3.1.1. «Что делать?» Партия и классовое самосознание

Через шесть месяцев после того, как 29 января (10 февраля) 1900 г. окончился срок ссылки, Ленин выехал за границу. В июле в Швейцарии он наконец встретился с «отцом» русского марксизма Г. В. Плехановым и своими будущими соредакторами Потресовым, Аксельродом и тоже освободившимся из ссылки Мартовым, вместе с которыми Ленин в 1900 г. начал издание знаменитой «Искры».[376] Как представители русского марксизма, все они рассматривали это газету в качестве интеллектуального источника и организационного центра революционной и, конечно, в соответствии с существующими условиями, нелегальной социал-демократической партии.[377] В принципе партия была создана еще в 1898 г. на I съезде в Минске, однако, как известно, реальное создание партии произошло в 1903 г. на II съезде в Брюсселе и Лондоне, где были приняты программа и устав партии.[378]

В. И. Ульянов в середине 1890-х гг. понял, что «интеллектуальные» кружочки и революционные группки, то есть организации, работающие «кустарными» методами, подобно ручью в пустыне, обречены на иссыхание, растворение в условиях складывающегося капиталистического строя, станут добычей охранки и не являются серьезным противовесом существующему режиму. В то же время Ульянов и его соратники хорошо ощущали социальные последствия стремительного распространения капитализма, прежде всего бурное развитие рабочего движения. Различные революционные кружки и группировки уже в 1895 г. приступили к созданию социал-демократической организации, и в декабре это стремление воплотилось в нелегальной организации «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». В ходе ее создания молодые марксисты осторожно относились к старым идейным традициям революционного народничества, воздерживались от всякой непосредственной идейной полемики, а народовольцы отказались от пропаганды террора и своих взглядов на экономическое развитие России.[379] Еще до трехлетней ссылки, в которую В. Ульянов был отправлен именно за участие в основании «Союза», его деятельность по расширению петербургского рабочего движения заслужила высокую оценку Плеханова и Аксельрода. Из ответа Ленина выясняется, что он уже тогда ясно знал и понимал, что утверждение социал-демократии в России зависит от того, сумеет ли марксистская интеллигенция вступить в тесную связь с разворачивающимся спонтанным рабочим движением, представители которого и сами искали связи с молодыми революционными интеллигентами.[380] Как мы уже видели, в ссылке Ленин изучал экономическую      историю России. После ссылки, создавая «Искру» и став ее редактором и автором, он в первую очередь выступал как деятель рабочего движения, «организатор партии».

Поселившись за границей, он практически немедленно приступил к изложению тех причин и процессов, которые должны были «неизбежно» привести к созданию всероссийской организации, основанной на принципах централизации и конспирации, к основанию настоящей социал-демократической партии в условиях господства самодержавия в России. В знаменитой полемической книге «Что делать?» Ленин выступил прежде всего против «русских бернштейнианцев», сплотившихся вокруг журнала «Рабочее дело» (органа «Союза русских социал-демократов за границей»), а конкретно — против течения «экономизма». Эта книга была опубликована в 1902 г. в Штутгарте в издательстве Дитца.

У современного читателя эта книга, в течение многих десятилетий считавшаяся одним из важнейших документов коммунистической партии, несомненно, вызывает сильное разочарование, причем не только из-за необыкновенно подробного и скучного описания газетной полемики и архаичной манеры изложения, но из-за того, что в ней нет «политологически» разработанной, систематизированной общей «теории партии». Эта книга «всего лишь» заложила идеологические и теоретические основы тогда еще не существовавшей социал-демократической партии.[381] Конечно, она вызвала споры в узком кругу марксистов того времени, ведь уже ее название одновременно указ как на продолжение традиций народничества (Н. Г. Чернышевский «Что делать?»), так и на разрыв с ними.[382] Редакторы «Искры» по существу согласились с основными     положениями книги, в которых описывались рамки функционирования и организационная структура партии. Ленин, конечно, не виноват в том, что в сталинскую эпоху это произведение было оторвано от его первоначального содержания и идеологически «канонизировано», а практически фальсифицировано в интересах «утверждения ведущей роли партии» и «укрепления партийной дисциплины». Споры об этой книге продолжаются и ныне, поскольку всякая практическая и теоретическая деятельность в рабочем движении обязательно обращается к ней как к важной части «традиции». Один из наиболее компетентных исследователей этой проблематики Ларе Лих раскрыл важнейшие причины этой актуальности.[383] В его интерпретации Ленин предстает как современный миссионер, религиозный проповедник, провозглашающий «Великое воскресение», «Прозрение», верящий в силу слова и способный, сломив любые границы, внушить свою веру, «обратить» в нее всех рабочих. Авторы, утверждающие, что этот «современный миссионер» был всего лишь обуянным «манией власти» интеллигентом, не опираются на конкретный исторический анализ и, в отличие от Лиха, не помещают деятельность Ленина в соответствующий исторический контекст. В свою очередь, Лих показывает те исторические предпосылки, обусловившие усиление сознательного рабочего класса (как класса-для-себя), который, как это понял Ленин, в силу своей активности мог претендовать на «гегемонию» среди всех наемных рабочих.[384] Однако эта аналогия должна включать в себя и тот факт, что этот современный «проповедник» использовал все новейшие научные достижения и был знаком со всем арсеналом новейших организационных средств: в личности Ленина объединились качества миссионера, проповедника, ученого, самостоятельного организатора, солдата-добровольца, партизана и бунтаря.

