28 января – 3 февраля

В последнее время замечаю некоторое – небольшое – изменение иногда роли, иногда значения евреев в пространстве общественной мысли. Их стали обсуждать в ток-шоу, в публицистике, в анализе современности не обязательно как таковых, а как представляющих собой определенный символ. Как категорию сколько-то отвлеченную, используемую в качестве образца, к которому можно примерять других. Например, как гонимых – с которыми можно сопоставлять вообще преследуемых, скажем, гомосексуалистов у нас сегодня. Или как предприимчивых – чтобы сравнивать с ними другие национальные общности, азербайджанцев, армян, греков, какие угодно. Или как настаивающих на своей исключительности – на фоне тех, кто также претендует на особое место среди народов. Другими словами, евреи перестали выступать в обществе только как колода карт, из которых по надобности собравшихся за столом игроков вытаскивается когда двойка, когда туз, а как явление сродни эллинам, римлянам, варварам. Если угодно, и иудеям – в том их образе, какой оставила Библия.

Это нормально. Хотя бы в тех трех ракурсах, что перечислены мной, на евреях так или иначе, со знаком плюс или минус, сосредоточено внимание очень многих человеческих сообществ и отдельных личностей. Катастрофа, которую евреи пережили, их деловая, социальная и прочая активность, их место как народа в истории мировых религий дают для этого куда как достаточно оснований. Прежде всего и острее и сильнее всего, разумеется, Холокост. Потому что у разных людей могут быть совершенно не совпадающие представления и оценки активности, совершенно несовместимое отношение и приверженность к той или другой религии, тем более к истории и месту каждой в судьбах мира, но страдание, боль, голод, затравленность, гибель одинаковы для всех. Именно поэтому любой геноцид, будь то Камбоджа или Руанда, и вообще массовые преследования и призывы к резне, не обязательно по расовому признаку, естественно воспринимаются со ссылкой на Холокост. И всплеск гомофобных настроений в России, начавшийся как защита морали, но всецело опирающийся на презумпцию права одних объявлять и осуществлять гонения других, немедленно ассоциировался с временем нацизма, когда гомосексуалисты должны были нашивать на свою одежду розовые треугольники, как евреи желтые звезды.

После периода довольно продолжительного, захватившего несколько десятилетий моей жизни, в течение которого само слово «еврей» произносилось не так, как другие, либо глуше, либо, наоборот, с бо?льшим напором, потому что в самом его звучании и слышавшие, и произносящие улавливали нечто бестактное, не вполне приличное, ругательное, постепенно вошел в права нынешний. Нельзя сказать, что оно сопровождается овациями, но во всяком случае не выделяется, проходит как «грузин», как «американец». Параллельно ощущается, что немного устаревают и сопровождающие евреев стереотипы. В «Дневнике писателя» Достоевского есть пассаж о том, что он прочел, как «евреи в Америке, Южных Штатах, уже набросились всей массой на многомиллионную массу освобожденных негров и уже прибрали к рукам по-своему, известным и вековечным своим «золотым промыслом»». Эти слова, много раз перепечатывавшиеся, в ходу и сейчас, но словно бы утратили прежнюю самоуверенность. А я вот на днях прочел, что в Китае, в городе Кайфэн, есть еврейская община, 1000 человек, потомки осевших там в XII веке торговцев Шелкового пути. Во-первых, тема рассматривается как экзотическая, но с выходом в план возвращения кого-то из них на историческую родину в Израиль. Во-вторых, никакого корыстного коварства, подразумеваемо им присущего, в них не ищут, напротив, выказывают некоторое почтение к их предкам, которые не «набрасывались всей массой», а рискованно и бесстрашно вели караваны от Средиземного моря до Тихого океана по голой пустыне, отражая нападения разбойников. В результате вместо «Иван воюет в окопе, Абрам торгует в рабкопе» возникает неожиданная, в метафизическом смысле внушительная пара: Китай Дальнего Востока и Израиль Ближнего.

Что касается, возможно, наиболее раздражающего аспекта публичных обсуждений, неизбежно вовлекающих еврейскую тему, а именно, национальную «избранность», то здесь все упирается в давнюю подмену понятий. На установившемся уровне разбирательства она усугубляется некомпетентностью партии, провозглашающей эту исключительность как девиз, и, соответственно, партии отрицателей. В то время как речь должна идти о Богоизбранности, то есть избрании Богом евреев с целью хранения веры в Него и соблюдении Его закона, недоброкачественная путаница переводит разговор в разряд политический, профанный. Коренная национальность России, уверенная в своей исключительности ничуть не меньше евреев, вынуждена выставлять такие доводы, как «умом Россию не понять, аршином общим не измерить». По весомости они проигрывают заявлениям «Авраам – наш, Моисей – наш!», как бы ни перекрывать их возгласами «нет, общие!». К согласию, взаимопониманию, примирению это не ведет, но и тут евреи воспринимаются как оппоненты достойные, серьезные.

Если мне все это не привиделось и объявленная мной в начале колонки тенденция действительно имеет место, то позволю себе присоединить к ней еще одно наблюдение. Неевреи, высказывающие по поводу евреев какие-то претензии, не хотят, чтобы их считали антисемитами, это известно и понятно. Задача нерешаемая. Не потому, что у евреев обвинение в антисемитизме всегда наготове. А потому, что, антисемит ты или нет – так же как умный или нет, злой или нет, – решать не тебе, а тому, с кем ты имеешь дело. Я стал натыкаться – в статьях, в мемуарах – на оговорки, сделанные с учетом такого положения дел. Не то чтобы они прямо выражают, но подразумевают готовность выслушать ответ на возмущение такими-то заявлениями и действиями евреев и переменить позицию, если он убедительный.

Чтобы написанное не выглядело прекраснодушием, выдающим желаемое за действительное, признаюсь, что эти сдвиги, увы, составляют весьма малый процент от привычной, веками накатанной враждебности.