На дне пропасти. «Эта леди не поворачивает назад!»

На дне пропасти. «Эта леди не поворачивает назад!»

Годы 1980-й, 1981-й и начало 1982-го были конечно же самым тяжелым периодом, который Маргарет довелось преодолеть, находясь в доме 10 по Даунинг-стрит. Экономика находилась в ужасном состоянии, профсоюзы злились, в Центральном бюро партии и даже в ее собственном кабинете против нее начали плести заговоры.

Англия производила впечатление разоренной, разграбленной страны. В марте 1980 года уровень инфляции достиг 22 процентов в год, 2,8 миллиона англичан были безработными, фунт стерлингов оставался неприступным, а процент ссуды был завышен. Промышленности никак не удавалось закрыть тройную пробоину, образовавшуюся из-за ее очень посредственной производительности, ее «дорогих» денег и высокого валютного курса, ибо производители, работавшие на экспорт, оказывались в очень тяжелом положении. Малые предприятия закрывались тысячами (всего 400 тысяч) и выбрасывали на улицу своих работников. Когда малые умирают, большие простужаются. Впервые даже такой колосс, как «Импириал кемикал индастрис», сообщил о квартальных потерях. Сити лихорадило. Президент «Импириал» грозился покинуть Англию. Уполномоченный представитель Конфедерации британских промышленников заявил: «Хорошо говорить, что промышленность восстанет из пепла, в который она превратилась <…>, но что будет, если мы все уйдем вместе с пеплом?» Маргарет осталась в одиночестве, против нее теперь выступали и промышленники, и наемные рабочие, но она не сдвинулась с места ни на йоту. Она признает, что «высокий валютный курс создаст некоторые трудности отдельным экспортерам, но эту цену надо заплатить, чтобы снизить налог, налагаемый инфляцией». Она даже полагает, что «…настал благоприятный момент для того, чтобы перейти от экономики фабричной к экономике вахтового обслуживания, которая создаст, обязательно создаст необходимые в будущем рабочие места».

Второй бюджет Джеффри Хау в марте 1980 года ничего не изменил в правилах игры. Маргарет хотела еще уменьшить такой показатель, как потребность государственного сектора в заемных средствах. Лобби промышленных предприятий устроило настоящую осаду правительственных комиссий и комитетов, чтобы избежать сокращения бюджетных ассигнований. Маргарет вынуждена была удовлетвориться сокращением расходов на 900 миллионов фунтов[138] и принятием особого, «фискального» бюджета, целью которого было поощрение создания предприятий путем снижения налогов для инвестиций венчурного капитала или путем создания свободных экономических зон в наиболее пострадавших районах. Джеффри Хау присовокупил к бюджету еще один новый индикатор, знаменитую среднесрочную финансовую стратегию, призванную спланировать желательную «эволюцию» денежной массы на долгие годы. Это «орудие», — никогда не работавшее с особой точностью, так как процесс расчета объема денежной массы постоянно сталкивался с непреодолимыми трудностями[139], — «заставило пролиться много чернил» и было представлено противниками тэтчеризма как некая панацея монетаризма, некая ставка в игре, на которой якобы и строилась вся политика «Железной леди». Это мнение несправедливо. Прежде всего, это не было незыблемым принципом или обязательным для исполнения приказом, слова которого навечно выгравированы на мраморной плите. «Это было», как о том недвусмысленно заявлено в «Красной книге», «средством определения денежной массы, ясно выраженное как цель, которой следует достичь: оно, вероятно, может нуждаться в регулировании время от времени в зависимости от обстоятельств».

Если монетаризм и вошел в дом 10 по Даунинг-стрит, он был не единственным новым жильцом. Маргарет всегда заботилась о том, чтобы отмежеваться от образа ограниченной дамы, склонной к теоретизированиям, для которой деньги являются всего лишь приличным одеянием, скрывающим лохмотья нищеты общего вида экономики. В палате общин она сказала: «Монетаризм — это всего лишь здравый смысл <…>, это честные деньги; это означает, что деньги опираются на производство товаров и услуг». Что касается «среднесрочной финансовой стратегии», то Маргарет признает, что она, по сути, не функционировала. На 1980 год планировали рост денежной массы на 6–10 процентов, а он скакнул на 18! Но, вообще-то, это было не столь уж важно. Маргарет пишет в мемуарах, что «среднесрочная финансовая стратегия могла повлиять на прогнозы лишь в той мере, в которой люди верили в нашу решимость ее придерживаться. Устойчивость, надежность и доверие зависели от устойчивости и надежности правительства и в последнюю очередь от качества моей собственной политической позиции и от моей верности нашему делу, в чем я никогда никому не позволила усомниться ни на секунду. У меня не было намерений склониться перед требованиями нового подъема экономики; среднесрочная финансовая политика, сначала бывшая всего лишь честолюбивыми чаяниями, превратилась в краеугольный камень политики, увенчавшейся успехом».

