Диктатор приходит на помощь: вторжение на Фолкленды[145]

Диктатор приходит на помощь: вторжение на Фолкленды[145]

Есть в истории некие поворотные моменты, когда всё изменяется, чтобы никогда не вернуться к прежнему положению вещей. Вплоть до 2 апреля 1982 года, до вторжения аргентинских войск генерала Гальтиери на Фолклендские острова, Маргарет Тэтчер была одним из премьер-министров, скорее неудачливым, в стране с экономикой, находящейся в упадке, премьер-министром, чья популярность всё падала и падала. Спустя чуть более двух месяцев после того, как острова были отвоеваны, она обрела особый статус великого государственного деятеля, правившего страной в военное время и увенчанного лавровым венком победы.

Однако началась вся эта история для нее скорее плохо, чем хорошо. Некоторые недоброжелатели шептались, что она могла бы предвидеть это нападение, а быть может, и предупредить его. Следует напомнить, что Фолкленды всегда были пунктом постоянных трений между Великобританией и Аргентиной. Крохотная пылинка империи, затерянная в Южной Атлантике… Эти острова перешли под суверенитет Великобритании в 1833 году. Небольшие островки, покрытые торфяниками и ландами, над которыми бушуют штормы и ураганы южных морей, находятся менее чем в 500 километрах от побережья Аргентины. Там нет ничего, кроме 600 тысяч овец, нескольких китобойных шхун и 1800 подданных Ее Величества. Их экономическое значение равно нулю, как и стратегическое. Эти островки были «военным театром» знаменитого морского сражения в 1914 году, когда Королевский военно-морской флот Великобритании одержал блестящую победу, потопив четыре крейсера кайзера Вильгельма II: «Шарнхорст», «Гнейзенау», «Нюрнберг» и «Лейпциг». Кроме этого, в книгах по истории о них нет больше ни одного слова, это просто точка на глобусе, и всё. Кстати, Деннис Тэтчер признавался, что когда Маргарет впервые заговорила с ним о Фолклендах, ему пришлось заглянуть в атлас, чтобы узнать, где они находятся.

Аргентинцы претендовали на Фолкленды под тем предлогом, что в период с 1829 по 1833 год некий Луи Верне создал там колонию, находившуюся под призрачным суверенитетом молодой Республики Аргентины; затем его оттуда изгнал отряд английских моряков. Мальвины (первоначально Мальдины), как звучит название Фолклендов в аргентинском варианте, по сути являются чем-то вроде мифа. Там нет никаких аргентинцев, никаких залежей полезных ископаемых, вокруг них нет даже континентального шельфа, где можно было бы искать природные богатства. Ровно ничего! Это просто мечта об утерянных землях. Вероятно, для аргентинской молодежи и аргентинских военных эти острова — нечто вроде «утраченных провинций», как бы их Эльзас и Лотарингия[146].

Форин Оффис прекрасно сознавал, сколь серьезна проблема. В ООН министерство иностранных дел Великобритании пыталось проводить двусторонние переговоры, чтобы найти решение, которое устроило бы всех, тем более что защищать эти одинокие, затерянные в океане скалы, как полагали дипломаты, невозможно. Предпочтительным решением была бы передача островов под суверенитет Аргентины с условием аренды их Великобританией на 99 лет; таким образом Соединенное Королевство сохранило бы на целый век право управления островами. Вопрос об островах не особенно интересовал Маргарет. Она не видела препятствий для его решения, при условии, что жители островов с ним согласятся. Вот здесь-то и было «больное место». Островитяне, эти овцеводы, эти крепкие парни, по происхождению в основном шотландцы или уэльсцы, не имели ни малейшего желания однажды оказаться во власти администрации какой-то латиноамериканской страны с нравами «банановой республики». Они ни за что не желали расставаться с британским гражданством. В 1980 году в Порт-Стэнли, столицу островов, был направлен Ник Ридли, чтобы прозондировать настроения местных жителей, и вернулся с четким ответом: жители и слышать не хотят ни о какой передаче островов Аргентине на условиях их последующей аренды Англией. Но у Маргарет Тэтчер голова была забита другими заботами, в частности экономическими. Она оставила вопрос в «подвешенном состоянии», предоставив Форин Оффису позаботиться о его разрешении.

