6.4.4. От Мировой до Гражданской

Возглавив революционное правительство, Совет Народных Комиссаров, Ленин буквально с первого дня после Октябрьской революции был вынужден уделить серьезное внимание вопросам, связанным с евреями. Два обстоятельства пролили свет на эту проблему. С одной стороны, Ленин ясно понимал, что сама империалистическая война привела в действие массовый террор против евреев, с другой стороны, сотни тысяч, а по некоторым данным, по крайней мере миллион евреев, выселенных или эвакуированных из-за военных действий или антисемитских предрассудков, были вынуждены работать (если могли устроиться на работу) в заводской промышленности, перемещенной с западных окраин вглубь России. Наряду с этим «из-за войны значительное количество еврейской средней интеллигенции оказалось в русских городах. Они сорвали тот генеральный саботаж, с которым мы встретились сразу после Октябрьской революции и который был нам крайне опасен».[914] В результате такого «распыления» «революционных кадров» не только усилилось преследование евреев и возрос антисемитизм, но и на самом деле продвинулась «подготовка» революционного лагеря.

Историки выяснили, что усиление антисемитизма и развертывание погромных явлений было непосредственным результатом политики военного руководства, придерживавшегося антисемитских убеждений, а также возникновения и событий мировой войны. Верховное командование обвинило в «измене» все еврейское население. Пропаганда превратила евреев в козлов отпущения во всем, что касалось военных поражений и ухудшения условий жизни («предатели, шпионы, виновники повышения цен, спекулянты» и т. д.). Погромы всегда и везде вспыхивали для удовлетворения мстительности и грабительских инстинктов солдат, отступающих частей, казаков. Прошли годы, прежде чем гражданское население, в первую очередь определенные группы крестьянства, присоединились к этой вакханалии антисемитских убийств, которая лишь временно смягчилась в год революций, в 1917 г., чтобы затем с новой силой вспыхнуть в ходе гражданской войны, когда классовые противоречия обострились до крайнего предела.[915]

Ленин и большевики уже с первых дней революции выступали против антисемитских эксцессов, которые, видимо, поначалу неожиданно для них, заразили и их собственный «лагерь». Первые погромы после Октябрьской революции были осуществлены весной 1918 г. в Черниговской губернии формировавшимися, еще не знакомыми с дисциплиной и строгим военным порядком отрядами Красной армии, отступавшими с Украины под натиском германских войск. В г. Мглине командир одного из отрядов красных, крестьянин Зорин, услышав о первых ужасах погрома, застрелил на месте двух погромщиков, однако затем вынужден был спасаться бегством.[916]

Между тем II Всероссийский съезд Советов, состоявшийся на второй день после Октябрьской революции, с 8 на 9 ноября, в «Постановлении о борьбе с контрреволюцией» предписал местным советам выступать против «“антиеврейских” и каких бы то ни было погромов», тем более что Дума и Временное правительство оказались неспособны применить эффективные меры против этой «болезни».[917] Однако следует подчеркнуть, что разрушение «привычного» порядка и хаос привели к распространению погромных настроений, которые нельзя было обуздать «обычными мерами».[918]

28 апреля 1918 г. Московский совет принял особое постановление «Об антисемитской погромной агитации в Москве и Московской области». В нем подчеркивалось, что необходимо обратить особое внимание «на черносотенную антисемитскую агитацию духовенства, являющуюся частью его контрреволюционной деятельности». Строго соблюдая классовую точку зрения, совет считал излишним «создание особой боевой еврейской организации».[919] Под влиянием событий Ленин в качестве председателя Совнаркома требовал дальнейших и радикальных мер в борьбе против антисемитизма. Благодаря его усилиям Совнарком 27 июля 1918 г. опубликовал свой знаменитый декрет, проект которого первоначально был внесен Свердловым. Ленин не только во многих местах проредактировал текст декрета, но и сделал «более радикальным» выступление советской власти против антисемитизма, предписав всем советам «пресекать в корне антисемитское движение». Документ ставил вне закона всех лиц и организации, ведущие погромную агитацию. Эти замечания Ленин особо написал на документе красными чернилами.[920]

Опубликованный декрет в конце концов получил название «О пресечении в корне антисемитского движения». В нем говорилось о том, что контрреволюционные погромы, как правило, вспыхивают в прифронтовой полосе, таким образом подчеркивался их «военный характер». Подписавшие декрет советские руководители указали на историческую тенденцию, выражавшуюся в своеобразном переплетении антисемитизма и контрреволюции. Антисемитизм был для контрреволюции средством приобретения опоры в массах, что, согласно этому и другим документам, воплощалось в «антисемитской агитации черносотенного духовенства». Значение этого документа состоит в том, что характерный для него подход к вопросу отразился во многих позднейших советских документах и статьях в качестве важнейшего идеологического мотива борьбы против антисемитизма и погромов: «Еврейские буржуа враги нам не как евреи, а как буржуа. Еврейский рабочий нам брат… Совет Народных Комиссаров объявляет антисемитское движение и погромы евреев гибелью для дела рабочей и крестьянской революции и призывает трудовой народ Социалистической России всеми средствами бороться с этим злом.

