Берия

Волков: В эпизоде с Назымом Хикметом Берия выглядит абсолютным чудовищем.

Евтушенко: Он такой и был.

Волков: Но вспомните, с другой стороны, что, оказывается, планировал сделать Берия после смерти Сталина. Он собирался распустить колхозы, объединить Восточную и Западную Германию… То есть он собирался перехрущевить Хрущева, он собирался быть б?льшим демократом и б?льшим либералом, чем в итоге стал Хрущев. Вы в это верите?

Евтушенко: Нет. Он был бы тираном, играющим в технократа.

Волков: А почему вы не можете представить себе, что именно Берия – такой очевидный монстр – был бы способен осуществить гораздо более радикальные изменения в сторону либерализации?

Евтушенко: Потому что монстр есть монстр. Вот и всё. Просто он хотел американской поддержки, хотел понравиться американцам, быть при них – они же держали диктаторов. Сколько их там было в Латинской Америке? Вот и он хотел быть таким.

Волков: Таким латино-банановым диктатором? Это очень интересное соображение, я об этом никогда не думал.

Евтушенко: Алла Киреева училась вместе с девочкой, любовницей Берии, школьницей. Та жила напротив «Арагви». Берия ее подобрал на машине, как он обычно делал. Но это был особый случай, она была его постоянная девочка.

Я однажды мог увидеть Берию, потому что Алла пригласила меня и Роберта к этой девочке на день рождения. Ожидался Берия. И всюду на лестницах стояли топтуны, а мы сидели, и нам казалось…

Волков: Сейчас дверь отворится и войдет человек в шляпе и очках…

Евтушенко: Но это официанты в куртках принесли нам еду из «Арагви». Гребешки знаменитые арагвинские, фаршированные куриной печенкой, и разные всякие разносолы… Прямо из «Арагви» носили! Берия должен был войти с минуты на минуту…

Волков: Всех, наверное, била нервная дрожь? В ожидании?

Евтушенко: Ну, любопытно и страшновато было. Но Берия почему-то не явился.

Волков: Вообще соприкосновение с компетентными органами вселяет в писателей – я заметил просто по тому, что читал, – смесь такого любопытства и страха. Как будто тянет заглянуть в бездну! Так было с Бабелем, когда он дружил – больше, чем дружил, – с женой Ежова. Или с Маяковским, который тоже дружил с чекистами.

Евтушенко: Да, с ЯковомАграновым. Но неизвестно, была ли это дружба. Агранов был необразованный человек.

Волков: Лиля Брик говорила мне, что это быланастоящая дружба.

Причастность к каким-то секретам и к аппарату, одновременно засекреченному и мощному, – что-то есть в этом, наверное, гипнотическое. То, что притягивает писателей. Нет?

Евтушенко: Не знаю, меня это не притягивало никогда.

Волков: Значит, вас бог миловал в этом смысле, Евгений Саныч.