Но для этого надо было держаться во что бы то ни стало, присовокупив ко всем упомянутым мерам усиленную власть над государственными расходами и поддержание высокого процента ссуды до тех пор, пока инфляция не стабилизируется. А это становилось делать все труднее и труднее. Многие члены кабинета не понимали, как при наличии трех миллионов безработных можно было держать тесемки денежного мешка завязанными, а замок кошелька — запертым. «Мягкотелые», а именно Джеймс Прайор и Питер Уокер вступили в борьбу. Они полагали, что «порог в три миллиона безработных в политическом смысле переступить нельзя», и предрекали, что вот-вот могут начаться бунты. Иэн Гилмор, не ценивший и не уважавший Маргарет, утверждает, что «она совершенно не сознавала, что рецессия носила глобальный характер, и не отдавала себе отчета в том, что сама создавала внутреннюю рецессию, еще более ужасную». Некоторые эксперты, призванные на помощь, такие, как Йорг Ниханс из Берна, подвергли критике отсутствие «градуализма», то есть теории постепенных реформ: «Если правительство продолжит проводимый сегодня процесс сокращения денежной массы, у вас будет не только рецессия, но и катастрофа». Даже такой близкий Маргарет человек, как Джон Биффен, предложил «сделать паузу». Но Маргарет цеплялась за идею. Хау, Кит Джозеф, Алан Уолтерс, вернувшийся из Нью-Йорка, говорили ей, что нужно время, что экономика не реформируется указами и что рациональное, разумное урегулирование различных вопросов может занять месяцы, если не годы. Деннис, кстати, тоже ей говорил, что она на верном пути.

Маргарет упрекали в том, что она смеется над страданиями безработных. Би-би-си ежедневно показывала закрывающиеся заводы, рабочих в спецовках, кричащих о том, как они ненавидят эту безжалостную женщину, не удостоивающую даже сочувствием людей, обреченных после тридцати лет тяжелого труда на нищенскую пенсию. В старых промышленных районах Северной Англии и Уэльса безработица достигла 20 процентов, а в районе Манчестера — 30. Низшие слои английского общества страдали ужасно.

Пока же Маргарет оставалось только произносить разумные речи и заботиться о своем имидже. В ходе передачи «Ньюс оф зе уорлд» летом 1980 года она постаралась выразить безработным сочувствие: «Я чувствую, что мы с этими безработными близки. Я не знаю, как они живут, не имея работы». Вероятно, это было сказано искренне. На партийной конференции она заговорила о «человеческой трагедии», ибо «достоинство и самоуважение исчезают, когда мужчины и женщины осуждены на безделье». Она признает свое бессилие: «Я не могу творить чудеса». Но в глубине души она считала, что безработные, по крайней мере некоторые из них, тоже ответственны за свое положение. В своих речах она часто приводила в качестве примера отца Нормана Теббита, одного из ее молодых младших министров. Он был безработным в 1930-е годы, но вместо того, чтобы ходить на митинги и демонстрации с членами тред-юнионов, он садился на велосипед и ехал от деревни к деревне, от городка к городку, чтобы найти работу. И всегда находил! Норман неизменно находился рядом с Мэгги, готовый подтвердить, что он никогда не страдал от голода, даже в годы Великого кризиса. В каком-то смысле шоковая терапия, примененная Маргарет, была своеобразным курсом «морального перевооружения»[140].

Маргарет действительно с удовольствием стала использовать другой имидж, который превосходно сочетался с ее женской сутью, а именно имидж врача. Летом 1980 года в большом интервью, данном журналисту «Таймс», она выступила в роли эскулапа, находящегося у изголовья больного Соединенного Королевства: «Мы приняли все необходимые меры, и дело пойдет на лад <…>. Это как с пациентом: наступает момент, когда он страдает от болезни и принимает лекарство. Какое-то время он страдает и от болезни, и от горького лекарства. Но вы не прервете курс лечения, потому что вы знаете, что прием лекарств необходим для излечения».

