5.1.1. Влияние произведения

«Государство и революция» вплоть до наших дней остается, вероятно, самой читаемой, наиболее высоко оцениваемой и непревзойденной по степени своего влияния работой Ленина.[616] Значение этой брошюры объемом чуть более ста страниц не подвергается сомнению даже теми биографами Ленина и исследователями его наследия, которые видят в ней лишь поделку, не имеющую большого теоретического значения.[617] Больше того, по каким-то причинам ее не могли обойти вниманием и те авторы, которые неисторично подходили к ней как к некой «специальной» работе или считали, что она «не представляет интереса, поскольку не была подтверждена историей». Как раз наоборот, они страстно или с холодной логикой «специалистов» спорили и спорят с положениями этой брошюры, практически отвлекаясь от того факта, что ее главным предметом, привлекшим интерес Ленина, была интерпретация связи между государством и классовыми отношениями в теории Маркса. Тибор Хайду еще в 1970 г. указал на то обстоятельство, что невозможно отрицать значение «Государства и революции» в том отношении, что Ленин «отчасти самостоятельно, а отчасти с помощью других исследователей-марксистов “раскопал” забытые идеи Маркса», чтобы с их помощью теоретически осмыслить перспективы социалистической революции.[618] До Хайду, еще в самом начале 1920-х гг., по существу такое же наблюдение сделал в одном из своих докладов о коммунизме Н. И. Бухарин, которого Ленин ранее критиковал именно по этому вопросу.[619] На это незаконченное произведение Ленина[620] опирались в XX в. целые политические движения во всем мире. Коммунисты читали его буквально как Библию (пока его не «отобрал» Сталин с его этатистскими убеждениями), но изучали его и члены различных анти-этатистских, антикапиталистических движений и партий. Это объясняется прежде всего тем, что в ленинской брошюре описана привлекательная картина социалистического будущего, в котором общественные, коллективистские ценности вводятся сферу политики. Очевидно, в этой небольшой книжечке заложена какая-то «тайна», из-за которой ее историческое значение далеко превзошло значение многих гораздо более зрелых с научной точки зрения работ на эту тему. «Государство и революция» легко читается, одинаково соответствует критериям научно-теоретического труда и политической брошюры. Это страстное, боевое произведение является призывом к осуществлению пролетарской революции и в то же время классическим обобщением важнейших целей революции. К тому же в нем описана исторически продуманная концепция революции и государства, прежде всего реконструирующая содержание важнейших с этой точки зрения работ Маркса и Энгельса и мобилизующая реконструированную традицию на создание государства по типу Парижской Коммуны. Не случайно, что ленинская брошюра использовалась и в качестве настольной книги революционного движения. Наконец, и подзаголовок брошюры, «Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции», содержит в себе практическое стремление сделать ее «настольной книгой» революционных рабочих.

Всемирно-историческое значение «Государства и революции» заключается в том, что идеи этой работы стали философией Октябрьской революции, причем в двойном смысле. С одной стороны, революция показана в ленинской брошюре как с точки зрения своей непосредственной цели (захвата власти), так и с точки зрения конечной цели (добровольного объединения свободных общин), политическая революция фигурирует здесь в качестве исходного момента социальной революции; а с другой стороны, хотя Ленин рассматривал выбранную им проблематику еще до революции, его произведение стало частью критической теории, пригодной для оценки дальнейших событий, а позже, в эпоху государственного социализма, было утопически вульгаризовано в марксистско-ленинистских пропагандистских изданиях. По прошествии еще нескольких десятилетий в идеологическом «нарративе», господствующем в эпоху антиутопического «реализма» смены общественного строя, ленинское произведение превратилось в досужие мечтания доктринера-фантаста, вследствие чего представители всех «серьезных» интеллектуальных течений считали и считают своим долгом высмеивать его. На основании серьезных работ о «Государстве и революции» можно выделить две основных тенденции. Представители одной из них интерпретируют ленинскую брошюру в качестве внутренне цельной и последовательной работы, опирающейся на либертарианские идеи и принципы (Н. Гардинг, К. Андерсон), а представители другой подходят к ней с точки зрения более поздних исторических событий, следствий революции и истолковывают ее так, как будто бы она была духовным стимулятором и выразителем авторитарного перелома и развития (А. Дж. Полан и — менее строго — Р. Сервис, «имплицитно» предполагающий авторитарную нацеленность ленинского произведения).[621]

