7.1. Истоки проблемы

«Социалистическая мировая революция», понимаемая как «международное свержение капитализма», представляет собой не просто некое идейное явление или концепцию, не просто органический элемент политики Ленина и большевиков, но часть истории русской революции и гражданской войны. Политика не может обойтись без мифов, веры, мобилизующих идей и идеологий, все представления о будущем изобилуют непредсказуемыми моментами, поэтому само «научное предсказание» тоже является частью борьбы за определение политических альтернатив. Все это, конечно, относится и к Марксовой и ленинской «традиции» мировой революции.

В рамках обычных идеологических подходов взгляды Ленина на мировую революцию обычно выводятся или опровергаются исключительно на основании взглядов Маркса. В этом отношении Ленин оказывается либо «гениальным продолжателем» идей Маркса (как это утверждалось в советскую эпоху), связавшим начало мировой революции с революцией в России, либо, согласно другим интерпретациям, характерным, например, для меньшевиков и их позднейших последователей, — «катастрофическим ревизионистом», порвавшим с Марксом, поскольку у последнего нельзя обнаружить ни слова о возможности автохтонной русской социалистической революции. В этом случае создается впечатление, что проблема может быть решена с помощью какого-либо идеологически-понятийного определения. Однако проблема «единства» и «различий» между Марксом и Лениным имеет не только теоретический, но и исторический аспект. Иначе говоря, разница эпох, в которые жили эти два мыслителя и революционера, выражается и в разнице их исторических «миссий», следовательно, их политические и теоретические задачи различались не в «телеологическом» смысле. В то же время очевидна и преемственность между Марксом и Лениным, выражающаяся в постановке вопросов и в антикапиталистической ориентации. Как мы уже постарались показать во 2-й главе, анализ работ и деятельности Ленина дает возможность сформулировать более взвешенные предположения.

Первоначально у Ленина не было и речи об «автохтонной» русской социалистической революции. Ленин с самого начала отличался от представителей прежних революционных течений тем, что, подобно Марксу, рассматривал возможность осуществления русской революции в рамках общеевропейского (больше того, мирового) революционного подъема, международного рабочего движения. Они оба сознавали, что в результате современного капиталистического развития, связывающего друг с другом различные регионы, крупные социальные перемены будут происходить в европейских масштабах, как это уже было исторически доказано революционной волной 1848 г.[961] Маркс неоднократно и по-разному описал эту всемирную тенденцию развития капитализма («глобализацию»), сделав при этом свои антикапиталистические выводы, которые восприняли Ленин и большевики. Например, в «Grundrisse» Маркс писал: «В то время как капитал, с одной стороны, должен стремиться к тому, чтобы сломать все локальные границы общения, т. е. обмена, завоевать всю Землю в качестве своего рынка, он, с другой стороны, стремится к тому, чтобы уничтожить пространство при помощи времени, т. е. свести к минимуму то время, которое необходимо для продвижения товаров от одного места к другому. Чем более развит капитал, чем вследствие этого обширнее рынок, на котором он обращается, который образует пространственную сферу обращения капитала, тем сильнее он в то же время стремится к еще большему пространственному расширению рынка и к еще большему уничтожению пространства посредством времени».[962]

Маркс уже писал о том, что не революция ведет к насильственной ликвидации мировой системы капитализма, а насилием сопровождаются кризисы капиталистической системы, в ходе которых прогресс «снимает самовозрастание капитала». В эти кризисные периоды «материальные и духовные условия отрицания наемного труда и капитала, которые сами уже представляют собой отрицание прежних форм несвободного общественного производства, сами являются результатом капиталистического процесса производства. Возрастающее несоответствие между производительным развитием общества и его наличными производственными отношениями находит себе выражение в резких противоречиях, кризисах, судорогах. Насильственное уничтожение капитала, не в силу внешних для него отношений, а как условие его самосохранения, есть та наиболее разительная форма, в которой ему дается совет уйти и уступить место более высокому состоянию общественного производства».

