогов, особенно учителя биологии. По ходу действия учительница Наталия Петровна (артистка Н. Сыренская) просит взять ее кровь, так как жизнь Сережи в опасности и нужно немедленно сделать ему переливание крови. «Поступок учительницы до того правдив, что нам кажется, если бы в таком положении, как Сережа Стрельцов, оказался кто-нибудь из нас, то наш классный руководитель поступил бы точно так же» (Женя Рудник, 25-я школа).
Пьеса «Сережа Стрельцов» вызывала абсолютное доверие зрителей. Когда шел этот спектакль, казалось, линия рампы исчезала: и в зале и на сцене -школьники, которые дышат одной грудью, понимают не только поступки, слова, но чувства и намерения друг друга.
Праздник спасения челюскинцев, праздник физического и морального выздоровления Сережи, весна в настежь распахнутых окнах — последняя, такая радостная картина спектакля. А когда закрывался занавес, «Весенний вальс» Л. Половинкина — лейтмотив спектакля — звучал по радио в зрительном зале, в раздевалке, провожая до самого выхода зрителей нашего театра.
В этой пьесе меня привлекала ее внутренняя связь с поэзией Лермонтова. Пусть Сережа попусту увлекается «байронизмом», с позиций которого оценивает происходящее с ним, — это мы хотим тонко высмеять, но тяга к поэзии, любовь к стихам Лермонтова должна жить в нашем спектакле. Вместе с автором В. Любимовой мы развили поэтическое начало в спектакле.
Таня Русанова хорошо играет на рояле, и когда она садится за инструмент, ребята окружают ее — снова звучит то лирическое, что хочется передать молодым. В этом спектакле звучала и лирика первой любви. Пусть— спектакль поможет юным любить любовь, верить в ее облагораживающую силу!
В 30-е годы много талантливой артистической молодежи подметил наш театр, многих композиторов, художников, балетмейстеров увлек творчеством для юных. Тихон Хренников, Вадим Рындин, Дмитрий Кабалевский, Эмиль Мэй… Конечно, в первую очередь растущая популярность спектаклей нашего театра, любовь к нему зрителей, признание общественности и прессы помогают добиться большого: в нашем помещении по вечерам нет никакого кино — идут наши спектакли для старших школьников. Как ни велики были доходы от кино «Арc», Московский Совет, убедившись, какое нужное дело мы делаем, все мешавшее детям и их театру ликвидировал.
Весной 1933 года товарищи задумали отметить пятнадцатилетие моей работы. Очень порадовал большой фельетон в газете «Известия», написанный таким интересным и уважаемым детским писателем, как Лев Кассиль.
Кончался фельетон в «Известиях» так:
«Театр Н. И. Сац шагает в передовой шеренге современного искусства.
Н. И. Сац — не только организатор-педагог, но и талантливый режиссер. Ее постановка «Фальстафа», сделанная совместно с известным дирижером Клемперером в Государственном берлинском оперном театре, или постановка «Свадьбы Фигаро» в «Театро Колон» в Буэнос-Айресе имели шумный успех.
Тут многие удивятся: «Чего же она торчит в Детском театре?»
Да, надо любить свое трудное дело, надо любить эти застывшие, внимательные мордашки, согретые отсветами рампы, вскрики и реплики общительного зала, высокий звук аплодирующих детских ладошек… А Наталия Сац любит это. Она всю себя отдает первому в мире театру коммунят, театру маленьких граждан рабоче-крестьянского государства.
Сейчас мы отмечаем пятнадцатилетие прекрасной и нужной стране работы. Юбилей — вещь утомительная и тягостная. Но Наталии Сац пятнадцатилетний юбилей отнюдь не сообщает ничего грустного, завершительного. Это — совсем еще не вершина, не перевал, за которым начинается спуск. Это — только пятнадцать лет первой работы в области театрального искусства для детей, это — факт огромной и радостной значительности для всех, кто любит наших ребят. Юбилей — это может случиться с каждым. Но такой юбилей, как у 29-летней Наталии Сац, может быть только у нас, в СССР, потому что «тетя Наташа» воспитана революцией, потому что только пролетарская революция открыла занавес первого в мире театра для детей» [49].