Среди работ Ленина «Государство и революция» имеет наиболее интересную судьбу. Марксисты, более того, все антикапиталистические течения считали брошюру Ленина своим достоянием, поскольку она могла быть использована как против капиталистического, так и против сталинистского толкования государства, ведь Марксова конечная цель — отмирание государства — фигурировала в качестве цели русской и всемирной социальной революции. Идея перенесения «Государства и революции» в другой исторический контекст возникла уже на последнем этапе эпохи государственного социализма, прежде всего в работах веберианцев и либералов, причем с целью представить ленинскую брошюру частью предыстории сталинской эпохи, сталинистской интерпретации. Конечный вывод этой операции состоял в том, что советское государство и его институты утвердились как воплощение ленинского произведения, в качестве идеологической основы коммунистической монополии на власть. Так текст Ленина стал «активной действующей силой (agent) и компонентом формирования последующей истории», или, иначе говоря, предполагается наличие причинной связи между ленинской брошюрой и послереволюционными процессами, в том числе и сталинской практикой, ГУЛАГом. Такая точка зрения уничтожает различия между «авторитарным» Лениным «Что делать?» и «либертарианским» Лениным «Государства и революции», доказывая, что речь идет об одной и той же «авторитарной» философии и политике.[622] Конечно, позже марксистская критика вскрыла неисторичные,           «презентистские» характеристики подхода, применяемого Поланом, указав прежде всего на то, что в «веберианском» толковании тезис об «объединении исполнительной и законодательной власти в представительных органах трудящихся» считается авторитарным по той причине, что он открывает путь к теоретической и политической критике буржуазной демократии. Дело в том, что этот тезис является исходным и конечным пунктом уничтожения любых обособленных бюрократических структур и преодоления как буржуазной демократии, так и диктаторских методов власти.[623] В «Государстве и революции», как в произведении искреннем, открыто декларируется партийность и классовость, что уже в то время ужаснуло представителей официальной науки. В одной из часто цитируемых и касающихся сути политики формулировок Ленина это выражено так: «Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов».[624]

Самые «современные» аналитики обычно заостряют свою критику на том, что Ленин «расширял интерпретацию актуальной партийной борьбы до масштабов мирообъясняющего принципа».[625] Здесь возникает обычная проблема свободы общественных наук «от оценочных суждений», восходящая к Веберу. Однако критика, высказанная в научной форме, несет в себе двойное искажение. С одной стороны, в ней меняются местами причина и следствие, ведь дело обстоит как раз наоборот, поскольку у Ленина «интерпретация партийной борьбы» и вообще появление классового подхода вытекали именно из «мирообъясняющего принципа». С другой стороны, представители «эстетизирующей» политологии и социологии как науки любят показывать себя так, будто они стоят над классовым подходом и существующим строем и, в отличие от Ленина, представляют не партийную точку зрения, нацеленную на социальную справедливость, а выступают в роли судей, высказывающих объективную научную истину, и не «загрязняют» чистую науку всякими партийным предрассудками, связанными с классовой борьбой. Наконец, нужно отметить, что именно по отношению к Ленину было бы верхом неисторичности не принять во внимание тот факт, что он был революционным политиком, для которого наука, теория были, по его собственному признанию, лишь средством осуществления политических и социальных целей. Ленин часто цитировал слова Маркса о том, что теория является лишь руководящей нитью для деятельности. В отличие от многих «скрытничающих» ученых, он открыто говорил о мировоззренческих предпосылках своих работ. Стоит ли удивляться, если революционный политик упрекает ученых в апологии существующего строя? Попутно заметим, что общественные науки никогда не могли быть освобождены от «мировоззренческого выбора».