Ленин часто ссылался на эту проблематику, осознав, что отчасти в этих кризисах кроется неизбежность мировой войны, «порождающей» революцию. В уже цитированной работе об этом писал и Маркс: «Конечно, эти противоречия приводят к взрывам, кризисам, при которых внезапное прекращение всякого труда и уничтожение значительной части капитала насильственно возвращают его к тому уровню, на котором он в состоянии полностью применять свои производительные силы, не совершая самоубийства. Но эти регулярно происходящие катастрофы приводят к повторению их в большем масштабе, а в конечном счете — к насильственному свержению капитала».[963]

С началом мировой войны Ленин уже «почувствовал» всемирный характер катастрофы в Марксовом значении этого понятия. Тем самым потеряло значение известное утверждение Маркса из «Немецкой идеологии»: «Коммунизм эмпирически возможен только как действие господствующих народов, произведенное “сразу”, одновременно».[964] Как мы уже показали ранее, Ленин еще до революции 1905 г. пришел к политической концепции русской революции как искры для революций в других странах. События 1905 и 1917 гг. убедили его в правильности этих представлений, так как казалось, что распространение революции от Китая до Латинской Америки, от Германии до Венгрии фактами доказывало его правоту и, конечно, в этом смысле и правоту Маркса. Ленин освободил понятие мировой революции от «одновременности», «структурировал» его, однако исходной точкой его рассуждений, как и взглядов Маркса, была глобальная природа капитализма, а его «теория искры» добавила к этому «лишь» то, что в результате неравномерного развития «мировая революция» будет развиваться во времени и пространстве разным образом и с разной интенсивностью.

С этой точки зрения очень интересно, что за несколько дней до Октябрьской революции Ленин вернулся к этому вопросу. В статье «К пересмотру партийной программы», которая была опубликована в октябре 1917 г., он, откликнувшись на партийную дискуссию об империализме и кризисе капитализма, помимо прочего, снова указал на переплетение всемирного развития капиталистической системы и революции. Ленин предположил, что капиталистической системе имманентно присущ потенциально перманентный кризис, проявляющийся в том или ином географическом регионе мира, поскольку можно найти органическую связь, коренное противоречие между техническим прогрессом и относительным сокращением потребности в рабочей силе; по его мнению, кризис перепроизводства был связан с тем обстоятельством, что условия накопления пришли в столкновение с условиями реализации и т. д. Однако, наряду с «очевидными» характеристиками кризиса системы, Ленин подчеркнул, что современный капитализм не может быть определен только как анархический (хотя эта характерная черта принадлежит к сути кризиса и капиталистической системы). Как раз наоборот, «товары производятся… трестами не анархически, а по учету», и хотя в то время роль трестов в преодолении кризисов еще не сказалась в полную силу (что отразилось и в позиции Ленина), проблема все же была поставлена: всякий трест, «всякое акционерное общество с участием капиталистов разных стран есть “международно-организованный союз капиталистов”». Акцент здесь делается на понятии организованности как на новой своеобразной черте эпохи империализма, на «разделе мира экономическом между интернациональными трестами, разделе ими стран по договору, как областей сбыта».[965]

Однако — и в этом и состоит проблема — международная организованность капитала не может быть разрушена, побеждена национальным путем, посредством национальных рабочих движений, это было общее прозрение Маркса и Ленина. Результаты «национального решения» проблемы Ленин в 1922 г. не раз видел в итальянском фашизме. Следовательно, он никогда не отказывался от предположения, что революция будет иметь международный характер, собственно говоря, мировая война лишь в этом смысле могла означать для него начало мировой революции. В 1914 г. Ленин обвинил II Интернационал в националистическом «предательстве» — помимо прочего и потому, что в интересах поддержки войны он отказался от интернационализма. В конечном итоге это и открыло путь к предотвращению пролетарской революции и относительной стабилизации капитализма. Конечно, в 1917 г. Ленин (как и левые интернационалисты всей Европы) еще не подозревал об этом конечном результате и был уверен в том, что на практике возможна единственная альтернатива: военное варварство или социализм. Обобщая свое мнение о содержании войны,[966] Ленин ожидал освобождения от варварства именно от неизбежного международного распространения революции. И с октября 1917 г. революция с ее неоднородным развитием во времени и пространстве завоевала значительную часть Европы, прежде всего Среднюю Европу, которая была «срединной» (см. Енё Сюч) и в том смысле, что установила связь между русской революцией и западноевропейскими событиями.[967] Таким образом, Россия как «слабейшее звено капитализма» осталась «искрой» неудавшейся мировой революции, но мировая революция — теоретически, философски и политически — стала органической частью марксизма. Это и понятно, если учесть, что Ленин и революционные левые были не единственными, кто осознал потенциальные возможности мировой революции, ведь даже принадлежавший к буржуазному лагерю британец Дж. М. Кейнс, который позже стал идеологом государства всеобщего благоденствия, в своей известной книге «Экономические последствия мира» (“Economic Consequences of the Peace”), опубликованной в 1919 г., считал большевизм вызовом мирового масштаба, брошенным капиталистической системе.

