С САНДОМИРСКОГО ПЛАЦДАРМА

Через знакомые и незнакомые, заметно ожившие и начавшие возрождаться места эшелон спешит на запад. Без особых приключений прибыли на 1-й Украинский фронт. Выгружались под вечер девятнадцатого декабря в прифронтовом старинном польском городке Тарнобжеге с узкими, мощенными брусчаткой улицами. Сразу же после выгрузки последовали в назначенный район. Недостаточно опытным механикам-водителям трудно было вести танки на больших скоростях за машинами командиров подразделений, управляемыми бывалыми специалистами, и не раз приходилось видеть, как на перекрестке незадачливый механик, выскочив на тротуар и едва не въехав в витрину пустующего магазина, сдавал назад для разворота.

Через полноводную холодную красавицу Вислу переправились по добротному широкому деревянному мосту, надежно охраняемому нашими истребителями и зенитчиками.

Сандомирский плацдарм, захваченный нашими войсками более четырех месяцев назад, сразу же произвел на нас впечатление абсолютно надежного форпоста. При значительных размерах он был забит войсками — буквально под каждым кустом находились укрытия для боевой техники, для личного состава. Сравнительно тепло, много снега.

Умудренные опытом войны, командиры рот расставили танки «елочкой», чтобы в случае необходимости сразу же всем быть на дороге. Расположились поротно в отапливаемых железными печками землянках — больших ямах, закрытых сверху брезентами. На брезентах и спали. Положенные на нарах сосновые ветки от тепла повлажнели и испускали крепкий лесной запах. Уже на другой день все вошло в обычную колею. Привычно дымили походные кухни. Кормили, как всегда в действующей армии, сытно, хотя на этот раз и несколько однообразно.

Новый, ставший победным 1945 год встречали сроднившимися компаниями дружных ротных семей.

В свободные вечерние минуты я нередко забегал в землянку 1-й роты, где вместе с хозяевами охотно слушал неистощимый юмор старшего лейтенанта Ивана Платова и моего приятеля по Ульяновскому танковому училищу лейтенанта Александра Швырченкова, обладавших явными задатками одесситов. Неразлучные друзья, совсем недавно воевавшие в одной роте, Платов и Швырченков часто подтрунивали друг над другом.

После очередного ранения и третьей контузии ветерана полка Ивана Игнатьевича Платова перевели на явно не импонировавшую ему снабженческую службу. Заслуженного танкиста тянуло к экипажам, и он постоянно навещал своих друзей и с искренним удовольствием до конца войны возглавлял периодически появлявшийся коллектив однополчан, оставшихся без машин. Еще в Прибалтике кто-то из наших товарищей на листе фанеры нарисовал портрет Ивана Игнатьевича: удачно схвачены черты полного улыбающегося лица с большими красивыми усами — предметом его гордости. С легкой руки того же Швырченкова под портретом появилась надпись: «Хозяйство Платова», ну и, как положено, — стрелка-указатель. Бережно хранили танкисты эту реликвию и, переезжая, всякий раз на видном месте устанавливали этот своеобразный указатель.

Обстановка на плацдарме была сравнительно спокойной. Благодаря полному господству в воздухе советской авиации на наши головы не упала ни одна бомба. Да и появился над нами лишь один вражеский самолет, который к тому же был сбит.

В войсках во всем чувствовался порядок. Большое внимание уделялось поддержанию высокой боеготовности. Танковых подогревателей в то время не было, и тем не менее мы довольно быстро выходили по тревоге: во всяком случае, претензий на этот счет со стороны генерала Д. Д. Лелюшенко — командующего 4-й танковой армией, в состав которой вошел наш полк, не было. По возвращении на места стоянок машин мы всякий раз сливали антифриз в запасные баки, которые укладывали над сухими, облитыми газойлем дровами. Разжечь костер не представляло никакого труда. Первыми неизменно запускали двигатели наиболее опытные механики-водители Алексей Ещенко из экипажа Дмитрия Мамонтова и Михаил Иванов.