Главная идея Ленина, сформулированная в книге «Что делать?», была совершенно конкретна и исторична. Это была идея создания способной руководить революционным восстанием, основанной на принципе полной добровольности нелегальной партии, которая могла быть только партией «профессиональных революционеров», знакомых с правилами конспирации, историей и «логикой», а также средствами политической и вооруженной борьбы. Социализм может быть лишь конечной целью партии как организации (отмечаю это во избежание недоразумений), а ее непосредственной политической и экономической целью должно стать достижение подготовляющего социализм исторического этапа, пользуясь терминологией Маркса, «диктатуры пролетариата» или переходного периода, к проблеме которого мы еще вернемся. В своих представлениях и политической деятельности Ленин отводил партии роль закваски и руководителя уже существующего движения, воплощающего революционное течение и придающего форму русскому революционному рабочему движению.

Как мы уже подчеркивали, книга «Что делать?» рождалась в ходе борьбы с экономистами, которые (прежде всего, Е. Д. Кускова и С. Н. Прокопович) в документе, получившем известность под названием «Credo»[385], подчеркивали роль экономической борьбы рабочего класса и выступили против необходимости повседневной политической борьбы, «импортировав» тем самым в Россию «бернштейнианский ревизионизм», «экономизм».

При этом основная постановка проблемы практически «сама собой» привела к вопросу о революционности рабочего класса: с 1902 г. важнейшей целью Ленина — как мы видели, не без определенных предпосылок — было определение «роли социал-демократии по отношению к стихийному массовому движению».[386] Иначе говоря: каким образом рабочие массы смогут достигнуть «зрелости», которая сделает их способными свергнуть царское самодержавие? Ленин реагировал прежде всего на положения вульгарных экономистов, противопоставлявших экономическую борьбу рабочего класса политическим требованиям. Ссылаясь на спонтанность, на «саморазвитие» рабочих, они подчеркивали их профсоюзную борьбу, видели у них только «тред-юнионистское сознание». Защищая свои взгляды, русские экономисты, как и ранее Струве, ссылались на новое течение в немецкой социал-демократии, на идеи Эдуарда Бернштейна. Ленин, для которого социал-демократия была партией социальной революции, видел суть бернштейнианства именно в том, что «социал-демократия должна из партии социальной революции превратиться в демократическую партию социальных реформ». Именно в подтверждение этой идеи Бернштейн отрицал «возможность научно обосновать социализм» и тем самым снимал с повестки дня и ведущую к нему «социалистическую революцию». Как известно, этот тезис Бернштейна до сих пор является основополагающим для современной социал-демократии.

