ТРУДНЫЕ ДОРОГИ

1

В первых числах декабря 1943 года по распоряжению Центрального штаба партизанского движения 16-я Смоленская партизанская бригада была направлена в Ушачский район. Чем это вызвалось, мы тогда еще не знали.

Отряды выступили хмурым туманным утром. Погода стояла не по-декабрьски теплая. И если утром еще можно было ехать на санях по подмерзшим за ночь, припорошенным снегом дорогам, то днем, раскиснув, они становились непроходимыми для любого транспорта. Утопая в грязи, люди и лошади выбивались из сил.

За неделю пути миновали деревни Гилей, Кащино, Ковалевичи, Слобода и утром 10 декабря пришли в Воловью гору. В тот же день после короткого отдыха движение возобновили. Предстоял многочасовой переход в деревню Отрубок.

Гитлеровцы упорно преследовали бригаду, и возникла реальная опасность того, что при пересечении шоссе Лепель — Докшицы вражеские механизированные части перережут наш путь. Необходимо было успеть проскочить шоссе раньше, чем там появятся мотомехпехота и танки противника.

Это был тяжелый десятичасовой переход по бездорожью, с очень короткими остановками. Особенно трудными показались последние километры. Нередко случалось, что кое-кто засыпал на ходу. А когда до деревни Отрубок осталось рукой подать и опасность встречи с оккупантами миновала, некоторые партизаны, не в силах превозмочь сон и усталость, делали в сторону несколько шагов, падали на землю у придорожных сосен и засыпали мертвецким сном. Потом пришлось высылать подводы и собирать безмятежно спавших молодцов, храпевших на весь лес.

12 декабря пришли в деревню Большие Дельцы. Это уже была территория Полоцко-Лепельской партизанской зоны.

До прихода в Ушачский район наша бригада прошла долгий и трудный путь. Он начался в Касплянском и продолжился потом через Руднянский, Лиозненский, Оршанский, Бешенковичский, Сенненский, Чашницкий и Лепельский районы Смоленской и Витебской областей. Тысячи километров прошло соединение по дорогам партизанской войны, и не один раз жесткие тиски блокады грозили ей гибелью.

Командовал бригадой молодой кадровый офицер коммунист Иван Романович Шлапаков. Раненный в июле 1941 года в бою под городом Демидовом и вынужденно оставшийся в тылу врага, он стал одним из первых организаторов партизанского движения в Касплянском районе. Уже в августе Шлапаков организовал партизанский отряд и возглавлял его до своего назначения (в августе 1942 года) командиром 5-й бригады соединения Бати, которая позже была переименована в 16-ю Смоленскую.

Авторитет нашего комбрига был огромен, ему верили, его искренне любили все партизаны. После иной неудачной операции, проведенной без его участия, можно было услышать: «Был бы комбриг — такого не случилось бы!» Хотя вполне возможно, что и его присутствие ничего не изменило бы в ходе уже сложившихся обстоятельств, но вера в командирский талант Шлапакова была настолько велика, что хотелось думать именно так.

Те из новичков, кто еще не встречался с командиром бригады, представляли его человеком рослым, богатырского сложения, необычайной физической силы и обязательно с большой бородой. Увидев же перед собой молодого, невысокого роста командира с чисто выбритым лицом, испытывали некоторое разочарование.

Впрочем, одно время бороду Иван Романович все же носил. Это было осенью 1941 года в Касплянском лесу. Тогда он ходил в длинном желтом полушубке, не расставаясь ни днем, ни ночью с ручным пулеметом. Окладистая рыжеватая борода и бакенбарды делали его похожим на старорусских северных моряков, хотя в Смоленской области, откуда он родом, моря, как известно, никогда не было.

2

Кроме боев, засад, ночных налетов на гарнизоны с целью уничтожения живой силы врага, его военной техники, складов и транспортных средств, особое внимание в бригаде уделялось деятельности подрывников на транспортных магистралях. Воинские эшелоны гитлеровцев непрерывным потоком шли на фронт. Нарушить эту непрерывность и тем самым сорвать своевременную доставку действующим войскам резервов, техники и оружия, боеприпасов, горючего являлось основной задачей наших партизан.

Минеров-подрывников нередко называли диверсантами, а их действия диверсиями. Эти слова прочно вошли в партизанский быт и приобрели свое новое, отличное от того, как это толкуют словари, грозное и гордое звучание.

Каждая диверсия требовала большой находчивости, отваги, исключительного мужества и каждая из них таила для бойцов смертельную опасность. Лавируя между гарнизонами, нам приходилось пробираться лесными чащобами, брести часами по гнилому болотному месиву, переходить зыбуны, форсировать реки, продираясь сквозь заросли камыша на заболоченных поймах. И при этом преодолевать расстояния в двадцать, сорок и более километров.