Как-то при выходе по тревоге один из молодых механиков-водителей замешкался с запуском двигателя. Мамонтов решил запустить двигатель с буксира. И вот уже один танк тащит за собой другой. На ограниченном лесном участке при глубоком снежном покрове буксировать танк не очень удобно, а провинившийся водитель растерялся настолько, что даже не догадался включить передачу. В мгновение ока Мамонтов оказался между машинами и жестом показал водителю, что нужно сделать. Разогретый двигатель буксируемой машины сразу же запустился, и она на полном ходу двинулась вперед… Мы замерли от испуга. Только исключительное самообладание офицера (он успел подпрыгнуть вверх, при ударе машин была зажата лишь шинель) спасло его от неминуемой гибели. Этот случай лишний раз явился подтверждением того, насколько опасно находиться в непосредственной близости перед машиной, особенно если ею управляет нетвердая, неумелая рука.

Полк посетил генерал Лелюшенко. Он пообщался с каждым экипажем, интересовался нашим боевым опытом и настроением. Кратко ознакомив танкистов с обстановкой в полосе действий армии, генерал сориентировал нас на тщательную подготовку к ожидаемым боям. Откровенная беседа с командующим произвела на танкистов самое благоприятное впечатление.

Мы понимали, что в предстоящей наступательной операции наши могучие красавцы ИС явятся мощным средством борьбы с танковыми группами противника, а также огневого усиления средних танков, поэтому не покладая рук готовились к выполнению этой роли. В армии проводилось много различного рода учений, маршей и боевых стрельб. Стреляли из танков, как правило, по натуральным целям — бронированным вражеским машинам, захваченным в предшествовавших боях за удержание и расширение плацдарма. Это обстоятельство имело, особенно для молодых, не обстрелянных танкистов, немалую значимость: привыкать к огневым состязаниям с «тиграми» и «фердинандами», скажем прямо, было не так-то легко.

На одном таком учении с боевой стрельбой, проводившемся под руководством командарма, присутствовал командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза И. С. Конев. Каждый экипаж стрелял двумя снарядами. Гвардейцы нашего полка показали высокому начальству отличную огневую выучку и продемонстрировали мощь стодвадцатидвухмиллиметровой танковой пушки. И командиры орудий, и командиры танков стреляли без промаха. Тяжелые орудийные снаряды буквально проламывали толстую лобовую броню немецких танков.

В нашей роте первым, и по-настоящему снайперски, стрелял экипаж Дмитрия Мамонтова. Удачными были и оба моих выстрела, особенно по первой цели. Через прицел мне отчетливо было видно, как от удара снаряда в башню трофейного танка брызнули сноп искр и веер осколков вместе с кусками брони.

В ходе этих стрельб гордостью за вверенную боевую технику, любовью и доверием к ней наполнялись сердца тех, кто готовился к встрече с врагом.

Организация предстоящих боевых действий отрабатывалась на всю глубину планируемой операции. Было охвачено, кажется, все — от ознакомления людей с театром военных действий до подготовки техники и оружия и пополнения материальных ресурсов. Но вот учения и стрельбы остались позади, и 4 января полк перешел в оперативное подчинение к командиру 6-го гвардейского механизированного корпуса полковнику В. Ф. Орлову для действий в составе этого соединения в общем направлении юго-восточнее города Кельце.

В ночь на 11 января мы вышли на исходные позиции в район Порема-Кильченски. В тот же день 1-я рота капитана Александра Хвостова была передана в подчинение командиру 16-й гвардейской механизированной бригады подполковнику В. Е. Рывжу для действий в передовом отряде корпуса. Остальные роты предназначались для отражения контратак вражеских танков, им предстояло следовать в составе главных сил соединения.

Утром 12 января, в пять часов донеслась непродолжительная канонада. Шел снег. Мы стояли ротными колоннами в готовности к выдвижению. В десять часов грянула мощнейшая артиллерийская подготовка. В течение почти двух часов стоял сплошной гул от выстрелов и разрывов — тысячи орудий и минометов сквозь снежную завесу вели огонь по заранее разведанным опорным пунктам и позициям огневых средств противника.

Огненный смерч нанес врагу огромный урон и расчистил путь танкам и пехоте 13-й армии.

