30

Однако, вспоминая это теперь, я предполагаю, что следователь, хотя и был, несомненно, поражен, все же не без тайного умысла произнес эту фразу. Способность чертить от руки, откладывать размеры на глаз еще не является талантом. Человека, который, например, быстрее арифмометра производит головоломные подсчеты в уме или мгновенно составляет стихи, еще нельзя назвать талантливым.

В возбуждении, в горячке минуты мне было простительно этого не понимать, но мой следователь, наверное, это отлично уяснил. И он все-таки сказал:

— Редкий талант…

— Необъяснимая сила, — торжествующе произнес я.

Он живо откликнулся.

— Да? Вы так определяете талант?

Он уже разговаривал со мной так, будто бы шла вольная беседа, а не следствие, — вольная беседа двух мыслящих людей о некоторых загадках природы. Я ответил:

— Есть поговорка: «Что в поле туман, то ему счастье, талан». Это определение народа. Стихийная сила, «что в поле туман».

Я говорил уверенно, но сам же почувствовал какую-то неточность, неполноту определения. Вспомнился миг, когда я беззвучно повторял: «Теряю талант, теряю талант». Вспомнилась окружность, которая незаметно для чужого глаза мне не удалась, окружность с неправильной, неточной кривизной. Что-то неладное, чего я еще не понимал, творилось с моим даром.

— Да, необъяснимая сила, — упрямо повторял я. — Пригласите сюда любого инженера. Дайте ему линейку и циркуль. И он потратит минуту на то, что я совершаю в секунду. Разница, как видите, в шестьдесят раз. А может быть, и того больше. Так имею ли я право, занимаясь, скажем, черчением, абсолютно честно зарабатывать в шестьдесят или в сто раз больше, чем такой инженер?

— Да, формально это так. Но если взять вопрос по существу, то я скажу: нет, в данном случае не имеете права.

— Почему?

— Вы не честны, — мягко сказал он. — Вы отравлены погоней за деньгами. Вы не честны перед самим собой, перед своим талантом. Вместо того, чтобы самоотверженно отдаться большому замыслу, большой идее, как это делали великие изобретатели и великие художники, вы превратили свой талант в средство мелкой наживы.

Я слушал, опустив голову. Этот человек, который, бесспорно, не заметил, как при нем мне изменила рука, как тогда меня пронзили ужас и стыд, уловил нечто более глубокое, — говоря попросту, понял меня.

С той же мягкостью он продолжал:

— Ведь вы занимаетесь черт знает чем… В погоне за деньгами не обойтись без грязи. К чему вы влачите свой талант по грязи? Ведь вы все-таки сунули здесь взятку. К чему это вам?

Это была последняя ловушка, которую он мне расставил. Возможно, он ожидал, что, не поднимая головы, я промолчу или как-то иначе наконец буду пойман. Меня взорвало. Я вскочил:

— Посмотрите же, черт побери, на меня! Я же не специально для вас надел сегодня эту куртку. А ботинки?! Поглядите на мои ботинки! Ведь я еще почти ничего не получил из тех самых денег, о которых вы столько говорили. Из каких же средств, если уж на то пошло, я мог бы давать взятки?

Следователь помедлил.

— Ладно, Бережков, — грубовато сказал он.

И нажал кнопку звонка. Появился один из людей в военной форме.

Следователь обратился к нему:

— Утром я распорядился, чтобы рабочие подрядчика Бережкова подождали моего вызова. Они здесь?

— Да. Ждут, товарищ начальник.

— Попросите их всех ко мне. А вы, Бережков, пока можете идти. Посидите в приемной. Потом я вас еще вызову.