К несчастью, генерал Гальтиери, новый глава аргентинской военной хунты, пришедший к власти в 1980 году, более чем когда бы то ни было, пристально смотрел на эту «голубую линию Вогезов под латиноамериканским соусом». Положение дел в Аргентине было ужасающим: безработица достигала 25 процентов среди населения, гиперинфляция составляла более 100 процентов в год; к тому же все громче и громче звучали голоса коммунистов. Успех за пределами страны, какое-нибудь успешное завоевание территории могли покрыть слоем золота изрядно потускневшие галуны генерала. Добавим, что он был обязан своим приходом к власти главе Генерального штаба военно-морских сил адмиралу Анайе, для которого отвоевывание Мальвинских островов было делом глубоко личным.

Информация, пришедшая из Великобритании, показалась генералу Гальтиери в военном отношении благоприятной. В «Белой книге», посвященной вопросам обороны, вновь назначенный министр Джон Нотт ясно указал, каковы будут приоритеты: политика устрашения противника ядерными ракетами «Трайдент» и развитие воздушно-наземных войск, предназначенных для театра военных действий в Центральной Европе. Флот в этих планах выглядел «бедным родственником». Ощущая нажим со стороны Маргарет Тэтчер, оказываемый с целью наведения экономии, Джон Нотт сделал в бюджете военно-морского флота то, что лесорубы называют «прореживанием», ибо флот, по его мнению, был ветхим наследством империи, навсегда канувшей в прошлое. Несмотря на вопли адмиралов, он предложил приступить к разоружению авианосца «Гермес», продать еще один авианосец «Инвинсибл» («Непобедимый»), сократить количество кораблей с шестидесяти до сорока, а также отказаться от основных десантных барж, в том числе и от таких как «Фиэлис» («Бесстрашный»), необходимых для проведения широкомасштабных амфибийных операций. Претворение этого плана в жизнь должно было произойти в течение трех лет. Если бы он был реализован, Англия окончательно перестала бы быть мощной морской державой, способной десантировать на сушу наземные войска. Одержимая идеей советской угрозы, уверенная в очевидном превосходстве американского военно-морского флота с его дюжиной ядерных авианосцев, Маргарет дала свое согласие на претворение этого плана в жизнь, не слишком вдаваясь в подробности возможных последствий. К счастью для нее, к его осуществлению еще не приступили, когда в Южной Атлантике обстановка внезапно стала очень напряженной… Иначе никогда никакой войны из-за Фолклендских островов не было бы.

Находясь в постоянных поисках, на чем еще можно было бы сэкономить, министерство обороны в феврале сообщило о том, что в Англию отзывается «Индьюренс» («Стойкий»), единственный крупный корабль, базировавшийся в Порт-Стэнли. Хотя в военном отношении его «вес» и был практически равен нулю (три пушки, экипаж и несколько десятков человек, включая морскую пехоту), все же эти действия Буэнос-Айрес воспринял как некий сигнал. Англичане как бы дали понять, что они не хотят умирать за Фолкленды. Отозвать оттуда корабль означало примерно то же самое, что снять и увезти флаг. В любом случае это было воспринято именно так. И в Аргентине ускорилась подготовка ко вторжению. Первоначально в планах аргентинских военных вторжение было запланировано на сентябрь 1982 года, в самый разгар зимы в Южном полушарии, когда ураганы и штормы делают почти невозможной отправку экспедиционного корпуса, так как скорость ветра достигает 100 километров в час, а волны в среднем — десятиметровой высоты.

