16–22 апреля

Кто думает, что колонки для еженедельника (вроде моих «Взглядов частного человека») пишутся как по маслу, тот ошибается. С одной стороны, слишком короток перерыв, не успел опубликовать очередную, пора браться за следующую. С другой – событий, набивающихся в одну неделю, которые имеет смысл обсудить в газете, иногда бывает несколько, а переносить в номер более отдаленный значит лишать материал свежести. Однако бывают темы одновременно злободневные и непреходящие. Например, неохладевающий интерес к евреям неевреев. Уточним: к евреям вообще – неевреев специальных. Скажем, таких, кто при слове «Рабинович» автоматически отзывается: «Так. Понятно». И всем понятно, что? ему понятно. В особенности читателям «Еврейского слова». К ним поэтому можно на недельку и опоздать, ничего страшного. Предмет сегодняшней колонки был бы в самый раз для прошлого номера, но ходом вещей и логикой связности их во времени уже была сдана в печать та, что о смерти Березовского, и отложить ее никак не выходило.

История же, попавшая в нынешнюю, случилась в воскресенье 7 апреля, когда по 35 странам, в частности по России, проходила акция под названием «Тотальный диктант». Желающим диктовали, а они писали текст, сочиненный для этого известным писателем. В этом году Диной Рубиной. Но губернатору Ульяновска предложенный диктант не понравился авторской свободой в обращении с языком, и он заменил текст. Так сказать, плохой на хороший. Не кричал как Хрущев «пидарасы!», а культурно возмутился рубинским и культурно вручил диктующим произведение признанного русского журналиста. Казалось бы, губернатор, губернаторствуй и не встревай куда тебя не просят. Или – если у тебя такой замечательный литературный вкус, собери котомку и, захватив только личного врача, покинь по-толстовски свою высокую резиденцию.

Смешно было бы думать, что его поступок даже в таком промежуточном виде не вызовет народного одобрения – и что им дело кончится. Ясно было, что Дину Рубину, гражданку Израиля, в качестве знатока русского языка массы не стерпят. Массы, заметим, не участвующие в глобальном мероприятии по грамотности, писать не явившиеся. Губернатор тут только лицо, вовремя подсуетившееся, отметившееся раньше других. Сразу вслед за ним возмущение выбором автора выразила журналистка из «Комсомольской газеты». И как они оба ни упражнялись в словесной эквилибристике, ничего другого из их слов не следовало, кроме как – обойдемся без нерусских, в первую очередь без евреев и евреек.

Мысли и интонации журналистки авторитетностью не уступают губернаторским: «Речь, ясное дело, не о тотальном запрете на участие иностранцев в общественной жизни России, а только о приоритетах. Слово гражданина всегда должно быть весомее» слова «человека из-за рубежа». Журналистка, ой ли? А ну как из-за рубежа донесется слово какого-нибудь Вильяма Шекспира или, того чище, какого-нибудь Баруха Спинозы? Ведь может перевесить и ваши речи, и того хорошего журналиста, которого выбрал губернатор взамен плохой писательницы, да и самого губернатора. Или вы считаете, что люди из-за рубежа – это непременно «агенты иностранного влияния»? А граждане РФ непременно носители благодатных русских истин? Но как тогда быть с нашими гражданами из оппозиции, несистемной? А с теми, кто взятки любит? А с уголовным уклоном? Опять же, губернатор мотивировал отказ от Рубиной ее «ненормативной лексикой», а вы чужим гражданством. Два совсем разных объяснения, а так как матерщины, между прочим, не обнаружилось, а чужое гражданство не устраивает потому, что «уехала, и теперь нас будет учить? у нас что, своих писателей нет?», то в голову лезет третье.

Начать с того, что диктантом не учат, а проверяют грамотность. Что касается писателей, то у нас какие есть, такие есть, но Курбского, например, среди них нет. Герцена нет. Набокова, Бунина, Ходасевича. Бродского. Поэтов «парижской ноты». Это всё эмиграция – уехали и, чистая правда, теперь нас учат. Эмиграция не критерий степени владения родным языком, а обстоятельство жизни – климат, пейзаж, вкус пищи. «Русский язык там, где я», – сказал один из них, а могли бы все. Поэтому третье объяснение, почему Рубина в глазах журналисток, губернаторов и их интернетных комментаторов не годится на почетную роль диктовальщика, это что она уехала в государство Израиль. А так как уехала туда она потому, что еврейка, это, надо понимать, тоже не годится. Я не из тех, кто сдвинут на антисемитизме и всё на свете к нему сводит. Но из тех, кто безошибочно улавливает, антисемит или нет тот, кто со мной разговаривает. Я бы мог сомневаться в направленности недовольства журналистки диктантом, если бы не ее бред про неких черных ребят, доставшихся России в результате связей африканцев с русскими женщинами. Из них эта девица, чтобы доказать, что она интернационалист и ратует не за чистоту крови, а только за российский паспорт, предлагает выбрать «пару десятков парней… черт с ним, пусть это будут те же чернокожие, но это будут НАШИ негры!», – вместо играющих у нас сейчас бразильцев и камерунцев. Дополнительных прояснений мне не требуется. Это дымовая завеса с целью убедить в ахинее. И у этого дыма легко узнаваемый запах.

Вообще-то, не о чем говорить: в самом наименовании акция тотального диктанта – ни одного слова по-русски. Но я бы хотел дать справку о том, что такое язык для поэта. Используя метафору Цветаевой: поэт – всадник, язык – конь. Когда они преодолевают дистанцию и приходят к цели, то есть заканчивают стихотворение, никто не возьмет на себя смелость сказать, заслуга это языка или поэта. И это совершенно не зависит от места, где пролегает дорога. Очень часто поэт вдали от родины гораздо сильнее сконцентрирован на языке. Рубина не поэт, но мы употребляем это слово в старом смысле – как Пушкин мог называть Гоголя. Так что ничего страшного, что уехала, а теперь учит. Главное – не намекать, что текст средненького диктанта может содержать инструкции по подрыву государства.