Младший министр

Младший министр

События в самом деле развивались быстро. В октябре 1961 года Гарольд Макмиллан пригласил Маргарет на Даунинг-стрит, 10, куда она прибыла в роскошном костюме цвета сапфира. Она ожидала, что ей будет поручено откомментировать тронную речь, ведь этой чести часто удостаивались талантливые молодые депутаты. К ее великому удивлению, премьер-министр спросил ее, согласится ли она взять на себя обязанности младшего министра в министерстве пенсий и социального обеспечения. На мгновение Маргарет утратила дар речи. Вообще-то она предпочла бы еще немного подождать со столь высоким назначением, учитывая малый возраст двойняшек. Но от такого предложения не отказываются, и она с восторгом согласилась. Прошло всего два года после того, как она была избрана депутатом, и вот она уже член правительства! Первая из тех, кого избрали одновременно с ней в 1959 году. Если верить тэтчеровской легенде, все обстояло именно так.

Но реальность, возможно, была немного прозаичнее. После отставки Патриции Хонсби-Смит, решившей вернуться в «частный сектор», то есть в бизнес, гораздо более доходный, чем правительственный пост, в воздухе ощущался ветерок грядущих перемен. На тот момент в правительстве было три женщины. Макмиллан хотел сохранить эту «квоту». В парламенте было всего 13 женщин, депутатов от партии консерваторов. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что у Маргарет были все шансы попасть в правительство, особенно после блестящей первой речи. Даже странно, что она сама об этом не подумала и не предприняла никаких действий… Но, согласитесь, быть приглашенной — гораздо более лестно, чем выиграть в борьбе ценой интриг.

Кстати, пост был не так уж хорош. Все зависело от того, что человек, его занявший, станет там делать. «Путевой лист» был весьма краток и расплывчат. Когда Маргарет спросила Макмиллана, чем ей предстоит заниматься в министерстве, он ответил прямо: «Позвоните управляющему делами правительства и поезжайте в министерство завтра, часам к одиннадцати, осмотритесь и уходите. Если бы я был на вашем месте, то не оставался бы там слишком долго». По разумению премьер-министра, она, ясное дело, была женщиной, состоящей на службе, почти прислугой, а сам штатный министр до того, как ему довелось с ней поработать, полагал, что она — из «хитрых штучек» Макмиллана.

Итак, Маргарет стала младшим министром; эта должность вполне сравнима с должностью заместителя министра во Франции в период Третьей республики. Она — не член кабинета, куда входят все штатные министры, даже не государственный министр, на которого возложены обязанности по управлению департаментом министерства. Ее работа довольно неблагодарна. Она должна была разбираться с частными проблемами отдельных граждан, а проблемы бывали очень спорные, и ей приходилось доходить до министра, а в некоторых случаях представлять дела на рассмотрение палаты общин. На протяжении трех лет, что Маргарет провела в великолепном здании, выстроенном в георгианском стиле на Джон-Адам-стрит, она работала под руководством трех приходивших друг другу на смену министров: Джона Бойд-Карпентера, Нейла Макферсона и Ричарда Вуда. Первый покорил ее своей обходительностью и вниманием, к двум другим она осталась почти равнодушна.

Хотя работа и была неблагодарная, Маргарет за это время узнала очень много интересного о функционировании Уайтхолла, квартала (штаба) министерств. Она открыла для себя тайны государственных служащих, этой касты высокопоставленных чиновников, с которыми будет скрещивать шпаги на протяжении всей дальнейшей жизни. В большинстве своем это были господа «из хороших семей», образцы британских джентльменов, обученные манерам и получившие «окончательную отделку» в паблик скулз, любившие клубы, крикет, охоту на лис и презиравшие карьеризм, шумиху и женские школы… Они смотрели сверху вниз на эту невысокую женщину, злюку и стерву, к тому же происходившую из семьи, «которую не следовало относить к категории достойных посещения с визитом». «Из нее ничего особенного не выйдет», — говорил сэр Эрик Бойер, управляющий делами министерства, полагавший, что может дать на сей счет верный прогноз. Очень скоро он сменил тон, так как спеси у него поубавилось, как, впрочем, и у других высокопоставленных чиновников министерства. Маргарет была как торпеда. Она хотела все понять. Она хотела усвоить правила социальной защиты. Ее врожденный талант к подсчетам и к праву ей оказался очень полезен. Она не жалела времени на то, чтобы отсылать обратно чиновникам знаменитые «красные чемоданчики», эти потертые министерские портфели, чтобы ей прислали дополнительные разъяснения. Она всех приводила в отчаяние своей щепетильностью в отношении мельчайших деталей дел. Она без колебаний брала в руку красный карандаш и подчеркивала фразы, ставила вопросительные и восклицательные знаки в текстах отчетов и докладов, которые считала не слишком точными. Она заработала в министерстве прозвища «школьная училка» и «эта кровавая женщина».