Конечно, можно спорить о том, достаточно ли была обоснована концепция мировой революции теоретически, экономически и с точки зрения международного движения, но несомненно, что после Февральской революции неоднократно оспоренный тезис Ленина о «превращении империалистической мировой войны в гражданскую войну» стал доказанным элементом его позиции и позволил ему поставить развертывание русской революции в связь с возможностью революции в Германии в качестве естественного исторического результата европейского развития. Эти мысли Ленин повторил при возвращении на родину в «Прощальном письме к швейцарским рабочим»: «Объективные условия империалистской войны служат порукой в том, что революция не ограничится первым этапом русской революции, что революция не ограничится Россией. Немецкий пролетариат есть вернейший, надежнейший союзник русской и всемирной пролетарской революции. Когда наша партия выставила в ноябре 1914 года лозунг: “превращение империалистской войны в гражданскую войну угнетенных против угнетателей за социализм”, - этот лозунг был встречен враждой и злобными насмешками социал-патриотов, недоверчиво-скептическим, бесхарактерно-выжидательным молчанием социал-демократов “центра”… Теперь, после марта 1917 года, только слепой может нс видеть, что этот лозунг верен. Превращение империалистской войны в войну гражданскую становится фактом. Да здравствует начинающаяся пролетарская революция в Европе!»[968]

После октября 1917 г. Ленин с еще большей уверенностью придерживался этой точки зрения, причем с такой педантичностью, что даже нс принял приглашение на «традиционную» социалистическую конференцию, потому что на нее не пригласили представителей всех направлений, и не желал принимать участия в совещаниях различных направлений европейского рабочего движения, разделенных по воюющим группировкам.[969] Как уже было показано в одной из предыдущих глав, цель Ленина была ясна: организационно объединить преданные делу революции социал-демократические и иные революционные силы всей Европы.

Позже Ленин начал писать о «запаздывании» революции на Западе как о таком явлении, которое можно и нужно ускорить, но нельзя вызвать искусственно. В эту стратегию укладывалось создание Коммунистического Интернационала. По мнению Ленина, Коминтерн был «штабом мировой революции», однако Москва нс была Римом и лишь временно стала организационным центром мировой коммунистической партии, «естественным» центром оставался Берлин. Эта решимость отразилась на учредительном конгрессе Коминтерна, а позже на II конгрессе с его 21 условием вступления в Коминтерн, которые составляли «военные», «дисциплинарные» основы «мировой партии». Суть дела состояла нс в сектантской мелочности, как часто подчеркивается в исторической литературе, а в том, что сами коммунистические партии происходили из двух направлений, по формулировке Э. Хобсбаума, — «от брака между Октябрьской революцией и национальных левых». Тех, кто ориентировался на Москву, менее интересовала роль местных особенностей. Горизонт национальных левых определялся восточноевропейскими горами и равнинами. Правда, исследователи обычно видят классические симптомы сектантства в строгих условиях приема в Коминтерн, и строгая, почти военная централизация действительно содержала в себе опасность сектантства, особенно если вступавшая в Коминтерн партия работала в условиях нелегальности. Все же суть состояла в том, что организационно Коминтерн был «сколочен». Конечно, организационная иерархичность, военная организация, характерные для коммунистической партии того времени, соответствовали ее политической линии, направленной на «мировую революцию».[970] В действительности «ленинские условия» станут воплощением настоящего сектантства позже, в изменившихся исторических условиях, однако это уже будет другая эпоха… Таким образом, идея мировой революции и «преувеличение» значения процессов ее осуществления были органической частью самой революции. Без этого сознания, без этой веры невозможна история Октябрьской революции и всего европейского революционного движения. Эта вера, ожидание мировой революции охватила в России широкие революционные массы, чего нельзя сказать о рабочем классе Западной Европы. Наивная вера в мировую революцию жила в сознании простых крестьян-коммунистов даже в 1930-е гг., как это запечатлел для потомков М. А. Шолохов в образе колхозного партсекретаря Нагульнова. Но можно вспомнить и политическое самоопределение значительных групп западной интеллигенции того времени. Мировая революция была для них той идеей, которая привлекла под знамена коммунизма (и СССР) целое поколение, о чем, применительно к собственной биографии, так хорошо пишет Э. Хобсбаум.[971]