Перешедшая вслед за огневым валом в наступление ударная группировка наших войск быстро овладела первой позицией главной полосы обороны отчаянно сопротивлявшихся гитлеровцев. При подходе ко второй позиции к наступающим присоединился передовой отряд 6-го гвардейского механизированного корпуса. А через три часа после начала общих действий двинулись вперед введенные в прорыв его главные силы.

В процессе выдвижения нам удалось с высокого холма увидеть предбоевые порядки спускавшихся в большую лощину основных сил нашего объединения. Лавина бронированных машин производила внушительное впечатление: с какой-то неудержимостью, в стремлении смести, раздавить все на своем пути двигался этот стальной поток. (В то время в 4-й танковой армии было шестьсот восемьдесят танков и самоходных артиллерийских установок.) Появившиеся вскоре краснозвездные самолеты еще более усилили это впечатление.

Следуя в составе главных сил корпуса, в полночь 12 января мы достигли населенного пункта Пешхница и тут заняли круговую оборону для отражения контратаки подходивших с северо-запада танковых резервов противника. Однако в связи с успешным для наших передовых частей исходом встречного боя уже в середине следующего дня нам было приказано следовать в деревню Лабензув для огневой поддержки переправы корпуса через реку Чарна Нида.

Наша рота заняла огневые позиции на окраине деревни, за какой-то кирпичной стеной, из-за которой со стороны реки можно было видеть лишь башни танков. Кое-где в стене пришлось даже делать выемки, чтобы придать пушке нужный угол снижения.

Ожесточенный бой в этом районе разгорелся под вечер, когда до двадцати немецких танков и бронетранспортеров под прикрытием сумерек неожиданно проникли в расположение наших подразделений. Пока разобрались, что к чему, шедшие на большой скорости вражеские машины подошли к нам вплотную. «Огонь!» — только и успел передать нам капитан Игленков, закрывая за собой люк.

Вижу, как, прильнув к прицелу, сноровисто и совершенно спокойно действует рукоятками наведения Владимир Морозов. Выстрел, и одной вражеской машиной стало меньше.

— Есть! — не удержался он от традиционного радостного восклицания.

Тут же, не дожидаясь команды на заряжание, Николай Штомпелев весело докладывает:

— Бронебойным готово!

Сноровки и силы нашему Николаю не занимать, да и снаряды при их укладке в машину мы протираем всегда тщательно. Поэтому и заряжает он словно играючи, только успевай стрелять. И стреляную гильзу Штомпелев умеет выбросить из башни мгновенно, чтобы дыму в боевом отделении поменьше было.

Встреченный в упор огнем танков нашей и 2-й роты и потерявший девять «пантер» и два бронетранспортера, противник в беспорядке отступил. Наш огонь был настолько дружным и прицельным, что все было закончено буквально в считанные минуты. Многие в этом бою открыли или умножили свой боевой счет. По одной-две машины уничтожили, например, экипажи Дмитрия Мамонтова, Ивана Смирнова и наш.

1-я рота капитана Александра Хвостова, находясь в составе передового отряда корпуса, в ночь на 14 января в районе населенного пункта Радомице вела упорный бой с немецкими танками и артиллерией, пытавшимися не допустить форсирования передовым отрядом реки Чарна Нида. Особенно отличился экипаж командирского танка. В ходе боя танкисты остались без пушки, но драться продолжали, давя гусеницами вражеские орудия, поливая пулеметным огнем их прислугу.

Командовал этим геройским экипажем лейтенант Георгий Бабошин, бывший летчик-истребитель, списанный из авиации после тяжелого ранения. Храбро воевал Георгий Николаевич, беспощадно мстил врагу за свою семью, потерянную в Белоруссии в первые дни войны.

Что и говорить, славные традиции, заложенные под Великими Луками и Орлом, свято хранились в нашем полку.

