9. «Не в печали, а в радости сердечной»

9. «Не в печали, а в радости сердечной»

Весь день 11 апреля Линкольн готовился к вечернему выступлению. Конгресс должен был собраться не раньше декабря, и до этого президент надеялся повести за собой большинство народа. Он готовился переделать Юг; его политической целью было как можно скорее добиться утверждения южных штатов в их прежнем положении.

Он знал свой американский народ. Паника, нужда, фанатизм, расовая ненависть, вопли о возмездии, жажда быстро разбогатеть — эти чувства охватили всех в стране. Линкольн мог бы пойти с теми, кто жаждал полной и абстрактной справедливости для негров и для этого готов был вырезать всех белых южан, установить в южных штатах негритянские правительства, поддержать их штыками армий Севера.

Президент ждал, пока толпа утихомирится. В руках он держал исписанные листы бумаги. Это был скорее доклад, нежели речь. Ноа Брукс полагал, что было «нечто устрашающее в том энтузиазме, с которым толпа встретила главу государства. Бесконечные крики приветствий следовали друг за другом, волна за волной прокатывались аплодисменты, а президент терпеливо стоял и ждал». Наконец он заговорил:

— Сегодня ночью мы собираемся не в печали, а в радости сердечной… Вся слава принадлежит генералу Гранту, его офицерам, его доблестным солдатам… Флот со своими храбрыми моряками стоял наготове, но не мог принять участия в операциях.

Каждую прочитанную страницу президент бросал на пол, а маленький Тед их подбирал и нетерпеливо требовал у отца следующую.

— Мы должны приступить к формированию, к созданию организованного общества из антагонистических элементов.

Те, кто пришел, чтобы вдоволь накричаться, дивились, сколько времени президент будет еще говорить в таком духе. Речь была, по их мнению, скучноватой. Но многие понимали, что он говорил не с теми тысячами людей, которые стоят на лужайках перед Белым домом, но со всеми американцами и европейцами.

Он уделил много времени разбору вопроса о реконструкции Луизианы. Нельзя сказать белым на Юге, что они ничтожества и что Север, с одной стороны, не поможет им и, с другой стороны, не примет их помощи. Нельзя сказать неграм, что из их рук будет выбита чаша свободы, которую они готовы поднести к своим губам. Такая политика приведет к упадку духа и парализует как белых, так и черных.

Но если, наоборот, поддержать правительство Луизианы, укрепить дух тех 12 тысяч граждан штата, которые связали свою судьбу с Союзом, тогда поднимется их энергия и Север добьется полного успеха. Он подошел к концу речи.

— Основные принципы могут и должны остаться нерушимыми. В теперешней ситуации, как говорится, мой долг, пожалуй, обратиться с новым словом к населению Юга. Этот вопрос я обдумываю и не премину выступить в нужный момент.

Едва он кончил свое выступление, как тут же сказал Бруксу, державшему свечу:

— Это была неплохая речь, но вы все же бросили некоторый свет на нее.

Зарокотали аплодисменты, послышались приветственные клики, но это уже было не то, что в начале вечера. Речь оказалась слишком длинной, слишком рассудочной.

Нью-йоркская «Трибюн» написала, что речь «провалилась, никакого эффекта она на слушателей не оказала», больше того, «она вызвала огромное разочарование и оставила тяжкое впечатление». Другие газеты отметили частые аплодисменты и «молчаливую внимательность».

Наступила полночь. День 11 апреля перечеркнули на всех календарях. Огни в окнах Белого дома потухли. Вашингтон уснул.