9

9

Это был тот самый кабинет, еще обставленный по вкусу Шелеста, куда я так часто раньше приходил. Стояли обитые кожей дубовые кресла у большого стола; был, как и прежде, тщательно натерт паркет; лежал тот же ковер. За стеклами книжного шкафа хранились в том же порядке разные справочные издания и многотомные энциклопедические словари на русском и иностранных языках. Лишь со стены был снят один из чертежей, и на гвозде висели черное пальто и черная теплая кепка. Новицкий обычно поднимался сюда не через главный вестибюль, а со двора, внутренним кратчайшим ходом, и здесь же раздевался. На столе, поверх каких-то бумаг, лежала коробка дорогих папирос. Здесь же стоял наполненный до краев стакан чаю, видимо уже остывшего. Поблизости, на широком подоконнике, кипел блестящий электрический чайник.

— Пока все по-походному, — сказал Новицкий. — Садитесь. Чаю хотите?

— Нет, Павел Денисович, благодарю вас.

— А я позволю себе это удовольствие.

Он встал, выплеснул в полоскательницу холодный чай, налил горячего, положил сахар. Я покосился на письменный стол и вдруг увидел раскрытый на первом листе атлас чертежей мотора «Д-24». Странно, для чего Новицкий его выкопал? Какие еще могут быть разговоры об этом моторе, с которым уже все покончено? В большом блокноте, тоже раскрытом, было что-то записано крупным почерком, синим карандашом. Какие-то пункты: первый, второй, третий… Прищурившись, я прочел верхние строки.

«С Бережковым:

1) «Д-24»…»

Странно… Что это могло бы означать? Неужели?..

Новицкий подошел к столу с той же стороны, где стоял я.

— Уже смотрите? — произнес он и прихлебнул крепко заваренного дымящегося чаю. — Садитесь…

Он расположился напротив меня, поставил стакан, потянулся к атласу, придвинул его на край стола. Да, на листе был изображен главный разрез моего мотора. Новицкий сказал:

— Что же мы, Алексей Николаевич, будем делать с этой вещью?

— Не знаю… Как вам известно, вопрос о ней решен. Стоит пока в сарае под замком.

— Да, я там был, смотрел… Стоит в углу… Но по-хозяйски ли это? Новицкий опять пригубил чаю, взял папиросу, закурил. — Конечно, Алексей Николаевич, назад нам ничего не повернуть. Да и не надо. Наверное, вы теперь и сами понимаете, что это, — он мягко постучал по чертежу, — это была романтика… Обреченная затея.

Я молчал. Удобно сидя в кресле, выпуская дым, он продолжал:

— Очень хорошо, что вы это понимаете… Сейчас я вам могу сказать, что я был с самого начала против того, чтобы предназначать Волжский завод для выпуска вашего мотора. Надо было сразу пойти к варягам. Но не послушали.

Он говорил дружелюбно и несколько покровительственно, словно поучая меня уму-разуму. Вспомнилась его усмешка, когда он два года назад, на конференции по сверхмощному мотору, заявил: «Я предпочел бы начать с иностранной модели». Неужели он действительно был тогда умнее всех? Все видел наперед? Но подмывало воскликнуть: «Что же, значит, не надо было и браться?!» Однако я снова промолчал.

— Не послушали меня, — продолжал Новицкий. — И все уже не то… Завод испорчен. Ставили оборудование для одного мотора, выпускать будем другой. Приходится многое переоборудовать, закупать новые станки…

— Какие же? — проговорил я.

Волжский завод был безвозвратно потерян для нашего «Д-24», и все-таки я со щемящим любопытством спрашивал, что делается там. Новицкий тоже еще в какой-то мере жил неостывшими мыслями о Моторстрое и, немного брюзжа, рассказал о новом оборудовании, закупленном для завода. Потом оставил эту тему.

— У нас с вами, Алексей Николаевич, теперь свои заботы. Что же мы будем делать с этим наследством, а?

Он взял со стола большой синий карандаш и опять постучал по чертежу.

— Насколько я знаю, — вновь заговорил он, — у вас самые слабые части вот и вот… — Он показал карандашом клапаны и некоторые другие детали. Думали вы о том, чтобы решить этот вопрос кардинально? Попросту — все отяжелить.

— Думал. Безнадежно.

— Почему?

— Потому что… Ну, вам же понятно… Тогда меняются все габариты. Получится слишком тяжелая машина.

— Что же, пусть будет тяжелая… Сделаем двигатель для глиссера. Военные моряки такие суденышки соорудят, если получат этот мотор, что… Я у них уже побывал, позондировал… А? Возьмемся за это, Алексей Николаевич? Вытащим мотор?

— Для глиссера? — протянул я.

В один миг мне стало ясно, что Новицкий действительно отыскал способ вытащить из могилы нашу вещь. Конечно, это уже будет не то, о чем мечталось, не мотор для авиации… Ну, бог с ними, с мечтами. А это впрямь реальное дело. С таким мотором — да, да, его можно отяжелить — военные торпедные катера будут лететь, как пуля. Какой он, однако, молодец, этот Новицкий!

А он уже взял атлас на колени и обвел синим карандашом, грубо усилил уязвимые части. Потом, перекидывая страницы, задерживаясь на некоторых, высказал несколько мыслей о том, какие перемены в конструкции повлечет за собой это усиление. Тем же карандашом, уверенным, твердым нажимом, он то исправлял чертежи, то ставил знаки вопроса или другие заметки. Я охотно вступил в обсуждение. Нельзя было не признать, что со мной разговаривает специалист, вполне технически грамотный, находчивый, очень энергичный.

Захлопнув атлас, он сказал:

— Вот, Алексей Николаевич, и проясняются наши перспективы. Проведем это через Госплан, включим в пятилетку института…

Перечеркнув обложку, он там написал: «ГД-24». «ГД» — значило «глиссерный двигатель».

— Одну нашу задачу мы, следовательно, утрясли, — продолжал Новицкий и протянул мне атлас. — Пожалуйста, вам и книги в руки.

Я охотно принял это задание. И опять с уважением посмотрел на своего директора. Да, абсолютно реальная вещь! Итак, у меня на счету будет уже два мотора — тракторный в шестьдесят сил и этот, глиссерный. Неплохо!