15 января вместе с передовым отрядом корпуса мы форсировали реку и, преследуя отходившего противника, ворвались в Кельце. Это был один из первых городов, освобожденных войсками 1-го Украинского фронта в Висло-Одерской наступательной операции. (С большим удовольствием вспомнил я это событие, когда много лет спустя оказался на Кельценской улице в украинском городе Виннице.) При взятии города потерь в танках у нас не было. Однако действовавшие в авангарде передового отряда танки 1-й роты, подойдя к окраине Кельце, оказались на обледенелом косогоре около реки. Три машины юзом сползли в воду. Две из них удалось быстро вытащить, а вот танк Александра Швырченкова, проскочивший далеко от берега, выручить сразу не удалось. Следуя несколько позже по тому же маршруту, мы видели торчавшую из воды башню, на которую выбрался весь экипаж. Я помахал рукой командиру машины — своему товарищу по Ульяновскому танковому училищу, с которым год назад под Корсунь-Шевченковским вместе начинали свой боевой путь.

Теперь в авангард передового отряда была выделена наша, 4-я рота. Обходя узлы сопротивления гитлеровцев, не ввязываясь в затяжные бои, мы шли почти без остановок. Энергия и бесстрашие командира передового отряда подполковника В. Е. Рывжа были поразительны. Звание Героя Советского Союза явилось справедливым признанием его боевых заслуг.

Уже к вечеру мы далеко оторвались от своих главных сил. Ночью около Пётркува встретили подходившую с северо-востока большую колонну гитлеровцев, обстреляли ее и снова — вперед. Разгром колонны завершили главные силы корпуса. По пятам в панике удиравших гитлеровцев наши товарищи вошли на окраину города, в который ворвались и части 10-го гвардейского танкового Уральско-Львовского добровольческого корпуса. Позже в городе, около станции Пётркув-товарный, расположился армейский сборный пункт аварийных машин. Там же остановились и тылы нашего полка.

Наутро передовой отряд вышел к реке Пилица. Кругом тишина, словно и войны нет. Подходящего для переправы танков моста поблизости не оказалось, а надо спешить. Сравнительно глубокую и широкую, скованную непрочным льдом реку преодолевали по дну. Место форсирования указал один из местных жителей. Он же сообщил, что накануне на противоположном берегу проводились большие земляные работы, однако немецких войск там мало.

Первым на тот берег переправился средний танк. Уровень воды местами доходил почти до погона его башни, но все обошлось. Машину несколько раз заносило в сторону, она теряла принятое направление движения, но тут же выправлялась. Хорошо, что дно оказалось не очень илистым. А одна из тридцатьчетверок все-таки сбилась с курса. Быстро раздевшись, танкисты не раздумывая погрузились в ледяную воду, чтобы закрепить и удлинить буксирные тросы.

Но даже в спокойной обстановке нелегко вытащить танк при таком застревании. Вот тут-то и сказались несколько большая, по сравнению с тридцатьчетверками, устойчивость наших тяжелых машин, отличная работа танковых переговорных устройств и, конечно же, высокое профессиональное мастерство механиков-водителей Михаила Иванова и Алексея Ещенко, которым пришлось выручать застрявших. Но и они, конечно, не остались сухими… Пришлось по нескольку раз переправляться через реку туда и обратно, а волны местами перекатывались через крышу корпуса танка. Видно только, как из воздухоотвода вентилятором выбрасываются водяные брызги, ну да ничего — лишь бы в двигатель вода не попала.

— Как, Михаил, — спрашиваю Иванова, — сухой?

— Где там, — отвечает, стуча зубами. — Сижу в воде, как рыбка в аквариуме…

Но приказ надо выполнять — отдыхать и сушиться некогда.

Твердая решимость командира отряда в сочетании с самоотверженностью экипажей обеспечили успех этой трудной переправы. Мы уже на западном берегу Пилицы, выиграно время, а это — главное.

Подготовленные противником глубокие траншеи для личного состава и укрытия для боевой техники и вооружения необозримо тянулись вдоль берега и в глубину. Вне всякого сомнения, гитлеровцы рассчитывали задержать на этом рубеже продвижение советских войск. Рассчитывали, да не рассчитали — мы преодолели эти оборонительные сооружения без особого труда, так как немногочисленные саперные подразделения, охранявшие их, не могли оказать нам сколько-нибудь заметного сопротивления.