В «Что делать?» появилась важная мысль о том, что за столкновением «революционной» и «реформистской» партий стоит различное отношение к государству и революции, к буржуазии и капитализму. В «государственном социализме» Бернштейна (или, например, Фольмара) возможность парламентского правления социал-демократии отождествлялась с «конечной целью» и, собственно говоря, ставилась на место цели достижения социализма, осуществления социалистической революции, что противоречило взглядам Маркса, который ранее и сам критиковал фольмарову концепцию государственного социализма.[387] Русские экономисты также пытались исключить революционный    переход к социализму. Таким образом, в глубине политического конфликта таился тот факт, что Бернштейном «отрицалась принципиальная противоположность либерализма и социализма; отрицалась теория классовой борьбы».[388] В центре ленинских тезисов, касающихся «партийного строительства», стоял вопрос о том, каким образом рабочий класс может прийти к революционному классовому сознанию. По его мнению, в буржуазном обществе рабочий класс не только в общем, но и конкретно находится в подчиненном положении, поскольку все предрассудки, связанные с капиталистической системой, «проникают» в самые глубинные слои его сознания, вследствие чего он не может самостоятельно освободиться от этих предрассудков. В первые годы своей западноевропейской эмиграции Ленин мог лично убедиться в том, что сам капиталистический режим (с помощью прессы и т. д.) привносит извне в сознание рабочих взгляды, культурные образцы и обычаи, обеспечивающие сохранение капитализма (таким образом, этот тезис был не просто заимствован Лениным у Каутского). Этот повседневный опыт помог Ленину сделать вывод, что «без революционной теории не может быть и революционного движения». Под этим нужно понимать и теоретическое обоснование повседневной революционной агитации и пропаганды с учетом национального, местного своеобразия. Ленин совершенно ясно понимал, что «национальные задачи русской социал-демократии таковы, каких не было еще ни перед одной социалистической партией в мире».[389]

В отношении соединения «стихийности масс» и «социал-демократической сознательности» Ленин и (тогда еще) большевистский философ Богданов осознали особую важность более или менее протяженных периодов подготовки к революции, когда рабочий класс «приобретает способность» возглавить будущую революцию. Легко поддерживать революционную теорию в революционный период, однако нельзя стихийно «изучить» «логику» политической борьбы и природу участвующих в ней сил. В результате своих рассуждений Ленин пришел к выводу, что при буржуазном строе, как правило, «у рабочих и не может быть социал-демократического сознания» (конечно, под социал-демократией всегда нужно понимать марксистскую социал-демократию). Позже, в 1907 г., под влиянием опыта революции он отказался от этого тезиса, более того, признал, что в новой ситуации в партию, наряду с «профессиональными революционерами», могут вступать и массы пролетариев.

О том, что ленинско-искровская концепция РСДРП была «придумана» именно для рабочего движения, однозначно свидетельствует замечание Ленина в брошюре «Шаг вперед, два шага назад», опровергавшее обвинение в том, что он отождествляет социал-демократию с заговорщической организацией. Приведя цитаты из своих прежних работ, Ленин писал: «Из этой справки видно, как некстати напоминал мне тов. Мартов, что организацию революционеров должны облекать широкие рабочие организации. Я указывал на это еще в “Что делать?”, а в “Письме к товарищу” развивал эту идею конкретнее… Каждый завод должен быть нашей крепостью…».[390] Ленин наметил целую цепь легальных и нелегальных организаций, которые должны сплачивать рабочих вокруг социал-демократии. «Заговор», естественно, являлся не фундаментальным принципом партии, а лишь специальным методом действий в определенных условиях.[391] Таким образом, деятельность легальных организаций открывала новые возможности. Конечно, важнейшим замыслом Ленина было создание целой сети организаций, которая способствовала бы установлению связей между различными группами угнетенного общества в стране, где не существовало даже элементов гражданского общества.[392] Другой вопрос, что в западной литературе даже авторы взвешенных работ в течение многих десятилетий выводили из «Что делать?» всю ленинскую концепцию социализма и организации общества.[393]

Несомненно, что Ленин до конца жизни сохранил свои взгляды на важность просвещения и воспитания, хотя никогда не отрицал, что «самовоспитательное» влияние повседневной борьбы играет по крайней мере такую же роль, как и «обучение». Это «теоретическое сознание» или, как позже сформулировал Лукач в «Истории и классовом сознании», «вмененное сознание» в «Что делать?» представлено не стерильным пролетариатом (как у Лукача), а «историческим опытом всех стран». Поскольку это сознание могло быть привнесено только извне («рабочий класс собственными силами может развить исключительно тред-юнионистское сознание»), неудивительно, что Ленин придавал огромное значение революционной интеллигенции; однако это в большей степени свидетельствует не о влиянии народничества, а о специфичности положения в России, о своеобразных противоречиях спонтанного революционизирования рабочего класса и его культурной отсталости. То, что Лукач в 1922 г. считал преимуществом, у Ленина выступало как проблема. Ленин очень точно чувствовал, что «в России теоретическое учение социал-демократии возникло совершенно независимо от стихийного роста рабочего движения, возникло как естественный и неизбежный результат развития мысли у революционно-социалистической интеллигенции».[394] Это еще раз подтверждает, что в «строительстве» партии Ленин исходил из конкретного опыта российского рабочего движения, непосредственным результатом этого конкретного опыта, конкретной ситуации стали требования централизации и конспирации. Как мы уже видели в предыдущей главе, выступая за отказ от сектантских настроений и участие в политике широких масс, Ленин понимал и «негативные последствия» этой ситуации, ее «восточные черты».[395] К вопросу о взаимоотношениях между «профессиональными революционерами и чисто рабочим движением» он подходил с точки зрения организации массовых стачек как точки «встречи» партии и рабочего движения и одного из важнейших достижений рабочего движения. Массовая стачка не была для него «тайной» акцией, хотя, по его мнению, для «технической» подготовки выступления многотысячной массы людей необходимо ограниченное число «профессиональных» организаторов, а борьбу против «политической полиции» «должны организовать “по всем правилам искусства” люди, профессионально занятые революционной деятельностью». Таким образом, Ленин связал воедино несколько элементов рабочего движения: его широкую профсоюзную базу, профессиональную организованность и конспирацию, а также ясную идеологическо-политическую позицию под знаком нового революционного учения, марксизма.[396]