Однако тех, кто требовал поворота на 180 градусов, перехода к политике, отмеченной печатью нового оживления экономики при выделении денег из казны, было много. Прошло почти два года, заставивших Хита отказаться от своих добрых старых консервативных принципов, когда была преодолена красная черта и число безработных достигло одного миллиона человек. А Маргарет? «Чего она ждет?» — задавалась вопросом примерно половина членов ее кабинета, полагая, что она приближается к «избирательной катастрофе». После двух лет работы в должности премьер-министра у нее был самый низкий показатель популярности: всего 19 процентов. И вот 10 октября, в Брайтоне, на конгрессе Консервативной партии, она приняла решение «сжечь корабли». Маргарет сыграет в игру, в которой можно выиграть удвоенную ставку или потерять все, но она не сделает резкий поворот на самой середине брода. В то время как в кулуарах волновались и суетились министры, в то время как было даже произнесено имя преемника, некоего Джеффри Риппона, Маргарет завершит свою речь одной из тех исторических формулировок, секретом которых она владела, формулировок, у многих оставшихся в памяти. Приведенная Ронни Миллером в лучшую свою форму, она призвала в свидетели тысячи делегатов и произнесла: «Тем, кто, затаив дыхание, ждет, когда будет произнесена формула, приобретшая известность благодаря средствам массовой информации, — „поворот“, я могу сказать только одно: „Вы можете делать поворот на 180 градусов, если хотите, но учтите, что эта леди не готова изменить курс. Эта леди не поворачивает назад! Я это говорю не только вам, но и нашим заграничным друзьям, а также и тем, кто нашими друзьями не является“». Ее слова были встречены овацией стоя. Основа основ партии вновь торжественно приветствовала Маргарет, возведя ее в рыцарское достоинство. Она теперь могла продолжить проведение своей политики и нанести удар шпагой по «мягкотелым».

Но эйфория была недолгой. Маргарет вновь захватила рутина, а ведь за ней по пятам следуют дурные вести. «Мягкотелые» вылили в прессу ядовитые замечания, которые не смели высказать на заседании правительства. Маргарет решила «всем показать пример»: 5 января 1981 года господин Сен Джон Стевас был отправлен в отставку со словами благодарности. Он был председателем палаты общин и судьей герцогства Ланкастер, так что обладал лишь ограниченной властью. И все же его сменил Фрэнсис Пим. Стеваса не очень любили, так что его уход никого особо не задел, но это было предупреждением для других. Команда «жестких» была усилена Джоном Ноттом, взявшим на себя заботу о министерстве обороны, а также несколькими министрами и заместителями министров; это были люди, прошедшие жесткий отбор, избранные из избранных: Леону Бриттену было доверено Казначейство, а Норману Теббиту и Кеннету Бейкеру — министерство промышленности.

Правительству требовался хороший удар хлыста, что правда, то правда. В энергичной речи, произнесенной в палате общин в конце февраля 1981 года, премьер-министр подтвердила, что по-прежнему придерживается избранного курса: «Когда правительства некоторых стран пытались стимулировать рост занятости путем вливания денег в экономику, это приводило только к росту инфляции. Инфляция порождала рост цен, рост издержек производства, а это означало утрату конкурентоспособности. Немногие рабочие места, создаваемые в таких случаях, быстро теряются вместе с другими. Получается замкнутый круг: убыстряется рост безработицы и инфляции, процесс постоянно возобновляется, и всякий раз уровень и того и другого только увеличивается». Общественность заволновалась; причем как правые, так и левые проявили беспокойство. «Санди таймс», обычно придерживаясь консервативных взглядов, в конце февраля публикует статью под заголовком «Нет, миссис Тэтчер, вы ошибаетесь». Даже заднескамеечники испугались за свои депутатские мандаты. Они, люди достаточно близкие к Маргарет, не могли равнодушно наблюдать, как в их округах, будто грибы после дождя, появлялись и множились временно бездействующие промышленные зоны. В конце февраля Иэн Гоу, личный парламентский секретарь премьер-министра, передал написанный им в крайне мрачных тонах меморандум, где говорилось «о значительном ухудшении морального состояния наших депутатов, в особенности по причине постоянно возрастающей тревоги из-за масштабов рецессии и безработицы». Маргарет также упрекали в некотором бездействии по отношению к профсоюзам и в определенной апатии в деле уменьшения государственных расходов.