Но еще труднее и опаснее представлялись вылазки на железнодорожные магистрали, вдоль которых полосами, шириной от пятидесяти до трехсот метров, были вырублены все зеленые насаждения, стояли наблюдательные вышки, дзоты и бункеры. Здесь круглосуточно дежурили многочисленные патрули, обходчики, курсировали мотодрезины с охраной. Но, несмотря на все меры охранения, предпринимаемые врагом, взрывы следовали один за другим, каждый раз извещая, что еще один эшелон до фронта не дошел.

В бригаде было немало отважных диверсантов, и каждый из них пустил под откос по нескольку эшелонов. Но особо выделялся среди них Николай Новиков, уроженец деревни Сопрыкино Ярцевского района. Своим бесстрашием и дерзостью он поражал даже бывалых воинов. Десять эшелонов значилось на его счету. Такой цифры не достигал еще никто в бригаде. Кроме того, Новиков был одним из лучших пулеметчиков. Почти после каждого боя в донесениях командира отряда в штаб бригады упоминалась его фамилия. И, глядя на невысокую, присадистую фигуру Николая, на его неторопливые движения и спокойную, даже медлительную походку, трудно было представить, что это именно он — такой неустрашимый диверсант и грозный воин в открытом бою.

Еще об одном, тоже из когорты отважных бойцов, о самом юном из них, я хочу написать несколько строк — о Петре Апенкине из деревни Живутица Касплянского района. В отряд Лещева он пришел весной 1942 года, имея при себе винтовку и запас патронов. В этом шестнадцатилетнем пареньке с густыми и черными, как смоль, волосами, покатым упрямым лбом поражало выражение его светло-серых глаз. Встретив его взгляд, человеку казалось, что он наткнулся на два несгибаемых гвоздя. Был Петя не по годам серьезен, немного замкнут, немногословен и отчаянно смел. С необыкновенным упорством он рвался в каждый бой.

Через десять лет после войны на встрече партизан нашей бригады был и Петр Апенкин. Он почти не изменился, только глубже пролегли морщинки на лице да черные густые волосы покрылись сединой, как морозной поземкой. После расформирования бригады, в августе 1944 года, он пошел на фронт и до конца войны был в полковой разведке. На его груди сияло пять орденов и несколько боевых медалей. Когда друзья попросили рассказать, за что он получил награды, Петр отделался короткой фразой:

— Таскал «языков» из фашистских окопов…

Я знал людей, которые в мирное время казались энергичными, волевыми и даже мужественными, а на войне прямо-таки сникали — вели себя вяло, подавленно, робко. А другие, ничем вроде бы не блиставшие ранее, вдруг раскрывались во всю мощь своей души. Именно таким и был Петр Апенкин. В свои семнадцать он уже проявил себя настоящим воином.

3

К сожалению, далеко не все диверсии проходили благополучно, без потерь. Иногда успех акции оплачивался самой дорогой ценой — ценой жизни.

Был такой случай. Подрывники 2-го отряда комсомольцы Николай Исаев и Василий Гуляев, устанавливая мину на магистрали Витебск — Орша (между станциями Добрино и Стайки), увидели огни быстро приближавшегося к ним поезда. Они могли вовремя уйти, но, вероятно, что-то не ладилось с установкой взрывателя, и бойцы самозабвенно, словно ничего не видя и не слыша, старались привести его в боевое положение. И в последнюю секунду им это удалось. Шесть трехосных платформ со штурмовыми орудиями и двенадцать вагонов с гитлеровскими солдатами полетели под откос. Но, увы, не вернулись с этого задания и молодые партизаны…

Всего за восемь месяцев (с апреля по декабрь 1943 года) диверсионные группы нашей бригады пустили под откос семьдесят восемь эшелонов, разгромили пять гарнизонов, взорвали и сожгли двенадцать мостов. Кстати замечу, что уничтожение трех-четырех вражеских эшелонов с живой силой или военной техникой было равнозначно разгрому на поле боя пехотного, артиллерийского или танкового полка.

С прибытием в Ушачский район мы почувствовали себя словно на обетованной земле. Казалось невероятным, что огромный партизанский край, где восстановлены и действуют советские законы, находится на оккупированной врагом территории. Особенно радостно было видеть, как по утрам на улицы деревни высыпали подростки и дети, спешившие в школу. А в памяти еще вставали дымные дороги партизанской войны, наполненные грохотом разрывов, треском выстрелов и заревом пожаров.