Имея в виду необходимость «профессиональной подготовки», Ленин еще в 1901 г. подверг политической и идеологической критике два старых революционных течения, народничество и анархизм, не сумевшие дать ответы на новые вызовы со стороны современного буржуазного общества. Как уже говорилось, его главное возражение заключалось в том, что народники не понимают характерных черт российского капитализма и поэтому пытаются изменить существующий строй посредством отживших, романтических акций (терроризма, насильственных действий революционного меньшинства и т. д.), что, по мнению Ленина, не могло привести ни к каким положительным результатам. Что же касается «отрицавшего политику» анархизма, то ему недоставало «понимания развития общества, ведущего к социализму», «причин эксплуатации», «классовой борьбы как творческой силы осуществления социализма». На основании исторического опыта Ленин считал, что эти, как сказали бы в наши дни, «досовременные» течения не принесли никаких серьезных результатов в деле организации трудящихся. Он назвал ошибкой анархистов «нелепое отрицание политики в буржуазном обществе», которое приводит к «подчинению рабочего класса буржуазной политике под видом отрицания политики».[397]

На вопрос «что общего между экономизмом и терроризмом?» Ленин отвечал, что оба они означают «преклонение перед стихийностью». По его мнению, того, кто равнодушен даже к русскому произволу, не возбудит и «единоборство правительства с горсткой террористов».[398] В «Что делать?» он подробно разбирает «структуру функционирования классового сознания». В его понимании участие рабочего класса в повседневной политике прежде всего зависит от понимания эволюции соотношения классовых сил, без чего пролетариат всегда будет оставаться лишь орудием капитала.[399] Несомненно, Ленин преувеличил роль «понимания» теоретической и научной истины в истории и политике, уделив меньше внимания изучению сложной цепи различных интересов. Причиной этого было, кроме всего прочего, и его мнение, что «погружение в частности» может стать препятствием революционной организационной деятельности, «смертью действия». Взгляды Ленина на революционную организацию отражали и его убеждение в том, что истиной должно овладеть прежде всего «революционное ядро», в то время как рабочие озабочены не теоретическими проблемами, их побуждают к революционным действиям тяготы повседневной жизни. Как мы увидим, Ленин и позже сохранил свое резко критическое отношение к анархистскому движению, причем не из-за организационной конкуренции (хотя и это не исключено!), а по принципиальным, тактическим и теоретическим, соображениям.

Таким образом, в «Что делать?» Ленин писал о подпольной революционной организации, объединяющей «людей, которых профессия состоит из революционной деятельности (поэтому я и говорю об организации революционеров, имея в виду революционеров-социал-демократов)». Конечно, в этом нет ничего удивительного, поскольку в данном случае речь поминутно шла о жизни людей. При самодержавном строе успеха могли добиться только специалисты (да и те нечасто). Партия, революционная организация, если она приступала к действиям с надеждой на успех, должна была быть не только «возможно более конспиративной», но в определенном смысле «альтернативой» тайной полиции.[400] Профессионализм, от которого зависела жизнь рабочих и профессиональных революционеров, естественно, не допускал наивности и благодушного дилетантизма.[401] Именно имея в виду «профессионализм», Ленин писал, что «по своей форме такая крепкая революционная организация в самодержавной стране может быть названа и “заговорщической” организацией».[402] Такую организацию он рассматривал важнейшим орудием революционного восстания против царизма; она должна «подготовить» революционную перестройку и разработать стратегию «перехода» от повседневной экономической и политической борьбы к конечной цели революции. В этом смысле Ленин писал об «отрицании немедленного призыва к штурму» и о партии как важнейшем организационном средстве в руках рабочего класса для осуществления такого «перехода».[403]

