7.4. Мессианская левизна

Известная брошюра Ленина «Детская болезнь “левизны” в коммунизме» и его польское «заблуждение» не имели общих корней ни в методологическом, ни в теоретическом, ни в политическом смысле. Как мы видели, Ленин поначалу неверно оценил положение в Польше, недооценил вспыхнувшие национальные чувства и глубину антирусских настроений и их антиреволюционное содержание.

Центральная проблема явления левизны коренилась в отношении к политическим компромиссам. Ленин понимал, что отклонение любых компромиссов питалось непониманием новой исторической ситуации, проистекало из неспособности приспособиться к новому соотношению классовых сил, так как представители этого направления по-прежнему придерживались точки зрения, сложившейся еще «до революции». Именно для освещения этого комплекса явлений Ленин написал в апреле 1920 г., к открытию II конгресса Интернационала, свое знаменитое полемическое произведение о «левизне».[1017]

Ленин на множестве голландских и русских, немецких и английских, а также и венгерских примеров показал типичные черты этого явления. «Левые коммунисты» занимали революционную позицию и по таким вопросам, которые не могли быть решены с помощью непосредственных политических акций. Политическое содержание ленинской критики может быть адекватно истолковано в рамках политических и организационных процессов, связанных с возникновением и укреплением III Интернационала. Не углубляясь в сложную и сегодня уже, наверное, кажущуюся не столь интересной историю повседневной политической борьбы, можно, однако, с очевидностью сказать, что Ленин выступил против «левизны» в интересах осуществления исторического поворота. В своей брошюре он так изложил свои конечные выводы: «Коммунисты должны приложить все усилия, чтобы направить рабочее движение и общественное развитие вообще самым прямым и самым быстрым путем… Это бесспорная истина. Но стоит сделать маленький шаг дальше — казалось бы, шаг в том же направлении — и истина превратится в ошибку. Стоит сказать, как говорят немецкие и английские левые коммунисты, что мы признаем только один, только прямой путь, что мы не допускаем лавирования, соглашательства, компромиссов, и это уже будет ошибкой, которая способна принести, частью уже принесла и приносит, серьезнейший вред коммунизму».[1018]

Разрыв с левацким политическим доктринерством произошел лишь весной 1921 г. на III конгрессе Коминтерна после ряда тяжелых политических конфликтов. Более гибкая политика, отказ от сектантства и спад революционного движения привели к созреванию «политической тактики рабочего единства» под эгидой Коминтерна.[1019] В августе 1919 г. Ленин писал представительнице «левацкого» антипарламентарного направления Сильвии Панкхерст, что одной из главных характерных черт «левизны» является сектантство (которое проявляется в антипарламентаризме), представляющее собой методологический и политический тупик.[1020]. Дёрдь Лукач всю жизнь считал справедливым брошенное ему Лениным обвинение в «антипарламентаризме»,[1021] а спор Ленина с Б. Куном практически стал постоянным, поскольку Кун даже в нереволюционных ситуациях говорил на языке революционных лозунгов. Однако осознание того, что левизна не только проявляется во «второстепенном» вопросе о парламентаризме, но и образует целую систему взглядов и структур деятельности, связано с опытом Брестского мира,[1022] а к весне 1920 г. это явление уже развернулось в международных масштабах в своей «классической» форме. Реакцией на это и стала ленинская брошюра, «правоту» автора которой доказал печальный немецкий опыт, поражение в т. н. мартовских боях весной 1921 г.