Национальная вражда ослабляет наши революционные ряды, разъединяет единый, без различия национальностей, трудовой фронт и на руку лишь нашим врагам».[921]

Для большевиков тоже стало неожиданностью переходящее в геноцид распространение погромов на Украине и в России с конца 1918 до конца 1920 г. Большинство из сотен погромов были осуществлены Добровольческой армией генерала Деникина и украинскими вооруженными бандами петлюровцев от имени Директории «Украинской народной республики», причем по числу совершенных убийств последние далеко «превзошли» даже деникинцев. Рейды погромщиков привели к зверскому уничтожению многих десятков тысяч, а по некоторым данным, двухсот тысяч человек.[922]

В конце 1919 г. Ленин поставил задачу подготовить особый доклад для ЦК РКП о положении еврейских рабочих и трудящихся и о задачах советской власти в области работы среди евреев. В относящейся к нашей теме части подготовленного документа подчеркивалось, что на Украине «погромная волна вконец испортила отношения между крестьянством и евреями и вообще отравила всю общественную жизнь края ядом антисемитизма».[923] Антисемитизм и погромы были идеологической цементирующей силой белогвардейско-офицерской диктатуры, символизируемой именами Деникина или Колчака, и белогвардейской контрреволюции в целом. Сходным было и положение на петлюровской Украине, где свержение советской власти с польской помощью — после поражения немцев в мировой войне — укрепило силы антисемитизма. Антисемитские топосы, утвердившиеся на первом этапе мировой войны, претерпели значительные политические и идеологические изменения, что побудило большевиков к быстрой реакции. К традиционным определениям «злых евреев» — «христоубийцы», «предатели», «шпионы», «виновники повышения цен», «спекулянты» и т. д. — пропагандистский центр Добровольческой армии (Осваг) и его идеологические «переводчики» добавили фигуру «советского комиссара-коммуниста». В результате этого убийства «алчных евреев», кто бы их ни совершал — казаки или петлюровцы, всегда сопровождались массовыми грабежами, что получало моральное «оправдание» в белогвардейской агитации и пропаганде: «Бей жидов — спасай Россию!» (или Украину) или «Бей жидов — долой коммуну!». На «глубину» «погромного» антисемитизма указывали не только сами погромы, но и то, что значительная часть либеральной интеллигенции, которая ранее группировалась в партии кадетов, скатилась до белогвардейской антисемитской пропаганды, будь то, например, сдержанный «асемитизм» П. Струве или призывавший к погромам антисемитизм бывшего либерала-веховца, священника и религиозного философа С. Булгакова. Взгляды последнего включали в себя фундаментальный предрассудок того времени, по которому русская революция «была напущена на Россию из-за границы евреями», причем этот предрассудок дополнялся традиционным антисемитизмом официальной православной церкви.[924] В то время как черносотенное движение уже годами раньше прекратило свое существование, его идеология «впиталась» в мышление широких слоев общества, которое в значительной степени само стало «черносотенным».

Из массы документов и исследований однозначно выясняется, что белые, по крайней мере учитывая международную реакцию, старались «скрыть» сам факт погромов, в то время как большевики, как раз наоборот, с самого начала сообщали о погромной агитации и погромах, осуществленных Красной армией, и предали это явление самой широкой гласности.[925] Ленин и узкое большевистское руководство имели точные сведения о погромах, знали страшные факты, связанные с антисемитизмом; Диманштейн информировал о происходящем лично Ленина.[926]

