КОРОЛЬ ШУТОВ И ЖАК АЛЬБРО

Посреди бела дня возле реки Молочная, недалеко от Мелитополя, раздался душераздирающий крик: спасите! Вдоль берега метались перепуганные ребятишки. Из ближайших кустов выбежал молодой парень и, стремительно бросившись в воду, поплыл на середину реки, где тонула девочка.

Пока пловец добрался до места, девочка пошла ко дну. Дважды он нырял, надолго скрываясь под водой, и девочку вытащил.

Пловцом, спасшим ребенка, был Тодя. Незадолго перед этим он снова поступил на работу к Вяльшину — цирковым наездником. Возвратился туда и Гастон. Желая поближе подружиться со своим конем, Тодя в тот день решил искупать его.

Публика на берегу уже начала понемногу расходиться, как вдруг, откуда ни возьмись, подкатили дрожки городского головы. Не успели еще колеса остановить свой бег, как он спрыгнул на землю и, набычившись, с налитыми кровью глазами, заорал:

— Кто здесь митинг собрал?

Гимназистик в белом кителе с медными пуговицами сделал шаг вперед и указал в сторону Тоди:

— Вот тот, возле лошади, что надевает рубашку…

И тут началось.

Хозяин города вырвал у кучера кнут и стал со всего размаха стегать Тодю.

Как из-под земли тут же вырос жандарм и набросился на Тодю, не дав ему подняться на ноги.

Пока одной даме удалось наконец растолковать хозяину города, в чем «вина» этого парня, Тодя лежал уже зверски избитый. Стоявшие возле него слышали, как он позвал: «Ластика!», и, когда конь подошел к нему, он ему что-то тихо прошептал. Ластика тут же опустилась на передние ноги и вытянула свою упругую шею так, чтобы парень без особого труда мог забраться к ней на спину.

В цирке эта дикая история всех взбудоражила, и даже Вяльшин заявил, что хотя у Тоди и нет никаких документов, но молчать он не намерен. Как только гастроли в городе подойдут к концу, непременно напишет жалобу.

Джон Гастон попросил Вяльшина в это дело не вмешиваться.

— Тодя, — сказал он, — считай, мой помощник, и со своим английским паспортом я скорее чего-нибудь добьюсь.

Через пару дней Джон и Тодя направились в городское управление. Гастон предъявил свою визитную карточку, в которой был указан его лондонский адрес. Его тут же пригласили в кабинет.

— Сэр, — заговорил спокойно Джон, — я англичанин, а этот бой, Жак Альбро, мой помощник, — француз. Мы объездили весь мир, но такого произвола, как в вашем городе, нигде не встречали. И хотя наши страны — союзники и совместно воюют против общего врага, мы вынуждены будем сообщить об этом инциденте нашим посольствам в Петрограде.

— Милостивый государь, — поднялся городской голова со своего кресла и, не глядя в глаза собеседнику, произнес: — Признаю ваше право на обиду, но, как вы сами понимаете, здесь произошло недоразумение. Стоит ли нам в такое время, когда наши солдаты сообща дерутся против германцев, заниматься такими пустяками? Вам я могу открыть секрет, и вы поймете, отчего произошел этот инцидент, о котором я глубоко сожалею. Дерево, которое не в состоянии свалить буря, иной раз подтачивается крохотным жучком… Вы, должно быть, слышали о таких городах, как Кострома, Иваново-Вознесенск. В последнее время там неспокойно. А чтобы этого не произошло и у нас, в особенности сейчас, в военное время, когда земля полнится тревожными слухами, мы вынуждены постоянно быть начеку. Поэтому я строго-настрого запретил какие бы то ни было собрания и митинги. А тут, как раз в день первой годовщины начала войны, — такое скопление народа… Полагаю, вы меня понимаете.

— Да, сэр, но пока Жак Альбро остался калекой, и я не знаю, как скоро он сможет приступить к работе.

— Прискорбно. Но я уверен, что все обойдется. А что касается издержек, то мы их вам возместим.