Кроме того, должность и обязанности позволяли Маргарет заглядывать довольно далеко в другие сферы, выходя за пределы компетенции департамента, так как вопросы социальной защиты были связаны с деятельностью других министерств: здравоохранения, занятости (труда), жилищного строительства и финансов. За несколько месяцев она превратилась в некое подобие опасного паука, опутавшего своей паутиной большинство важных институтов и учреждений страны. Теперь ей было известно, кто и как управляет страной. «Я узнала, — пишет она, — что у высокопоставленных чиновников есть собственная программа действий, которая далеко не всегда совпадает с программой политика <…>. Исполняя обязанности младшего министра и находясь в подчинении у трех сменявших друг друга министров в одном и том же департаменте, я с интересом отмечала, что высокопоставленные чиновники высказывали им разные мнения, иногда и по одной и той же проблеме <…>. Я помню, что сказала им тогда: „Это не тот совет, что вы давали предыдущему министру“. Они мне ответили, что тот, предшествующий, министр, как они знали, не был готов выслушать то мнение, которое они высказали нынешнему». Она запомнила полученный урок. Система государственного управления — это тяжелая, неповоротливая машина, движущаяся сама по себе и проводящая собственную политику, к тому же обладающая огромной способностью похоронить любые реформы… Позднее она будет все это наблюдать и за всем этим следить.

Маргарет честно проводила политику правительства в области социального обеспечения. Прежде всего она решила обратиться к истокам и перечитать доклад Бевериджа. И тотчас же наткнулась на всяческие отклонения. Беверидж предусмотрел создание двойной системы социального обеспечения, цель которой защитить граждан от несчастий и непредвиденных жизненных обстоятельств. Для тех, кто оказался абсолютно без денег по причине невнесения взносов в кассу социального страхования, из-за растраты этих денег или из-за невключенности в систему социального страхования, была предусмотрена система национального вспомоществования, финансируемая из средств, собранных в виде налогов. При увеличении числа плательщиков взносов и при изменении демографической ситуации значение системы национального вспомоществования должно было бы уменьшаться. Но на самом деле все было наоборот. Обращений о выплате пособий становилось все больше и больше. Явно были забыты все предостережения, содержавшиеся в докладе: «У людей, пользующихся социальным страхованием, не должно создаваться впечатление, что вознаграждение за праздность, каковы бы ни были ее причины, может выплачиваться из бездонного кошелька». Она не уставала повторять эти прекрасные принципы, дабы о них не забывали, но при этом умела быть очень человечной. Она стала поборницей интересов вдов. В то время вдова, начинавшая работать, тотчас же лишалась пенсии мужа. Маргарет считала, что это несправедливо, поскольку таким образом получается, что работающие подвергаются наказанию по сравнению с теми, кто ничего не делает. Она критиковала не систему страхования и вспомоществования, а систему, не предусматривавшую достойной компенсации. Для Маргарет это был вопрос морали, ведь церковь методистов с Финчли-стрит была совсем рядом.

Маргарет не оставила в министерстве социальной защиты своего особого следа, и это естественно, ведь не она определяла его политику. В частных разговорах она жаловалась на «эту чудовищную систему», на эти «юридические извращения», в палате общин чеканила фразы, провозглашая принципы здравого смысла: «Мы не можем платить безработной женщине больше, чем работающей». Она поддерживала идею «отложенной пенсии», то есть капитализации определенной суммы для увеличения базовой части пенсии, как всегда руководствуясь принципом накопления сбережений. Но она так ярко блистала в парламентских спорах, что ей стали отводить в палате гораздо более значительную роль, чем роль младшего министра. В марте 1962 года Бойд-Карпентер поручил ей защищать законопроект, касавшийся некоторых социальных пособий, ставших одной из причин обесценивания общественных ценностей. Закон был сложным, текст — трудным, предмет обсуждения — «чувствительным», так что выражение доверия было налицо, если учесть, что правительство хотело, чтобы закон стал «проходным». В течение сорока минут Маргарет произносила блестящую речь, защищая предложенные меры восстановления справедливости, разрывая в клочья тезисы Лейбористской партии и выражая сожаление по поводу их политики: «К несчастью, эта партия сделала свой выбор в пользу тех, кто не работает, а не тех, кто честно заработал свои деньги». Она била точно в цель, приводила примеры, конкретные случаи, говорила о вдове из Бирмингема, о железнодорожнике из Манчестера, об одноглазом мужчине из Дартфорда. Несколько месяцев спустя, когда Макмиллан реорганизовывал кабинет министров, который сотрясли скандалы, связанные с Профьюмо и Филби, Маргарет вновь оказалась «в первой линии». В отсутствие штатного министра она сама защищала политику правительства в сфере социального страхования. Ее нелегко было вывести из себя. Депутату-лейбористу, задавшему ей вопрос, «каковы будут условия отставки Макмиллана», она ответила, что «спросит об этом своего министра, когда будет такового иметь». Она была столь великолепна, что «Гардиан» в одной из статей делает вывод: «Казалось, она вполне способна их всех отправить в отставку и выполнять их работу». Маргарет еще не стала силой, но уже обрела веский голос.