Но ситуация осложнялась быстрее, чем было предусмотрено. 23 марта 1982 года группа аргентинцев, занимавшихся торговлей железным ломом, высадилась на Южной Георгии, одном из Фолклендских островов, в крохотном покинутом людьми поселке, чтобы разобрать на части старые постройки и ржавеющие суда. Но они не довольствовались тем, что вдоволь поиграли с автогеном, они подняли над островком аргентинский флаг! Это было началом цепи обстоятельств, приведших к военному конфликту. Маргарет, согласовав вопрос с лордом Каррингтоном и найдя, что их мнения совпадают, отдала приказ морякам с «Индьюренс», еще находившимся в районе Фолклендов, очистить британскую территорию от сборщиков металлолома. В то же время МИ-6[147] сообщила, что аргентинский флот готовится сниматься с якоря. 29 марта был отдан приказ двум ядерным подводным лодкам-ракетоносцам также сниматься с якоря[148]. Форин Оффис рекомендовал провести демонстрацию силы, постепенно усиливая нажим, но соблюдая меру. Однако при наличии возбужденного до последней степени своим народом генерала, жаждущего броситься в бой и перейти сразу же в рукопашную, все кодексы хорошего дипломатического поведения, к несчастью, перестают действовать.

Вечером 31 марта, когда еще никто не верил в неизбежность вторжения, Джон Нотт пригласил Маргарет в ее кабинет в палате общин, чтобы срочно переговорить, и сообщил, что аргентинцы планируют напасть на острова 2 апреля. «Совершенно потерянный и уничтоженный, — вспоминает Маргарет, — он так выразил точку зрения министерства обороны: если Фолкленды будут завоеваны аргентинцами, то их невозможно будет отвоевать». Маргарет пришла в ярость и коротко бросила: «Если они будет завоеваны, мы должны будем их отвоевать». В этот момент в палату общин прибыл первый лорд Адмиралтейства[149], сэр Генри Лич. Он был в гражданском костюме и потому задержан представителями службы безопасности в холле. К тому же он не имел при себе документов, так что понадобилось вмешательство одного из организаторов партии консерваторов, чтобы выйти из этого неловкого положения. Так, Фолклендский кризис начался как опера-буфф, но продолжение было куда более серьезным. Лич продемонстрировал гораздо больший оптимизм, нежели вышестоящий министр. Маргарет пишет в мемуарах: «Он выказал спокойствие, даже безмятежность, заявив: „Я могу собрать флот, в составе которого будут эсминцы (эскадренные миноносцы), фрегаты, десантные баржи, суда сопровождения. Возглавлять его будут авианосцы ‘Гермес’ и ‘Инвинсибл’. Он будет готов выйти в море через сорок восемь часов“». И это не какой-нибудь хвастун попусту бахвалился. Лич сказал, что будет тяжело, неизбежны потери и жертвы, противовоздушная оборона слаба и что у авиации, базирующейся на авианосцах, в распоряжении есть только самолеты с вертикальным взлетом, и у нее, так сказать, «короткие ноги», то есть радиус действия у нее не слишком велик. Однако сам он произвел великолепное впечатление. «Железная леди» успокоилась: «Генри Лич мне доказал, что если нам придется сражаться, то отвага и профессионализм британских войск победят».