Реакция Ленина, Троцкого и других советских руководителей на погромы была решительной, опиравшейся на убеждения и обдуманной, но в то же время и гибкой, приспосабливавшейся к быстро изменявшейся ситуации и нацеленной на поиск оптимальных решений (в этой области также можно было воспользоваться опытом 1905 года). Позиция Ленина и Троцкого в связи с национальным составом Красной армии состояла в том (и, принимая во внимание их взгляды на партию и государство, не могла быть иной), что Красную армию, как и партию, нецелесообразно организовывать на национальной основе, ведь интернационалистская революция не должна отравляться тем самым национализмом, который является идеологией, объединяющей белых. Белые с их антисемитской идеологией и обещанием «единой и неделимой России» казались реставраторами старого царского режима. Деникин и Врангель охотно видели бы на месте большевистского режима своего рода «модернизованную монархию».[927] Ленин, как и все большевики, постоянно подчеркивал, что белые находятся «на содержании» у Запада, опираются на его поддержку, что дискредитировало их «демократическую», «национальную» пропаганду. Ленин же смог оставаться интернационалистом и при этом встать на «оборонческую позицию» в противовес интервенции, на позицию нового, социально обоснованного «государственного патриотизма» и защиты нового отечества, что позволило ему назвать белых представителями «французского, английского и американского капитала».[928]

Следуя политическим и теоретическим соображениям Ленина, большевистские руководители стремились органически ввести вооруженную самооборону евреев в рамки Красной армии. По указу Совнаркома от 17 ноября 1918 г. был закрыт «Союз евреев-воинов», после чего произошло независимое от национальных различий вхождение евреев в Красную армию. Советская власть стесняла деятельность еврейских сепаратистских и национальных (сионистских) организаций явно буржуазного характера. После закрытия упомянутого «Союза» было ликвидировано «Центральное бюро еврейских общин», а его имущество было передано местным советам, тем самым был положен конец существованию параллельного советам властного центра, опиравшегося на национальные «корни». Как подчеркивалось в декрете, принятом в ноябре 1918 г., «Бюро» и еврейские общины «ведут вредную политику, направленную к затемнению классового самосознания еврейских рабочих масс», и, «беря на себя исполнение правительственных функций», осуществляют эту деятельность «в антипролетарском духе», поэтому эти организации решено «закрыть навсегда». Вытеснение еврейских буржуазных и сионистских организаций из политической жизни компенсировалось оказанием социальной помощи массам бедных евреев, условия жизни которых ухудшились отчасти из-за экономической политики военного коммунизма.[929] На облегчение жизни евреев был нацелен целый ряд декретов и практических мер и позже, в 1920 г. Руководящую роль в этом играл Наркомнац, его Еврейский комиссариат и Еврейская секция большевистской партии, которую активно организовывало само Политбюро.[930]

В то же время власти не препятствовали легальной деятельности сионистских социалистических организаций («Поалей Цион»), больше того, когда весной-летом 1919 г. советская власть оказалась на краю гибели, были приложены усилия для привлечения в Красную армию как можно большего количества евреев с пострадавших от погромов территорий. К весне 1919 г. в ЦК Бунда получили перевес силы, выступавшие за соединение с Коммунистической партией.[931] Об этом своем намерении они сообщили телеграммой, направленной в апреле в Москву, и одновременно с этим ЦК Бунда мобилизовал членов своих организаций в возрасте от 18 до 25 лет в ряды Красной армии.[932] Подобные акции были особенно необходимы потому, что среди красноармейцев велась сильная антисемитская агитация в духе белогвардейско-черносотенной пропаганды, утверждавшей, что причиной всех бед и трудностей являются «еврейские комиссары».

Когда волна белогвардейских и петлюровских погромов достигла кульминации, изменилась политика как Ленина и большевиков, так и еврейских, главным образом сионистских, рабочих организаций. Это в концентрированной форме продемонстрировал VII съезд советов (декабрь 1919 г.), на котором различные еврейские партии единодушно встали на сторону советской власти, но, в отличие от большевиков еврейской национальности, питали иллюзорные надежды на создание в будущем в Палестине еврейского социалистического государства.[933] Различные течения «Поалей Цион» (Еврейская социалистическая партия и Еврейская коммунистическая партия) с такой же решимостью выступили на стороне советской власти и Красной армии, но при этом не отказались от перспективы создания социалистического государства в Палестине.[934] В конце 1919 г. в уже цитированном нами обобщающем документе, подготовленном еврейской секцией при ЦК РКП, утверждалось, что вместо прежних надежд и ожидания реставрации капитализма широкие круги еврейской мелкой буржуазии также начали искать способ приспособиться к новым политическим и экономическим условиям. Таким образом, несмотря на ограничение, а потом и упразднение иудаизма и религии вообще, началось приспособление все более широких слоев еврейского населения к новым советским условиям. В 1923 г. 5,2 % членов партии составляли евреи.[935] Этот процесс может быть показан единственной цифрой: в 1920 г. доля смешанных браков между евреями и неевреями составляла примерно 34 %, что, пользуясь понятием, часто употреблявшимся Лениным, называли ассимиляцией. В массовых масштабах перед евреями открывались такие жизненные возможности, о которых ранее нельзя было и мечтать.