Итак, в бюджете 1981 года крылись все опасности. Его обнародования ждали как некоего переломного момента: одни надеялись на поворот на 180 градусов, другие его боялись. Три четверти членов кабинета требовали повышения расходов, чтобы воспрепятствовать рецессии или затормозить ее. Мэгги все время думала об инфляции. К тому же она знала, что одним из основных неблагоприятных факторов для британской экономики являлся завышенный уровень процента ссуды. По ее мнению, единственное средство, способное его снизить, — это уменьшение государственного долга; следовало уменьшить знаменитый показатель потребности государственного сектора в заемных средствах, то есть еще и снизить расходы. Чтобы составить этот «ключевой» бюджет, она окружила себя экспертами, которым доверяла: среди них были Джон Хоскинс, Алан Уолтерс, Дуглас Уосс и конечно же Джеффри Хау. Кабинет призвали обойтись без острых дискуссий. После долгих колебаний, тогда как Казначейство требовало удовлетворить потребности государственного сектора в заемных средствах в размере 13 миллиардов фунтов, Маргарет удалось уговорить Джеффри ограничить этот показатель 10,5 миллиарда. Повышение налогов было неизбежно. Вместо того чтобы повысить ставки прямых налогов, ввели новые налоги на табак и алкоголь. Дело обстояло так, что «фискализм» начал приходить на смену чистому и жесткому монетаризму. Если инвестиции в промышленность всячески поощрялись по-прежнему, то снижения налогов не произошло, хотя оно первоначально и предусматривалось. Многие субсидии ради экономии средств были отменены, в особенности те, что выплачивались различным органам местного самоуправления, часто находившимся под контролем Лейбористской партии. Однако, несмотря на все предпринимаемые меры, расходы продолжали расти, особенно из-за постоянного увеличения пособий, выплачиваемых в качестве возмещения ущерба, причиненного безработицей, что было вызвано оздоровлением экономики. Таким образом, государственные расходы выросли с 44 до 47,5 процента от ВВП. Правда, структура их финансирования действительно стала более здоровой.

Этот бюджет нельзя было назвать дефляционным (о чем свидетельствует увеличение государственных расходов в процентах к ВВП), его можно было бы назвать как угодно, но только не бюджетом нового экономического подъема. Среди левых новый лидер Лейбористской партии Майкл Фут, сменивший на этом посту Джима Каллагена, громко заявлял, что «у него не хватает крепких слов, чтобы заклеймить этот бюджет, который будет последним бюджетом консерваторов надолго». В самом правительстве «мягкотелые» были ошеломлены и сражены. С ними даже не проконсультировались! Проект бюджета был передан им накануне его представления в палате общин! Слишком поздно, чтобы сорганизоваться… Иэн Гилмор, Джеймс Прайор и еще кое-кто попытались организовать обед, чтобы «разбудить членов кабинета». Тщетно. Питер Каррингтон отказался войти в круг участников заговора; экономика не являлась сферой его компетенции. Уилли Уайтлоу же оставался верным сторонником Маргарет и направил всю свою энергию на то, чтобы «выкосить траву» под ногами участников зарождавшегося мятежа.

Представление бюджета в марте 1981 года произвело эффект громового разряда. Стало ясно, что «Железная леди» ничего не собирается менять. Она, кстати, заработала еще одно прозвище, ТИНА, от начальных букв выражения «There is not alternative» («Нет альтернативы»). Пресса запылала. Профессионалы по части написания всяческих петиций и воззваний, а также экономисты, проникшиеся идеями неокейнсианства, как говорится, «полезли на крепостную стену», то есть пошли на приступ: 364 экономиста из университетских кругов и пять бывших главных советников Казначейства подписали манифест и направили его в «Таймс» для публикации, дабы он оказался в этом деле решающим документом. В нем были и такие строки: «В экономической теории не существует базы, на которой можно было бы обосновать убеждение правительства в том, что при снижении спроса будет положен конец бесконтрольной инфляции и что за этим последует автоматическое возрождение рынка занятости. Политика, проводимая правительством сегодня, только усугубит депрессию, разрушит промышленный фундамент нашей экономики и создаст угрозу как экономическому положению нашей страны, так и социальному». Невозможно было бы вторично собрать столько дипломированных специалистов, которые бы так ошибались: в конце 1981 года инфляция начала существенно снижаться, приближаясь к 12 процентам в год, чтобы затем, между 1983 и 1987 годами, колебаться от 4 до 5 процентов. Базовый процент ссуды в 1981 году снизился на 2 процента. Фунт стерлингов «воспрял духом», и его курс к декабрю 1981 года составил 1,81 доллара. Наконец, 30 июля 1981 года Джеффри Хау мог объявить в палате общин о том, что рецессия в Англии завершилась. После падения промышленного производства на 17 процентов по сравнению с 1979 годом промышленность, наконец, стала оживать. Увы, уровень безработицы еще был высок и нестабилен. В 1982 году безработица достигнет 13 процентов, но затем начнет постепенно снижаться и к 1990 году составит 5,8 процента… Никогда прежде ученые мужи не выставляли себя на такое посмешище. Они только увеличили недоверие Маргарет к самозваным экспертам и к ученым в мантиях…