Многие группы молодого коммунистического движения еще и весной 1921 г. были заворожены перспективой мировой революции, хотя на III конгрессе Коминтерна левацкие течения в принципе потерпели поражение как в организационном, так и в теоретическом и тактическом отношении. В уже отнюдь не революционной ситуации философски обоснованное мессианское сектантство, как позже назвал свое направление сам Лукач, являвшийся его виднейшим идеологом, по отношению к проблеме парламентаризма и общего развития революции выделялось ориентированностью на конечные цели. Венгерский философ, будучи отчасти идеологом т. н. наступательной тактики, еще и в марте 1921 г. подходил к событиям с точки зрения актуальности немецкой революции, хотя тогда он уже склонялся к принятию предложенной Лениным тактики «единого рабочего фронта», которая заменяла стремление к непосредственному осуществлению революции политикой объединения массового и профсоюзного движения. В свою очередь, Б. Кун поддерживал итальянские и немецкие поправки к внесенным К. Радеком т. н. «русским тезисам», эти поправки подверглись резкой критике Ленина как «сектантские».[1023] В своем стратегическом мышлении Ленин считал особенностью этого периода его «нетеоретичность», видел в нем такой промежуток времени, когда стали заметными все, даже самые неблагоприятные альтернативы, и главная задача состояла в необходимости сориентироваться среди них на практике. Появление «мессианских левых» было для Ленина неожиданным, «взволновавшим» его явлением. Неожиданным, потому что у него не было возможности изучить его природу на партиях II Интернационала и из теоретических работ. По старой привычке он отождествил его с анархизмом, и нельзя сказать, что полностью ошибся, так как истоки мессианской левизны, как показал И. Херманн несколько десятилетий назад, восходят к Жюльену Сорелю, не марксисту, а социалисту, отвергавшему абстрактные теории и воплощавшему «французскую ориентацию на практику». Сорель «обратился к Ницше и Бергсону, чтобы философски обосновать свою общую политическую философию, опирающуюся на забастовки, и действительно оказывал большое влияние не только во Франции, но и в Италии, а также отчасти в Германии и Венгрии. В нашу задачу не входит рассмотрение того, как были связаны с этим мессианским мировидением Эрвин Сабо и члены “Воскресного общества” Лукач и Корш, но несомненно, что проблема революционной практики укоренилась в качестве фундаментального вопроса в мышлении интеллигентских групп, оппонировавших II Интернационалу, но исходивших из марксизма».[1024] Можно спорить о том, кого можно отнести к предыстории мессианской левизны в России, но одним из них, по всей видимости, был А. А. Богданов, о котором говорилось в одной из предыдущих глав.

В философском подходе к практике Ленину не нравилось именно отсутствие практических ответов и отдаленность от реальной жизни. Это хорошо отразилось во фразе, напечатанной в «Роте фане» в марте 1920 г., во время Капповского путча, грозившего смертью версальской демократии: «Пролетариат не пошевелит и мизинцем ради демократической республики». Эта зарождающаяся сектантская установка по-настоящему проявилась год спустя, в ходе т. н. мартовских боев, в удалении с поста немецкого коммунистического руководителя П. Леви, противостоявшего сектантству и придерживавшегося тактики «единого рабочего фронта», а также в том, что выступавший против этой тактики Б. Кун, будучи сторонником «теории наступления» в Коминтерне, хотя и не играл непосредственной роли в мартовской акции, но все же поддерживал соответствующую этой акции политику.[1025] Попытка немецких революционных сил весной 1921 г., которая может считаться совместной акцией многих руководителей Коминтерна и немецких левых коммунистов, стала не началом пролетарской революции, а последним событием ее поражения. Согласно решению пленума ЦК Объединенной компартии Германии от 17 марта, целью вооруженного рабочего восстания в Средней Германии (22 марта — 1 апреля 1921 г.) должно было быть «свержение правительства» и «союз с Советской Россией». Это восстание вспыхнуло после того, как власти прусской провинции Саксония решили использовать полицию для подавления рабочих волнений и «восстановления порядка». Быстро изолированное восстание потерпело поражение, по некоторым данным погибло 145 человек, около 35 тыс. человек было арестовано.[1026]

