23
23
— Чувствую, — сказал с улыбкой Бережков, — что надо подхлестнуть нашу затянувшуюся повесть. Разрешите сразу перенести вас на восемь — десять месяцев вперед, изобразить один денек — опять последнее число декабря, канун Нового года, наступающего тысяча девятьсот тридцатого.
Утром в тот день Бережков нервничал, ожидая, когда приедет Шелест. Они договорились встретиться в АДВИ в десять часов утра. Но Шелест опаздывал. Бережков в замасленной рабочей кепке, в черном, тоже кое-где поблескивающем маслом комбинезоне, натянутом поверх костюма, уже несколько раз пробежал по морозу из мастерских, где после очередной поломки был разобран и тщательно просмотрен «Д-24», в главное здание института и спрашивал там о Шелесте, выскакивал на крыльцо, оглядывая улицу, и, наконец, не выдержав, позвонил Шелесту домой. Из дома ответили, что Август Иванович уже час назад поехал на работу.
— Как — на работу? Мы его здесь ждем не дождемся.
— Кажется, он хотел по дороге заехать в редакцию.
— Еще в редакцию? В какую?
Бережков знал, что Шелест был членом редакционного совета в нескольких местах: в отделе техники Большой Советской Энциклопедии, в Научно-техническом издательстве и в журнале «Мотор». Не получив от домашних Шелеста более точных указаний, Бережков стал названивать во все эти редакции. Через несколько минут он напал на след.
— Да, Август Иванович у нас был и только что ушел.
— Куда?
— Одну минутку… Простите, оказывается, он еще здесь. Зашел в нашу парикмахерскую.
— В парикмахерскую? — вскричал Бережков. — Так передайте ему… Передайте ему, что все погибнет, если он не приедет сейчас же в институт.
— Как вы сказали? Что погибнет?
— Все.
Со стуком положив трубку, он мрачно посмотрел на телефон и зашагал в мастерские, к мотору.
Через некоторое время Шелест прибыл.
— Что у вас стряслось? Я думал, что АДВИ горит…
Они, директор и главный конструктор института, разговаривали в маленькой конторке мастерских. Шелест положил на стол большой желтый портфель, снял фетровую серую шляпу, которую носил и зимой, и энергично потер уши.
Бережков потянул носом.
— Вы, кажется, изволили и надушиться, — зло сказал он.
Шелест расхохотался. Видимо, он приехал в чудесном настроении.
— Хорошо, что я догадался, — сказал он, — кто мне позвонил. А то… А то, мой дорогой, остался бы неподстриженным под Новый год.
Он провел рукой по своим блестящим, цвета серебра с чернью, волосам, сейчас очень гладко зачесанным, и чуть их взбил. Бережков метнул на него свирепый взгляд.
— Какой, к черту, Новый год?! Август Иванович, погибаем без подшипника.
— Так я и знал… Если Бережков не раздобыл подшипника, то у него рушится вселенная… Садитесь-ка. Рассказывайте. Вместе что-нибудь придумаем.
— Я уже придумал. Но нужен, Август Иванович, ваш авторитет.
Бережков сообщил, что в разобранном моторе произведена подгонка и смена разных деталей. Поставлен новый кулачковый вал взамен сломавшегося. Но выяснилось, что треснул и шарикоподшипник на этом валу. Запасного подшипника таких размеров в институте нет.
— А рядом, — Бережков ткнул в пространство черным замасленным пальцем, — вы представляете, Август Иванович, рядом, на складе Авиатреста, есть такие шарикоподшипники. Но трест нам их не дает. Импортная вещь! Нужно чертовское оформление через тридцать три инстанции.
— Что же вы предлагаете?
— Конечно, немедленно позвонить Родионову. Вы, как директор…
— Ну знаете… Звонить начальнику Военно-Воздушных Сил из-за какого-то подшипника…
— А как же? Иначе, черт побери, мотор простоит несколько суток.
— Нет, я решительно отказываюсь. Во всем, дорогой мой, надо знать такт и меру.
— Тогда я позвоню сам.
— Попытайтесь, — иронически произнес Шелест.
— Хорошо.
Бережков потянулся к телефону.
— Алексей Николаевич, что вы?! Это… просто неприлично. Поищем-ка других путей. Надо быть совершенно невоспитанным, чтобы…
Бережков перебил:
— Теперь вы еще скажете о чести корпорации. Нет, Август Иванович. Вы же знаете, что Авиатрест вечно нас мытарит. Пора с этим покончить!
Больше не внимая предостережениям, Бережков взял трубку, назвал номер.
— Будьте добры, соедините, пожалуйста, с Дмитрием Ивановичем.
— Кто его просит?
— Передайте, что звонит Бережков, главный конструктор АДВИ.
— По какому вопросу?
— О моторе… Без Дмитрия Ивановича мы…
— О моторе? Сейчас ему доложу. Пожалуйста, подождите у телефона.
Насупившись, мрачно глядя на Шелеста из-под лоснящегося козырька нахлобученной кепки, Бережков ждал.
— Здравствуйте, товарищ Бережков, — раздался в трубке голос Родионова. — Я слушаю.
— Дмитрий Иванович, извините, что я обращаюсь к вашей помощи… Но мы можем потерять несколько суток из-за одного проклятого шарикоподшипника.
— Очень хорошо, что обратились… Нуте-с, в чем у вас затруднение?
— Дмитрий Иванович, Авиатрест не дает подшипника. И это не случайно. Нас там изматывают…
Жестикулируя, не стесняясь в выражениях, слыша порой внимательное «нуте-с, нуте-с», Бережков обрисовал положение.
— Так, — сказал Родионов. — Повторите, пожалуйста, размер подшипника, я запишу… Так… Сейчас же посылайте машину на склад и получайте там подшипник. Очень хорошо, что вы поставили этот вопрос, товарищ Бережков.
Мгновенно преобразившись, лихо сдвинув кепку на затылок, не забыв победоносно посмотреть на Шелеста, Бережков воскликнул:
— Спасибо, Дмитрий Иванович! Значит, к вечеру запустим. И в нынешнюю ночь «Д-24» будет отсюда вас приветствовать с Новым годом.
— А что, как остановится, да еще ровно в полночь?
— Ни в коем случае! Вы прислушайтесь под Новый год. Откройте форточку и слушайте. В полночь я дам такую форсировку, что вы дома нас услышите.
— И мотор выдержит?
— Обязан выдержать!.. Я, Дмитрий Иванович, загадал: если «Д-24» под Новый год будет работать, значит, в тысяча девятьсот тридцатом на нем взлетят наши самолеты.
— Примите, товарищ Бережков, такое же пожелание от меня… Эту ночь вы, следовательно, проводите с мотором?
— Да… Был бы только подшипник.
Родионов помолчал. Затем просто сказал:
— Нуте-с… Посылайте же машину.
— Нам тут и сбегать недалеко! — смеясь, воскликнул Бережков. Спасибо, Дмитрий Иванович. До свидания.
Окончив разговор, Бережков выпрямился во весь рост, сунул руки в карманы своего черного промасленного комбинезона и встал в таком виде перед Шелестом.
— Да, дорогой мой, — задумчиво произнес Шелест. — Кажется, я становлюсь очень старомодным человеком… И помру, наверное, таким.