В сентябре 1981 года Маргарет уже почувствовала себя достаточно сильной, чтобы «снести несколько враждебных голов» в кабинете министров. Она пока еще не нападала на «тяжеловесов», но атаковала кое-кого из светских львов, принадлежавших к «мягкотелым», кто наносил ей вред и раздражал своим дилетантизмом, хитрыми увертками и уклонением от своих обязанностей, а также своими записными книжками с адресами и телефонами «нужных людей», толстыми, как «книга Бёрка». Гилмор, Соумс и Карлайл стали жертвами перестановок в правительстве. Каждый отреагировал по-своему. Иэн Гилмор, лорд-хранитель печати (министр без портфеля), покидая дом 10 по Даунинг-стрит, пробормотал себе под нос: «Выбросив несколько человек за борт, все равно не спасешь корабль, который несет на скалы». Карлайл, министр образования, обошелся тем, что поплакал, уткнувшись носом в свой министерский портфель, ставший крушением всех его надежд. Лорд Соумс, председатель палаты лордов, счел себя оскорбленным, ведь он — зять Черчилля, одного из столпов истеблишмента Консервативной партии! Исключив его из состава кабинета министров, Маргарет показала, какова ее позиция: ей нечего делать с людьми, отличающимися одним лишь благородным происхождением, а также с обожающими роскошь дилетантами. Возможно, с ее стороны это было своеобразным «оскорблением величества», что придавало законную силу ей самой, а ее происхождение и отношение к ней кое-кого из знати могли служить ей оправданием. Лорд Соумс мог сколько угодно всем объяснять: «Она меня выгнала так, как я никогда бы не выгнал ни одного сторожа из моих охотничьих угодий; правда, для этой „кровожадной женщины“ и у меня в доме места не нашлось бы, разве что в моей своре». Что касается Прайора, то его в наказание «отправили в Северную Ирландию», то есть назначили министром по делам Северной Ирландии, поручив самое тяжелое министерство; там его могли ждать только удары в виде постоянно множившихся покушений и действий юнионистов, не желавших ни на йоту отступить от своих прав и пожертвовать хотя бы толикой своих тесных уз с Короной.

Эти перестановки позволили назначить Нормана Теббита, сына безработного, желавшего вновь заставить Англию работать, министром по вопросам занятости. Сколь бы резкими ни были эти перестановки, они стали окончательным доказательством того, что Маргарет всем управляет и ничто не заставит ее изменить курс. «Таймс» превосходно передает, каково было общественное мнение на фоне этих событий: «Окончательное впечатление, сформировавшееся после этой перестановки, говорит о том, сколь ясны теперь своеобразие и стиль госпожи премьер-министра. Она подтвердила свое господство в сфере политики и свою веру в проводимую ею политику <…>. Если она преуспеет, а под преуспеянием мы подразумеваем возрождение британской экономики <…>, — это будет замечательным личным успехом. Если она потерпит поражение, ее в этом обвинят».

В любом случае Маргарет уже достаточно крепко держала в руках бразды правления, чтобы попытка в октябре 1981 года вызвать брожение в рядах Консервативной партии, совершенная Тэдом Хитом и прочими, завершилась на партийном съезде (конгрессе) жалким провалом и лопнула как мыльный пузырь. У нее на руках были все козыри для продолжения своей политики, даже притом что в то время мало кто верил в ее победу на ближайших выборах. Эти козыри она выиграла своим упорством и благодаря крайнему прагматизму в областях, столь дорогих ее сердцу: в борьбе с профсоюзами и в сфере реформы государственного сектора экономики, особенно в сфере национализированных предприятий.