Это сектантское направление проистекало не только из указанных выше мессианских источников, но и из своеобразного бюрократизма, «революционного волюнтаризма» и властного насилия, опиравшегося на представление о том, что все практические проблемы могут быть решены административно-насильственным путем. (Позже Лукач назвал эту тенденцию «бюрократическим сектантством»). Несомненно, что в России эта тенденция подкреплялась концентрацией власти. С революционной попыткой в марте 1921 г. совпали подавление антикоммунистического матросского восстания в Кронштадте и появление рабочей оппозиции. Представители внутрипартийных «пролетарских мессианских» течений (рабочей оппозиции и др.) сотворили из пролетариата настоящего идола, как будто он весь стоял на уровне его самых сознательных группировок. Такое представление было непосредственно опровергнуто как восстанием, так и его подавлением. Вооруженное подавление восстания было для Ленина — спорной — необходимостью, вытекавшей из логики власти, другие обосновывали эту необходимость «философскими» и эмоциональными доводами, видя в любом восстании проявление контрреволюции. В немецкой мартовской акции эти две разновидности сектантства несчастливо сомкнулись, в то время как в России столкнулись друг с другом. Ленин в то время боролся на X съезде с третьей разновидностью мессианства, с уже упомянутым «пролетарским мессианством», проявившимся в образе рабочей оппозиции. Его представители, как будет видно ниже, рассматривали ситуацию с точки зрения непосредственного осуществления социализма. Эта форма мессианства была совершенно иным явлением по сравнению с мессианизмом бюрократического спасения, представителем которого был, например, венгр Б. Кун. Ленин считал сектантство венгерского революционного руководителя очень вредным, хотя ценил и уважал преданность Куна. Б. Кун казался Ленину воплощением «политической ограниченности и узости», «глупости», «бесчувственности к массам», «сектантства» и «революционного фразерства».[1027] Позиция Ленина была сформулирована как третье направление между правым «оппортунизмом» и «левизной». Ленин подчеркивал, что буржуазия «видит в большевизме почти только одну его сторону: восстание, насилие, террор; буржуазия старается поэтому приготовиться в особенности к отпору и сопротивлению на этом поприще». В этой связи он ссылался на пример массовых убийств во время белого террора в Финляндии и Венгрии. Ленин смотрел на свою страну как на осажденную крепость, в которой меньшевики, прочие социал-демократы и эсеры, казалось, не способны порвать со старым миром в теоретическом и политическом отношении. А «левизна» представлялась ему как бы наказанием за правое «вырождение» социал-демократии, «той же ошибкой, только с другой стороны», делаемой левыми коммунистами, «левым доктринерством», которое не может приспособиться к новым условиям, новым «вызовам», «упирается на безусловном отрицании определенных старых форм, не видя, что новое содержание пробивает себе дорогу через все и всяческие формы».[1028]

Следовательно, в своей небольшой брошюре о «левизне», написанной по политическим мотивам, Ленин попытался описать методологические и политические предпосылки уяснения новой исторической ситуации. Не случайно, что ее читаемость достигла кульминации в хрущевский период, когда явление сталинизма рассматривалось в понятийных рамках «левизны», сектантского доктринерства. Таким образом, были смешаны очень разные, прямо противоположные друг другу «левые» течения от сталинистов до сторонников советского коммунизма. В противоположном смысле, но с помощью тех же методологических приемов были сведены «к общему знаменателю» Ленин и Сталин, в которых видели «реставраторов капитализма» в СССР, «представителей нового интеллигентского класса». В конце 30-х гг. эта мысль была снова сформулирована Карлом Коршем, развивавшим критику Ленина Паннекуком.[1029] Это «сведе?ние», являющееся прямой политической инсинуацией, стало по-настоящему популярным позже, после смены общественного строя в странах Восточной Европы, оказалось элементом идеологии этого процесса.

В конечном итоге ленинская брошюра показала, что ее автор окончательно порвал со всеми теми политическими и теоретическими концепциями и традициями, которые внушали или стимулировали революционные действия в нереволюционных ситуациях. Он осознал и подчеркивал необходимость гибкой политики, соответствующей актуальной исторической ситуации и учитывающей важность компромиссов, выработал те методологические предпосылки, в свете которых «представительство политических интересов рабочего класса» не всегда, больше того, во многих случаях отнюдь не означало применение «наиболее революционных радикальных» мер, а требовало тактического, стратегического и теоретического осмысления конкретных исторических и политических возможностей. Под лозунгом «конкретного анализа конкретной ситуации» Ленин объявил войну новому сектантству, новому догматизму, которые, несмотря на все его старания, укоренились в коммунистическом движении в первой фазе его становления. Позже эти сектантские направления различного типа получили самостоятельное значение, и борьба с ними сопровождала всю историю международного коммунистического движения. Изучение этого явления должно стать предметом отдельного исследования.