34

34

Наконец он приплелся домой. Бросил в передней на сундук смятый сверток чертежей. Выбежавшая к нему сестра ни о чем не спрашивала: все и так было понятно.

— Алеша, иди к себе. Ложись. Я сейчас принесу тебе покушать.

— Не надо. Ничего не надо.

— Обязательно ложись. Согрейся. Я у тебя печку затопила.

— Не надо. Оставь меня. Я погиб.

— Алеша, тебе надо только отоспаться. А утром ты опять встанешь таким же, как всегда.

— Нет. Утром я пойду на службу.

— На службу?

— Ну, не терзай меня. Дай побыть одному.

Сестра приготовила ему поесть, вскипятила чай, заставила разуться, надеть сухие, согретые у огня носки. А он, ее кумир и баловень, постанывал и повторял:

— Оставь меня. Иди. Мне ничего не надо.

— Но ведь ты упустишь печку.

— Печку? Я упустил… все!

Оставшись в одиночестве, он долго лежал не раздеваясь. На этажерке, на верхней полочке, красовалась нетронутая банка эмалевой краски. Сегодня, перед тем как идти к Шелесту, Бережков победоносно возгласил, потрясая скатанными чертежами и глядя на заветную банку: «Теперь или никогда!»

Да, никогда… Он поднялся с кровати, снял банку и, поддев плотно прилегавшую крышку перочинным ножиком, открыл ее. Краска уже ссохлась, загустела, по матовой коричневой поверхности протянулись трещинки. Бережков тронул ее пальцем. Неужели он никогда не увидит, как эта приятная краска, которой столько раз в мечтах он покрывал собственный автомобиль и вкусно называл пеночкой, поджаристой пенкой молока, — неужели никогда он не увидит, как она ложится под упругой кистью на металл? Для этого случая, который так и не настал, у него хранились специальная кисть и бутыль прозрачного орехового масла. Он бесшумно все это достал, принес из кухни чистую кастрюлю, отколупнул ножом несколько кусков густой, тягучей краски и тщательно растер ее в масле.

На цыпочках, в носках, осторожно отворяя двери, стараясь не скрипнуть половицей, он с кистью и кастрюлей прошел опять в кухню. В чуланчике нашлась старая лейка. Аккуратно разостлав на кухонном столе газету, он положил лейку, обмакнул кисть, стряхнул обратно лишнюю краску и провел первый мазок. Кисть мягко зашуршала. Нет, это все-таки не то: нет размаха для руки. Он остановился, отодвинулся, оглядел свою работу. Не то… Лейка не очищена от старой краски; под свежим слоем заметны места, где она ранее облупилась; выступают какие-то прежние сухие пупырышки, колючки. Нет, его автомобиль не выглядел бы так. Нежная пенка эффектно ляжет только на чистый, зеркально-ровный металл. Что же ему выкрасить? А, вот что!

На стене висело большое оцинкованное железное корыто. Бережков провел по металлу ладонью. Да, это как раз та поверхность, которая ему нужна. Он поставил корыто на табурет, прислонил под удобным углом к стене, опять обмакнул кисть и начал красить. Хорошо! Дивно! Изумительно! Прелестный цвет! Блестящая точка электрической лампочки ярко светилась в свежей эмали. Бережков легко подпрыгнул и чуть качнул лампочку. Светящаяся точка закачалась в окрашенном металле, посылая снопики лучей. Вот так и солнце сияющими зайчиками отразится в лакированном блестящем кузове, когда машина на ходу будет пружинить на рессорах.

Но, боже мой, ведь это всего лишь корыто! Корыто, разбитое корыто его жизни. Нет, он не мог больше на него смотреть. Прощай, прощай навсегда, баночка эмалевой краски!

Он вернулся к себе в комнату. Початая банка опять потянула к себе. Ласково, как ребенка, он взял ее обеими руками. Подержал. Опустился на пол перед печкой, уже почти прогоревшей, где блуждали синие огоньки над крупным жаром. Возле печки на полу лежало несколько лучинок. Он отломил щепку, выковырял немного краски и бросил на пламенеющие угли. Краска сразу задымилась, запузырилась и вспыхнула, как фейерверк. Бережков повел носом: не запахло ли горелой краской? Нет, печка все вытягивала.

Многое промелькнуло перед ним, когда он смотрел в огонь. Вот вспыхнул его выключатель, озарил комнату отблеском яркого пламени и… И на углях остался только легкий пепел. Вот его всемирно знаменитая контора выдумок… Вот мельница, вот небывалый двигатель, вот вся его судьба вольного художника, свободного конструктора, который сам себе хозяин. С завтрашнего дня он пойдет на службу, откажется от вольности, потянет лямку. Что поделаешь: жизнь не удалась.