Много теплых приветствий было получено от других театров и общественных организаций, но самым главным событием этого дня было письмо от Константина Сергеевича Станиславского. Мне не пришлось, когда стала взрослой, часто встречать его, и ругала себя, что, считая дело детского театра единственно важным, не поспевала проявлять ту почтительность к нему и Художественному театру, которую должна была проявлять. Тем более радостным и неожиданным было письмо за его такой дорогой всем работникам искусства подписью.
«Дорогая Наталия Ильинична! Московский Художественный академический театр Союза ССР им. Горького сердечно поздравляет Вас с Вашим молодым юбилеем. Старики МХАТ хорошо помнят Вас еще ребенком — в те дни, когда замечательный талант Вашего отца вносил столько свежести и остроты в наши спектакли. Поэтому с особой радостью и дружбой мы приветствуем Вашу молодую энергию, Вашу талантливую и добросовестную работу, которые помогли Вам создать и вести такое нужное и ответственное для нашей страны дело, как детский театр. Мы верим, что у прекрасного начала Вашей жизни должно быть такое же прекрасное и талантливое продолжение, которое обеспечит руководимому Вами театру расцвет его деятельности.
Директор МХАТ Союза ССР им. Горького Народный артист республики К. С. Станиславский».
Да, казалось, начали сбываться самые смелые мечты.
Мы в помещении одни: кажется, мечтать о лучшем уже нельзя. Мы всем довольны, за все благодарны. Правда, уже жалуются педагоги, вожатые, родители и сами ребята: «Билеты за месяц вперед достать в этот театр невозможно». Мы бессильны расширить и маленький зрительный зал и такую же маленькую сцену — увеличился репертуар, негде уже хранить декорации… Предел желаний — обрести где-нибудь поблизости сарай.
И вдруг… На один из воскресных спектаклей в 1935 году в театр приехали руководители партии и правительства. Приехали задолго до начала и уехали, когда выходила последняя группа детей. Шел спектакль для малышей «Негритенок и обезьяна», шел больше чем в восьмисотый раз при переполненном зале. Артисты играли, как обычно, даже и не знали, кто их смотрит. Меня в этот день в театре, как назло, не было, и я обо всем узнала только на следующее утро. Мне рассказали, что товарищи из Центрального Комитета и Совнаркома очень вниматель-,но приглядывались ко всей нашей работе, спектакль им, по-видимому, понравился, но они ни с кем не разговаривали. Через несколько дней кто-то из «всеведущих» сказал мне по секрету, что есть проект создать на базе нашего театра Центральный детский театр.
А 3 февраля 1936 года было опубликовано решение ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР о создании Центрального детского театра и предоставлении ему помещения бывшего театра МХАТ 2-го на площади Свердлова.
Мечтала о большем и большем для любимого дела, но такое… Об этом и мечтать было бы дерзко!
Изменить архитектуру здания, конечно, было невозможно, но художники В. Ф. Рындин и П. В. Вильямс помогли нам «переосмыслить» ее. Они сделали чудесные эскизы внутреннего оформления. В полукруглых нишах теперь висели красочные панно, рассказывающие об истории театра. Главная лестница из раздевалки в фойе была превращена в зимний сад: кусты сирени, розы, хризантемы. Каких только там не было цветов! И буфет, и мебель, и игрушки в фойе — все было сделано специально для детей художником-архитектором Г. Гольцем.
5 марта 1936 года Центральный детский театр был готов к открытию.
5 марта 1936 года!
Это был замечательный день. В газете «Известия» на видном месте было напечатано:
«Привет Центральному детскому театру. Сегодня впервые поднимается занавес Центрального детского театра, созданного по решению Совнаркома Союза ССР и ЦК ВКП(б).
Партия и правительство предоставили Центральному детскому театру одно из лучших театральных зданий столицы с хорошо оборудованной сценой, с большим зрительным залом, с просторными фойе, в которых можно организовать для детей и прекрасное театральное зрелище, и веселый отдых.
В своем решении о создании этого театра СНК СССР и ЦК ВКП(б) подчеркнули, что организация и развитие Центрального детского театра «имеет первостепенное культурное значение». Значение его определяется и его названием. Это должен быть Центральный детский театр.