Однако пробил час кризиса, в том числе и политического. Оппозиция принялась разоблачать этот акт международного разбоя, который госпожа премьер-министр не смогла предупредить. Она была вынуждена столкнуться с парламентской фрондой не только в рядах оппозиции, но и в рядах своего большинства. Впервые после Суэцкого кризиса 1956 года палата общин собралась на внеочередное заседание в субботу. Напряжение было ощутимым. Некоторые заднескамеечники уже считали, что Маргарет загнана в угол и обречена на отставку. На трибунах консерваторов спорили и размышляли, а быть может, кое-кто и «играл на повышение или понижение». Но ее холодная решимость, мужская уверенность и патриотический порыв разожгли огонь старого гимна «Правь, Британия, морями…», а ведь многие думали, что он уже давно угас навсегда. Речь ее была жесткой и твердой: «Я должна напомнить членам палаты, что Фолклендские острова и их прибрежные воды были и остаются британской территорией <…>. Никакая агрессия и никакое вторжение не смогут изменить этот основополагающий факт. Цель правительства состоит в том, чтобы острова были освобождены от любой оккупации <…>. Население Фолклендов <…> имеет право определять свое гражданство. Их образ жизни — британский, они — граждане Великобритании, подданные Ее Величества. Воля народа Великобритании — гарантировать это право. В этом наша надежда, и на это будут направлены наши усилия». Даже в рядах левых раздались аплодисменты. Майкл Фут, лидер лейбористов, был охвачен всеобщей эйфорией, сотрясшей Англию. Он поддержал идею отправки экспедиционного корпуса, «ибо вторжение не есть начало оправдания, в нем нет ни малейшей доли законности».

Однако общественное мнение еще не было до конца на стороне Маргарет. Около 60 процентов респондентов при опросах обвиняли ее в том, что она позволила захватить Фолкленды. Однако отправка экспедиционного корпуса способствовала изменению общей атмосферы. «Юнион Джек» развевался над вывесками магазинов, в бутоньерках «цвели» маковые головки. В понедельник корабли экспедиционного корпуса под громкое «ура» толпы стали сниматься с якоря. И вот уже около сотни кораблей, 40 самолетов и 26 тысяч человек, среди которых был и сын королевы, принц Эндрю, служивший на авианосце «Инвинсибл», «на всех парах» неслись по направлению к Южной Атлантике.

Очень быстро вновь восстал из пепла Священный союз, как в лучшие дни войны с фашизмом. Речь шла о том, чтобы победить диктатора, вести борьбу с политикой «свершившегося факта». Но, к своему великому сожалению, Маргарет понимала, что нужен и «козел отпущения». Два министра подали ей прошения об отставке: лорд Каррингтон и Джон Нотт. Первый взял на себя ответственность за то, что не почувствовал приближение кризиса, второй — за то, что не «перевооружил» острова, то есть не усилил их защиту, когда на то еще было время. Но Маргарет не могла себе позволить сменить министра обороны в тот момент, когда флот был в походе. Скрепя сердце она согласилась на отставку лорда Каррингтона и на замену его Фрэнсисом Пимом. Но выбор этот был очень труден. Разумеется, Каррингтон — один из «мягкотелых», из тех сторонников консенсуса, что всегда отступают перед возможным столкновением. Но он был одним из тех «вельмож-консерваторов», которые несут на своих лицах отпечаток старинного рода и расы, а также традиции служения королеве. С профилем истощенного орла и искрящимся юмором взглядом, он был самим символом верности. Письмо, которое он написал Маргарет после своей отставки, стоит процитировать хотя бы потому, что в нем раскрываются великие достоинства его души: «Я думаю, что был прав, уйдя в отставку. Климат становился таким, что существовать мне в нем было бы невозможно, любой совет, который я бы вам дал, сочли бы неприемлемым, а меня бы обвинили в том, что я виноват в любой ошибке из-за того, что дал неверный совет. Партия теперь превратится в блок, который будет за вашей спиной <…>. Хотя я никогда не претендовал на то, что был согласен с вами во всем, мое восхищение вашей отвагой, вашей решимостью и вашим запасом сил бесконечно. Вы заслуживаете победы, и если понадобится хоть что-то, что я мог бы сделать, чтобы помочь вам, вам стоит лишь попросить меня об этом, и я тотчас же все сделаю». Кстати, Маргарет достаточно правдиво описывает свое тогдашнее состояние духа: «Я заменила умного „мягкотелого“ на мрачного „мягкотелого“»…