В другой связи уже говорилось о том, что Ленин видел организационные предпосылки широкой социальной базы и осуществления целей партии в «сети агентов», соединении различных форм рабочего движения, без чего невозможна и подготовка восстания.[404] Он писал об упорной и непрерывной организационной деятельности, которая, «наконец, приучала бы все революционные организации во всех концах России вести самые постоянные и в то же время самые конспиративные сношения, создающие фактическое единство партии, — а без таких сношений невозможно коллективно обсудить план восстания и принять те необходимые подготовительные меры накануне его, которые должны быть сохранены в строжайшей тайне». Таким образом, Ленин все подчинил главной цели, подготовке, выбору момента и осуществлению «всенародного вооруженного восстания». Не случайно, что для него и план «Искры», «“план общерусской политической газеты” не только не представлял из себя плод кабинетной работы лиц, зараженных доктринерством и литературщиной», а являлся «самым практическим планом начать со всех сторон и сейчас же готовиться к восстанию».[405]

Уже во время дискуссий на партийном съезде выяснилось, что такие принципы, как демократический централизм или авангард, являющиеся в глазах потомков лишь «политологическими» понятиями, могут оправдать себя исключительно на практике рабочего движения. Революция 1905 г. неожиданно превратила «заговорщицкую», опирающуюся на конспирацию партию в настоящую массовую партию, которая вскоре насчитывала более 160 тысяч членов.

Демократический централизм как бюрократический «закон» функционирования партии является продуктом позднейшей исторической эпохи, комбинацией властной практичности и мессианских «надежд на будущее». Правда, сам принцип «демократического централизма» определяется просто: это демократия при принятии решений и единство при их выполнении. Отвлекаясь от других проблем, например, от судьбы позиции меньшинства, можно сказать, что трудность «лишь» в том, как можно применить этот принцип к мелким пропагандистским группам, которые по-настоящему не имеют связи с рабочим классом, члены которых вышли не из руководителей и наиболее сознательных членов этого класса, избранных в ходе реальной борьбы.[406] РСДРП и позже партия большевиков располагали настоящей обратной связью благодаря их органическим контактам со своим классом. РСДРП уже с момента своего основания потенциально была настоящей массовой партией (по своей идеологии, организационному уставу и т. д.), которую в 1905 (и 1917) г. признали выразителем своих политических интересов наиболее сознательные массы рабочего класса. Однако эта «сознательность» вскоре могла обернуться против официальных решений партии под знаком конкретно невыполнимого требования «самоосвобождения». Однако в связи с этим в «Что делать?» не могло быть никаких «указаний», поскольку автор этой книги в то время, конечно, не мыслил категориями партии-государства.

Авангардная роль партии означала у Ленина всего лишь то, что партийная организация является частью класса и вбирает в себя все прогрессивные и революционные элементы («которые первыми пойдут на баррикады»), как об этом говорится в «Манифесте Коммунистической партии». Конечно, это не имеет ничего общего со структурой, сложившейся в иную эпоху, с бюрократической «сталинской партией-государством», хотя эта партия, ссылаясь на Ленина, возводила свои истоки к 1903 г., считая с этого года существование большевизма как политического и идейного течения.

Делегаты II съезда РСДРП руководствовались общим убеждением, что задачей съезда является создание социал-демократической партии, способной осуществлять единое руководство российским рабочим движением, обладающей общей программой и единой организацией, обеспечивающей единодушную точку зрения по тактическим вопросам. Под знаком этого общего намерения Организационный комитет выработал, провел по всем комитетам и наконец утвердил устав съезда. Восемнадцатый параграф этого устава гласил: «“Все постановления съезда и все произведенные им выборы являются решением партии, обязательным для всех организаций партии. Они никем и ни под каким предлогом не могут быть опротестованы и могут быть отменены или изменены только следующим съездом партии”… Это постановление выражало собою именно добрую волю всех революционеров… Оно равнялось взаимному честному слову, которые дали все русские социал-демократы».[407] Однако все оказалось не так просто. Личная властная борьба часто изменяет и содержание честного слова.