4–10 декабря

Чье-то благополучие вызывает в душе постороннего человека расположенность, только если оно изображено хорошим писателем в хорошем романе. Но хороший писатель, пишущий хорошие романы, знает, что благополучие, увы, не норма, оно хрупко, кратковременно, а если достаточно прочно и продолжительно, то скучновато и вынуждено изобретать коллизии и интриги, обещающие какое-никакое разнообразие. Узнавать, как незнакомый нам персонаж беззаботно, не стесняясь в средствах, окруженный такими же беззаботными и так же легко исполняющими всякое свое желание и даже прихоть близкими, живет день за днем и год за годом, исходя из того, что такое положение дел естественно, нас не больно-то тянет. На фоне нашей собственной и наших близких жизни иногда и раздражает.

Валентина Фреймане родилась в Риге в 1922 году и прожила детство, отрочество и юность именно в таких условиях. В европейской, культурной, прекрасно обеспеченной семье, органично вписанной в среду себе подобных. Отец, известный юрист, консультировал крупнейшие компании и банки, имел безупречную репутацию. Мать, блестящую, умную, острую женщину, признанную красавицу, всегда окружали поклонники. Сливки буржуазного общества, они дружили с яркими людьми, артистами, аристократами, знаменитостями. Обставляли со вкусом свои просторные квартиры в Риге, в Берлине, в Париже. Имели собственного повара, садовника; мать не только горничную, а и служанку. Дочь была свидетельницей материнских романов, взрослых страстей, игры, благородства. Отец был начитан, свободно цитировал на латыни античных авторов. И родители, и дедушки-бабушки собрали обширные домашние библиотеки. Дочь воспитывали последовательно няни, бонны, гувернантки, она училась в лучших гимназиях. Играла, как и старшие, в теннис, крокет, летом выезжала на курорты. Заводила дружбы, узнала первые влюбленности… Где-то мы все это уже читали, и не один раз.

Фреймане написала об этом еще одну книгу, свою, по-латышски. Об этом и о том, к чему это пришло. Сейчас переведена на русский, называется «Прощай, Атлантида». Фреймане – киновед, закончила исторический факультет. Но книга не о кино и не историческая. Хотя охватывает один из самых насыщенных, переломных, катастрофических периодов жизни Европы и в частности Латвии – с множеством эпизодов, просящихся на экран. Правда, в ней есть глава под названием «Как в кино», но в значении бытовом: жизнь как в кино. А название хорошее, подошло бы ко всей первой части, озаглавленной «Первая жизнь». Эта часть занимает больше половины книги – как раз о торжествующем благополучии. Вторая часть – «Вторая жизнь», начинается в 1940 году. Героиня, она же автор, как раз поступила в университет. А окончила его только в 1949-м… Вижу, что слишком я затянул с еще одним сведением о ее семье – что они были евреи. Я всё место ему получше подыскивал, потому что какая для такого стиля жизни разница, евреи, татары, латыши или балтийские немцы. А оно оказалось самым существенным, и таким, которому лучших мест не предусмотрено, так что есть разница, есть.

Со второй части я читал не только о героине и ее близких, а и о своих, и даже в какой-то малой части о себе самом. Мне уже приходилось писать о том, что в июне 1941 года мама, получив необходимые тогда визы, приехала со мной и моим младшим братом из Ленинграда в Ригу. Повидать родителей, сестер и остальную родню и показать им нас. В моей памяти остались яркие впечатления тех дней: как бесконечного праздника, радости, тепла и солнечного света, так и тревоги, страхов, напряжения, сопровождавших наш отъезд, похожий на бегство. Но это были, разумеется, впечатления ребенка, не знающего реальности, не понимающего, что происходит в мире взрослых. Мы приехали в середине месяца, то есть как раз во время акции высылки, но до того, как прочел о ней у Фреймане, я не имел об этом представления. Если что-то туманное и слышал, то в одно ухо вошло, в другое вышло, как еще одна взрослая сложность, тогда не имевшая ко мне отношения, а впоследствии – как эн-плюс-первое советское злодеяние, не меняющее общей картины. А между тем это, конечно, обсуждалось дома, поскольку депортировано было неожиданно много еврейских семей, как состоятельных, так и рабочих, среди которых не могло не быть знакомых, а то и друзей или даже родни.

А дальше, с момента входа в Ригу немецких войск, я читал уже детали того, что знал с тех самых пор: гибели нашей семьи – маминой, моей, – которую я только-только и лишь на мгновение узнал. Как они нашивали на пиджак желтую диаметром 10 сантиметров звезду, сперва на грудь слева, а потом и на спину. О повседневных издевательствах над ними – чаще латышских шуцманов, чем немцев. О стерилизации жен-евреек в смешанных браках, то есть, возможно, и тети Жени, жены дяди Миши, которая была немкой (хотя надеюсь, что нет, они были уже пожилые, их просто расстреляли). О 12 кварталах, отданных в конце августа под «большое гетто», среди которых поименован и тот, на границе которого жили наши – Маскавас. И так далее – до декабрьских расстрелов.

Три года Валентина Фреймане прожила, скрываясь. Люди, посвятившие себя спасению евреев, приводили ее в незнакомые семьи, и те прятали у себя когда на неделю-две, когда на день. Она старалась не знать их имен и адресов, чтобы, будучи схваченной и пытаемой, не выдать. Она пишет о всех хорошо, даже о не очень приятных, всем по гроб жизни благодарна. Манеру ее повествования я определил бы скорее как назывательную, чем эмоциональную: случилось то-то, реакция была такая-то. Может быть, это в ее натуре, а может быть, выжившим и нужно так писать, чтобы не сойти с ума. Большое место в книге занимает изложение принципов и критериев, выработанных и принятых дома в «первой жизни», критическое освоение их с ранних лет и то, как она руководствовалась ими позднее. Благополучие, как всё на свете, имеет свои непривлекательные стороны, но, возможно, воспоминание о нем дает дополнительные силы.