И все же без потерь не обошлось: на шедшем впереди танке автоматной очередью был ранен один из десантников. Остановились. Товарищи раненого быстро обнаружили и привели к машине стрелявшего — гитлеровского ефрейтора-сапера. Тот, дрожа от страха, бормотал что-то несвязное — похоже, просил о пощаде. Попробуй тут проявить гуманность или призвать к ней возбужденных перестрелкой, давно не спавших и смертельно уставших людей, тем более, что ранение нашего десантника оказалось очень тяжелым, а что делать с пленным — неизвестно. И все же мы отпустили его на все четыре стороны… А сами — снова вперед, только вперед!

Вечером 17 января передовой отряд остановился на опушке леса в двух-трех километрах восточнее небольшого города Жгув (на ближайших подступах к Лодзи). По показаниям спидометра нашего танка мы установили, что за последние сутки пройдено сто три километра. Золотился закат, на фоне которого как-то особенно красочно вырисовывались медноствольные красавицы сосны и стройные, нарядные, словно невесты, голубые ели. Остановились только затем, чтобы осмотреть машины, дозаправить топливные баки, кое-что отрегулировать, да еще требовалось самим подкрепиться — за целый день макового зернышка во рту не было. К этому времени в 4-й роте остались на ходу только два танка — наш и Дмитрия Мамонтова. Остальные вышли из строя по различным причинам (безвозвратных потерь, правда, не было). Пользуясь передышкой, экипаж Мамонтова решил заменить на машине поврежденные траки; Морозов и Штомпелев тут же подключились к работе своих товарищей.

Вскоре возвратилась разведка, ходившая в сторону Жгува. Подполковник Рывж сразу же поставил задачу командирам подразделений, те довели ее до своих подчиненных.

— Атакуем город, будьте готовы к встрече с сильным противником, — спокойно объяснил нам Игленков.

И снова команда: «Вперед, в атаку!»

А экипаж Мамонтова, не успевший заменить поврежденные траки, стоит у машины в растерянности.

— Завершайте и догоняйте! — приказал ротный.

Танки с десантом на бортах врываются в ночной город, через который отходят к Лодзи разношерстные колонны гитлеровцев. Закипает горячий уличный бой. С ходу, не задерживаясь, ведут огонь тридцатьчетверки. Мы вот так же, с ходу, стрелять не можем. Мой танк остановился на перекрестке, в разрыве одной из немецких колонн. Повернув башню вправо, осколочными снарядами открываем беглый огонь прямо в беспорядочное скопление танков, бронетранспортеров, орудий и автомобилей, усиливая панику среди метавшихся в темноте фашистов. Последовали удары вражеских снарядов и по нашему танку. Огонь оправившихся от неожиданности гитлеровцев становится все более точным. Решаю укрыться за ближайшим домом, но машина — ни взад, ни вперед.

— Танк неуправляем! — кричит Иванов. — Что делать?

— Глуши двигатель, — отвечаю. — Выясняй неисправность.

Не прекращая огня, наспех организуем круговую оборону, расположив десантников метрах в двадцати от машины. Передали им снятый с танка курсовой пулемет и несколько гранат.

В соответствии с выполняемой задачей передовой отряд ушел вперед, а наш экипаж с горсткой автоматчиков остался в наводненном противником городе. О том, чтобы оставить потерявший подвижность и обстреливаемый танк, не может быть и речи. Советуемся с Петром Яковлевичем, кого послать для связи с Дмитрием Мамонтовым: помощь его экипажа, пусть даже несколько запоздалая, пришлась бы как нельзя кстати. Но танк Мамонтова неожиданно появился сам и сразу же вступил в бой.

— Теперь живем, — весело сказал Петр Яковлевич. И тут же передал Дмитрию: — Молодцы! Мы — «на якоре». Стоять до конца!

— Остаемся на месте! — перейдя на внутреннюю связь, твердо заявил Игленков.

Но мы и без того знали, что так и будет: сейчас не до эвакуации нашей машины в какое-либо укрытие, да и вряд ли можно найти другое место, столь же удобное для наблюдения и ведения огня. Молчим — слова ротного восприняты как приказ.

Напряжение не уменьшалось. Ограниченный обзор и неясность обстановки усугубляли отчаянность нашего положения, хотя оно и не было безвыходным. Ясно одно: выстоять или умереть — третьего не дано.