Детский театр, таким, каким мы его знаем теперь, родился впервые в Советском Союзе. За годы революции, кроме первого, созданного пионером и инициатором этого большого дела Наталией Сац театра для детей, организовано около 60 детских театров. Прошлогодняя поездка Наталии Сац за границу сопровождалась полными изумления и восхищения статьями о детском театре в СССР. Под влиянием Московского театра для детей недавно в Праге организовался первый детский театр, на открытии которого была показана советская пьеса «Негритенок и обезьяна». Но все эти успехи были достигнуты без объединенных усилий имеющихся у нас детских театральных коллективов; у нас не было театра, который суммировал бы опыт, имеющийся в этой области. Именно таким театром должен стать Центральный детский театр, открывающийся сегодня…» [50],
В этот и следующий день все московские газеты посылали привет новому театру:
«С новым театром, товарищи дети!
Поспешим, товарищи, поспешим! Мартовский день идет к концу, надвигаются сумерки, скоро семь часов.
Кондуктор, до Охотного десять копеек? Дайте скорее билет этому юному москвичу! Гражданин, посторонитесь, дайте пройти. Не ворчите, пожалуйста, — он ведь торопится в свой новый театр.
Площадь Свердлова. Смотрите, она совсем по-новому выглядит сегодня. Смотрите — яркие крупные буквы:
«Центральный детский театр».
Ребята, спокойно, не толпитесь у вешалки. Осмотрите пока вестибюль. Сколько картин повесили!
…Как весело в фойе! Гремит оркестр, снуют нарядные школьники с красными галстуками, в обнимку гуляют девочки, разглядывая скульптуры, книжки, выставленные в витринах.
Но вот звонки, звонки — в зал, товарищи дети!» [51]
«…Вечером праздновалось новоселье. На лестнице гостей встречали веселые музыканты.
«С веселой песней школьники
По лестнице идут,
И Пресня, и Сокольники,
И все сегодня тут.
Хорошо, хорошо, до чего хорошо,
До того хорошо, замечательно!»
Песню пели дети, ее подхватывали взрослые. Юные гости чувствовали себя хозяевами этого нового большого дома.
С ветками алой рябины в петлицах — значок, раздававшийся всем зрителям, — ребята быстро бегали по большим залам, рассматривали картины, заходили в комнату игрушек.
Над головами поплыли красные воздушные шары. С песней прошли по залу знакомые персонажи спектаклей — няня Арина Родионовна из пушкинских сказок, «матрешки», добрая Негра из «Негритенка и обезьяны». Фойе театра стало похоже на карнавал:
«Слушай, слушай, вся столица,
Пусть Союз услышит весь,
Как поет и веселится
Молодежь сегодня здесь».
Празднику радовались не только ребята. Поздравляли друг друга писатели, комсомольцы, директора школ. Еще недавно в Детский театр взрослые приходили со своими детьми, сидели, снисходительно улыбаясь детскому восторгу. Вчера они сами радовались не меньше детей.
«Только самое лучшее достаточно хорошо для детей», — писал Гейне. Наша страна хочет дать детям самые лучшие книги, самые лучшие театры, настоящее большое искусство.
В фойе толпы зрителей. Артисты приглашают ребят в зал.
«С пригласительным билетом
Вы стоите в зале этом,
Что же вы стоите тут?
Наверху артисты ждут».
И вот они сидят в зале, ребята, получившие в подарок театр…» [52].
Теперь лучшие драматурги и композиторы повернулись к нам лицом. Конечно, писать для большой, настоящей сцены было гораздо приятнее, чем для сцены-пристройки в кино «Арc»! Мы не собирались отказываться от своих проверенных кадров — пионеров этой работы, но расширить круг авторов и могли и хотели. Талантливый ленинградский драматург Евгений Шварц и московский композитор Михаил Раухвергер писали музыкальную комедию для младших «Красная Шапочка», композитор Д. Б. Кабалевский — музыку к пьесе «Изобретатель и комедиант» для старших школьников. Валентин Катаев по моей просьбе написал для нас пьесу по своей повести «Белеет парус одинокий».
Весной 1936 года вышла новая книжка Алексея Николаевича Толстого «Золотой ключик».
Мы прочли эту сказку на художественном совете, затем на собрании всех наших артистов, и все, как один, влюбились в нее. Какая жизнерадостная, умная и талантливая сказка! Ее яркие, динамичные образы, казалось, сами просятся из книжки на сцену. Как будет замечательно, если Алексей Николаевич напишет пьесу!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.