Вопреки веберианскому прочтению, ни Марксова, ни опирающаяся на него ленинская концепция не были нормативными теориями, свободными от исторических фактов, предпосылок. Согласно адекватному прочтению «Государства и революции», Ленин отнюдь не думал, что социализм, «самоуправляемая рабочая демократия, демократия по типу Парижской Коммуны может быть просто введена в России», в его интерпретации это была задача целой эпохи. К тому же, с чисто философской точки зрения в этом произведении говорится как раз не о подчинении общества государству, а, наоборот, о подчинении государства обществу. Это совершенно не меняется от того, как мы оцениваем происшедшее в России после октября 1917 г. Верно замечено: «Ленин не поставил вопроса об отношении между государством и гражданским обществом во всей его полноте, но все же стимулировал постановку таких вопросов в марксистской мысли XX в. Как Лукача, так и Грамши занимала «идея Советов», снимавшая различие между государством и гражданским обществом, характерное для либеральной демократии и отделявшее общественное от частного, политику от экономики…»[626] В буржуазной мысли естественно раздвоение «частной» и «политической» сфер, ведь его источником, основанием является рынок, капиталистические отношения. Эту проблему и поставил Ленин в теоретической и практической плоскости.

Политическая и теоретическая проблема «отмирания государства» всегда возникала в марксистской традиции как процесс «уничтожения классов». Ленин отождествлял разложение в результате войны данной мировой структуры накопления капитала, капиталистической системы с полной неработоспособностью всей этой системы в целом. Мировая война по-разному влияла на политическое и духовное развитие рабочего класса разных стран. Ленин как будто оставил без внимания тот факт, что война в то же время создала, вывела на поверхность определенные возможности для обновления капиталистической системы. В ближайшей перспективе это усиливало революционную ориентацию, однако в длительной перспективе препятствовало всестороннему осознанию реальных возможностей. С этой точки зрения для ленинской брошюры характерно любопытное противоречие. С одной стороны, после начала войны он сам отметил, что в сравнении с предыдущими историческими эпохами во всей мировой системе капитализма и прежде всего в странах ядра почти во всех сферах общественной жизни усилилась роль государства. Именно в этот период усложнившегося бюрократического управления Ленин обрисовал возможность замены этой бюрократической системы собственным, самодеятельным, строящимся снизу вверх пролетарским аппаратом управления. С другой стороны, он с такой легкостью представил себе замену этого «чудовища», «государственного колосса» «государством рабочих», как будто для всего мира был характерен тот властный кризис, который потряс российский режим. Как мы уже отмечали ранее, Ленин в данном случае как бы поставил в скобки вскрытую им проблему неравномерного развития. Он слишком механически представлял себе замену старого государственного аппарата новым, что выясняется из его статьи «Удержат ли большевики государственную власть?», написанной незадолго до Октябрьского восстания. В этой статье уже не нашли отражения имманентные вопросы, поставленные в «Государстве и революции».

Отвлекаясь от упрощенного языка политической пропаганды, нужно сказать, что в свете «Государства и революции» теоретически проблематична сама идея статьи, поскольку в брошюре Ленин считал управление государством задачей всего населения, в то время как в упомянутой статье оно представлено прежде всего как политическая задача, конечно, в смысле конкретного захвата власти. Ленин ясно понимал, что его пресловутая «кухарка» не может немедленно включиться в управление государством (обычно эти слова Ленина не цитируются), но зато может начать готовиться к этому. «Мы не утописты, — писал Ленин, — мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами… Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством… в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники».

Он исходил из того, что если помещики могли управлять своим государством, а после революции 1905 г. «Россией управляли 130 000 помещиков», то «Россией, будто бы, не смогут управлять 240 000 членов партии большевиков, управлять в интересах бедных против богатых… Мало того, у нас есть “чудесное средство” сразу, одним ударом удесятерить наш государственный аппарат, средство, которым ни одно капиталистическое государство никогда не располагало и располагать не может. Это чудесное дело — привлечение трудящихся, привлечение бедноты к повседневной работе управления государством».[627]