Бой то несколько затихал, то разгорался с новой силой. Наша машина получила дополнительные повреждения, подбит был и танк наших товарищей. Погибли капитан Игленков и старший лейтенант Мамонтов, наблюдавшие за происходящим из открытых люков. Какая вынужденная неосторожность!.. Но живы израненные машины, их экипажи продолжают вести огонь. Ответственность за их судьбы в этой критической ситуации легла на меня. Чувствуя серьезность положения, мои друзья как бы утроили свои силы.

Понеся большие потери, противник вынужден был идти в обход, по другим улицам. Наш огонь стал менее прицельным, и все же мы не упускали любой возможности нанести хоть какой-то урон врагу. Пришлось даже сдерживать азарт не в меру увлекшихся стрельбой Морозова и Прилепина: снаряды и патроны требовалось беречь.

После полуночи натиск гитлеровцев стал ослабевать, и мы облегченно вздохнули. Наконец все стихло, и только где-то справа от нас отдаленно шла перестрелка.

Осматриваем свои танки. На моем повреждена ходовая часть, пробит правый борт, порваны тяги привода управления, выбит большой кусок днища корпуса; на другой машине выделялись, словно многочисленные раны, глубокие выбоины на башне, оставленные вражескими снарядами. Боеприпасов в обоих танках осталось совсем немного.

Потеряли мы в этом бою и двух автоматчиков. Но в долгу перед гитлеровцами не остались: к четырем танкам, пяти орудиям, тридцати автомобилям и многим солдатам и офицерам, уничтоженным моим экипажем на стопятидесятикилометровом пути до Жгува, на наш боевой счет в этом городе добавились еще два танка, десять автомобилей и десятки гитлеровцев. Успешно действовал и экипаж Мамонтова.

За этот бой все члены обоих экипажей и автоматчики были удостоены государственных наград, офицеры — ордена Ленина.

Нашу радость по поводу одержанной победы омрачала гибель однополчан. Нет, не смерти искали они в этом жарком ночном бою, а победы, которую увидели мы, оставшиеся в живых. Говорят, что живые закрывают глаза мертвым, а мертвые открывают глаза живым. Только теперь, после смерти наших боевых друзей, мы поняли, как дороги и близки были они нам: закаленная в огне яростных атак дружба сроднила нас настолько, что наши покойные товарищи были для нас больше, чем друзьями, — братьями нашими были они! Светлую память о них мы, живые, сохраним навсегда. Да и как можно забыть, например, смелого, честного, страстного воина, коммуниста и верного друга Дмитрия Мамонтова, вместе с которым не раз приходилось смотреть смерти в глаза. Рано ушедшие из жизни в памяти молодых остаются навечно молодыми. Поэтому и сорок с лишним лет спустя так и стоит перед глазами юноша Дмитрий Мамонтов с неизменной улыбкой на лице.

Иногда спрашивают: что можно было видеть из танка в бою в темное время, когда приборов ночного видения еще не существовало? Вообще говоря, обзор из боевой машины через прицел и приборы наблюдения ограничен даже днем. Танк есть танк, и у него свои особенности. И все же танкисты быстро привыкали к наблюдению из него. Во всяком случае, они неплохо ориентировались на местности и в складывающейся вокруг них обстановке, старались как можно быстрее обнаружить врага, чтобы упредить его в открытии огня, так как первые, особенно неожиданные для противника прицельные выстрелы обычно предопределяют успех в бою. Сев в машину, танкист преображался — становился «весь внимание» и старался сделать все от него зависящее, чтобы не быть «слепым».

Утром 18 января, к неописуемой нашей радости, в Жгув вошли и остальные роты нашего полка, до этого в течение полутора суток насмерть стоявшие на путях отхода части войск кельце-радомской группировки противника около населенного пункта Бобжа — сначала самостоятельно, так сказать, в одиночестве, а затем вместе с 49-й гвардейской механизированной бригадой полковника П. Н. Туркина. Шесть яростных контратак отразили воины обеих частей, но ни на шаг не отошли с занимаемых рубежей. Только танкисты нашего полка уничтожили в этих боях тринадцать танков, три бронетранспортера, восемь орудий разного калибра и семь автомашин.