Пока флот шел к Южной Атлантике, дипломатия вновь вспомнила о своих правах. В тот момент кризиса никто всерьез не думал, что разразится вооруженный конфликт. Англичане старались заиметь как можно большее число союзников. Большинство стран ЕЭС согласилось встать на сторону Соединенного Королевства, по крайней мере, в вопросе о введении эмбарго на поставки оружия, то есть об установлении торговой блокады Аргентины[150]. Маргарет Тэтчер пишет в мемуарах: «Франсуа Миттеран был среди наших самых верных друзей вместе с руководителями стран Содружества». Другие источники сообщают, что отношения в то время были более натянутыми, так как президент Франции отказался передать англичанам шифры, позволявшие отводить или перенаправлять французские управляемые крылатые ракеты «Экзосет», проданные Аргентине. Увы, ему приходилось способствовать развитию французской оборонной промышленности… Кстати, Чили, страна, находившаяся под управлением генерала Пиночета, тотчас же пришла на помощь англичанам и предоставила в их распоряжение все сведения, собранные ее радарами[151].

Что же касалось Соединенных Штатов, здесь Мэгги столкнулась с неожиданными трудностями. Она думала, что США — самый верный союзник Англии, поддерживала с Рональдом Рейганом крепкие личные связи, но в данной ситуации США проявили осторожность, граничащую с робостью. Да, они подвергли критике сам акт вторжения, но все же позаботились о том, чтобы в начале апреля известить всех, что они «не являются врагами ни одной из сторон». Действительно, в то время США стремились к союзническим отношениям со странами Латинской Америки из-за необходимости вести борьбу с подрывной деятельностью коммунистов. Заместитель министра обороны Каспар Уайнбергер тайно помогал англичанам. Он снабжал их ракетами и средствами материально-технического обеспечения. Но одновременно государственный секретарь Александр Хейг занимался дипломатической эквилибристикой самого высокого уровня, совершая бесконечные перелеты из Лондона в Буэнос-Айрес и обратно. Все предложения натыкались на два краеугольных пункта: предварительный вывод аргентинских войск с островов и вопрос о их принадлежности. Ни одна из сторон не была готова пойти на уступки ни по одному из этих вопросов. К тому же при рассмотрении возможности отзыва вооруженных сил обеих сторон тут же вставал вопрос о временном управлении островами. И это тоже создавало проблему. Следует ли доверить управление ООН или создать смешанную англо-аргентинскую администрацию? Англичане требовали, чтобы флаг Аргентины был спущен до тех пор, пока в ходе переговоров не будет окончательно определена судьба островов. Буэнос-Айрес наложил на это требование формальное вето. Генеральный Секретарь ООН Перес де Куэльяр пытался действовать со своей стороны, но без особого успеха. Всё упиралось в главное: отвод войск и вопрос о принадлежности. Кроме того, в Аргентине восторженные толпы с каждым днем всё больше заполняли улицы, дабы выразить свою поддержку генералу Гальтиери. Он уже понимал, что, если отступит, его просто сметут. Он тоже должен был показать свою непоколебимость.

Переговоры были тем более трудными, что Маргарет Тэтчер очень рано одержала победу в юридической сфере. Международное право было на ее стороне. А потому у нее не было никаких причин выказывать гибкость и уступчивость. С самого начала кризиса благодаря таланту английского представителя в ООН сэра Энтони Парсонса, дипломата старой школы, учившегося искусству дипломатии в кулуарах канцелярий при отце, а затем в правительстве Макмиллана, Великобритания смогла добиться того, что Совет Безопасности принял резолюцию № 502, осуждавшую агрессию Аргентины. С того момента, основываясь на пункте 51 Устава ООН, разрешавшем применение военной силы в случае законной обороны, Англия могла спокойно готовиться к отвоеванию Фолклендов. Маргарет плохо переносила давление со стороны дипломатов, «желавших вести переговоры ради переговоров». Она «чувствовала, что аргентинцы никогда не уйдут с островов без боя, а любое решение, кроме их ухода, было неприемлемо». Следует признать, что втайне по духу и по уму она была военачальником.