Если она и поддерживала правительство Макмиллана и кабинет пришедшего ему на смену Алека Дуглас-Хьюма, это еще не значит, что чувствовала она себя комфортно. «Было бы неправдой, — пишет она в мемуарах, — говорить больше. Но для того, кто верит в здоровые финансы, в потенциал свободного предприятия и в общественную дисциплину, для того источников озабоченности и тревог хватало». Манифест, написанный от лица партии консерваторов к выборам 1964 года, задел ее тем, что довольно откровенно выражал идеи сторонников корпораций. В нем как успех был представлен факт создания Совета национального экономического развития, нечто вроде комиссариата по осуществлению плана экономического развития страны, а также и осуществлению политики в области доходов при посредстве национальной комиссии по доходам. Маргарет считала, что только рынок может устанавливать цены и определять уровень заработной платы, только рыночные отношения способны определять самые рентабельные и доходные отрасли, а не чиновники, удобно устроившиеся за стенами Уайтхолла. У нее возникло ощущение, что ее собственная партия повернулась спиной к дорогим ее сердцу ценностям и похоронила идею свободы предпринимательства, так или иначе приняв идею смешанной экономики, мягкого социализма, где вектор развития то движется немного в сторону личных свобод, то вновь немного отклоняется в сторону коллективизма. Она вменяла это в вину всем, но в особенности Макмиллану: «Отдавая предпочтение экономической экспансии, а не финансовой стабильности, и доверяя добродетелям и достоинствам планирования, он таким образом боролся с дефляцией и с безработицей, такой, как была в 1930-е годы, чему он являлся свидетелем, будучи депутатом от округа Стоктон-он-Тиз <…>. Вероятно, виды из Грантема и из Стоктона открывались под разными углами зрения, а потому и вещи виделись по-разному».

Но в тот момент Маргарет ничего не могла сказать. При такой партийной программе она, пожалуй, сдержаннее всех оценивала шансы партии консерваторов на выборах 1964 года. У британцев создалось впечатление, что силы правительства были на исходе. Разрываемое скандалами, словно заминированное изнутри делами о шпионаже, униженное высокомерным вето генерала де Голля, наложенным на вступление Англии в ЕЭС, правительство, казалось, было неспособно указать стране ясное и четкое направление движения. Амортизация, износ власти были налицо. К тому же в партии лейбористов появился новый лидер, очень подвижный Гарольд Вильсон. С помощью красноречия и блестящего владения социалистической риторикой он мог пообещать достичь светлого будущего ценой очень небольших усилий.

Несмотря на показной подъем, организованный Алеком Дуглас-Хьюмом в конце срока, поражение было неизбежно. На несколько лет консерваторы были отправлены на скамьи оппозиции. Маргарет лишилась даже портфеля младшего министра.

Правда, она все же получила кое-какое удовлетворение, будучи с блеском переизбранной в Финчли, несмотря на новый скачок либералов, зарегистрированный на частичных выборах, в частности в Орлингтоне. Маргарет победила с преимуществом в девять тысяч голосов, одолев соперника-либерала Джона Пардо. В округе она была очень популярна. «Люди искренно любят ее за приветливость, за то, с каким сочувствием она относится к каждой проблеме», — писала «Финчли пресс». Маргарет придерживала свои остроты и колкости для противников в палате или ложных друзей, ведь ложные друзья хуже врагов. Теперь она в оппозиции, и это хороший повод поразмыслить над причиной поражения. Она говорила близким: «Мы плохо сыграли свою роль и потеряли работу в 1964 году».