В жаркой схватке с врагом смертью храбрых погиб командир 3-й роты старший лейтенант Хасан Шамсутдинов. Экипажу его танка в этом же бою удалось отомстить врагу за смерть своего командира; от меткого огня советских воинов сгорели три немецких танка и были разбиты два орудия.

В этих боях с особой отвагой действовали командиры взводов Федор Белозеров и Николай Клименко, командир танка Виктор Комаров, механики-водители Александр Лебедев, Мануил Лукьянов и Иван Тумаров, командиры орудий Сергей Кузякин и Георгий Серебряков. Храбро сражались и наши автоматчики из роты капитана Николая Забарина старшие сержанты А. П. Грибков и Ф. М. Трушенко, сержанты М. К. Левенец и В. И. Усольцев, ефрейторы В. А. Александров и Е. И. Яшкин, красноармейцы Н. Агаев и Г. П. Шмальков.

И вот полк после длительного ночного марша в составе 6-го гвардейского механизированного корпуса уже дерется у южного вокзала города Лодзи. Тяжелый бой не прекращался весь день. И снова бойцы полка проявили изумительную отвагу. Так, экипаж лейтенанта Петра Афонина (Олег Колотыгин, Григорий Любицкий, Петр Иванов) уничтожил шесть бронированных машин. Когда их танк был подбит, они вышли из машины, восстановили ее и вывели из-под огня противника. Все же живучими были наши танки, даже когда приходилось иметь дело с «тиграми» и «пантерами»!

Вечером того же дня полк получил новую задачу: стремительно следовать к Одеру, в район города Гернштадт, для оказания помощи вышедшему туда передовому отряду армии. Мне было приказано заменить Дмитрия Мамонтова, потерявшие подвижность танки срочно эвакуировать на сборный пункт аварийных машин в город Пётркув, а оттуда, после их восстановления, форсированным маршем следовать по маршруту полка. Подполковник Гилев отметил на моей карте основные пункты по маршруту следования к Одеру.

Какое-то тяжелое гнетущее чувство охватило меня, когда я оказался в танке своего погибшего друга, хотя больше года и очень хорошо знал его экипаж. Но на войне, как на войне…

Тащить назад на буксирах без малого семьдесят километров подбитые танки — задача не из легких, хотя и знакомая. Но ничего — справились танкисты и с ней. В Пётркув прибыли ночью. Несмотря на поздний час, совсем недавно освобожденный город не казался замершим: давало о себе знать наше доброжелательное отношение к местному населению.

В незнакомом ночном городе не без труда разыскали товарную станцию. Обрадовали нас встречи с однополчанами, впервые за последнюю неделю горячая пища да крыша над головой и сноровистые действия армейских и полковых ремонтников. Здесь я встретил Александра Швырченкова, сюда была эвакуирована его машина, побывавшая в реке Чарна Нида. Взаимным расспросам, казалось, не было конца, словно мы не виделись по меньшей мере год. Устали все основательно. Но усталость юных, особенно на войне, не требовательна к удобствам и быстро проходит. Ели мы не то, чтобы с аппетитом, — просто-таки с упоением, спали — как убитые.

При действиях в составе танкового объединения возможности материально-технического и инженерного обеспечения полка существенно возросли. А это так важно, если иметь в виду особенности такой операции, как Висло-Одерская. Уже к исходу первого дня нашего пребывания в Пётркуве все подлежавшие восстановлению танки были готовы к маршу.

Рано утром 24 января во главе с командиром роты технического обеспечения капитаном Василием Быковым несколько экипажей отремонтированных машин вместе с остатками полкового тыла покидали Пётркув, за участие в освобождении которого (наряду с боями за Лодзь) полк был награжден орденом Красного Знамени. Марш совершали двумя колоннами. Одна состояла из колесных машин, другая, следовавшая сзади, — из танков. В последней со своим новым экипажем оказался и я. Собственно говоря, новым мой экипаж был только наполовину: вместо уезжавшего в танковое училище заряжающего старшего сержанта Александра Корявко к нам назначили Николая Штомпелева.