— Благодарю, сэр, но денег мы не требуем. Хотелось бы только, чтобы такое больше не повторялось. Кстати, во время этого инцидента у Жака стащили свидетельство, подтверждающее его французское гражданство. Если в связи с этим ему придется обратиться в свое посольство, он вынужден будет сообщить, при каких обстоятельствах это произошло.

Городской голова разразился дробным смешком, но внезапно оборвал его. Он окинул взглядом свой костюм, небрежным жестом смахнул несуществующую пылинку с рукава и, понимающе улыбнувшись, сказал:

— Что ж, полиция постарается разыскать его свидетельство. А пока мы выдадим бумагу, что цирковой артист Жак Альбро является французским гражданином. Полагаю, что это вас устроит.

Таким образом Тодя, младший из сыновей Носн-Эли — Довидл, стал французом по имени Жак Альбро. Тогда он еще сам не знал, какую службу это ему сослужит.

Жак давно уже мечтал стать клоуном. Клоун почти все представление на манеже. Вначале ему нравились лишь комики, смешившие своими остротами публику. Когда же он увидел на арене братьев Дуровых — Владимира и Анатолия, — окончательно решил, что его призвание — клоунада.

Жак не пропускал ни одного представления Дуровых.

Владимир Леонидович часто заставал его за кулисами. Он по-дружески подшучивал над забавным пареньком и каждый раз справлялся о его отце. Жак и не подозревал, что Носн-Эля приходил к Владимиру Дурову и просил его отговорить парня от выступлений в цирке. Вначале Владимир Леонидович разговаривал с ним снисходительно и насмешливо, словно считал своего собеседника простачком, который сам не знает, чего хочет. Носн-Элю это не на шутку обидело. Он встал и с чувством собственного достоинства произнес:

— Господин Дуров, я простой рабочий, токарь, но ни за что не согласился бы стать шутом даже у самого короля.

— Замечательно! — преградил ему Дуров дорогу к выходу. — Коль на то пошло, так знайте же, что я король среди шутов, а не шут среди королей. А теперь о вашем сыне. Мой отец тоже не хотел, чтобы его сыновья стали циркачами. Тем не менее я к пятнадцати годам вместе со своим братом Анатолием поступил к московскому балаганщику Вайнштоку. Быть может, слыхали о таком? Я это говорю вам для того, чтобы вы поняли: это не прихоть. Если ваш паренек у нас не случайный гость, тогда хлопоты ваши напрасны. Настоящий цирковой актер обычно оставляет манеж только по старости или же после того, как, не дай бог, разобьется и станет калекой.

Беседа затянулась. Кто-то зашел и сообщил, что по дороге затерялся винт от стальных трапеций и нет мастера, который мог бы сделать такой же.

— Если хотите, — сказал Носн-Эля, — я посмотрю.

Пока Носн-Эля возился с винтом, Дуров несколько раз заходил, стоял молча, внимательно наблюдая, как тот быстро и ловко орудует напильником. Как только работа была сделана, Дуров пригласил Носн-Элю к себе в гримерную. Там же был и ассистент Дурова — лилипут. Владимир Леонидович подсел к туалетному столику, взял из рук ассистента гримировальный карандаш и, глядя в зеркало, заметил:

— Мне кажется, что сами вы тоже артист. Да, да, нечего улыбаться. Артист своего дела. Я давно уже подыскиваю хорошего мастера и сегодня, кажется, его нашел. Я бы вас просил изготовить по моему чертежу портсигар. Он не должен быть золотым, ни даже серебряным. Пусть будет из обыкновенного металла. Согласны?

— Попробую.

Оказалось, что Владимир Леонидович капризный клиент. Ему не подходили монеты, вмонтированные в крышку. Когда все было сделано так, как ему хотелось, он попросил Носн-Элю подыскать и пригласить к нему хорошего гравера.

Носн-Эля направился на Суворовскую к ювелиру Рогозину. О Дуровых тот был наслышан, особенно о Владимире Леонидовиче. Он знал: его меткие словечки становятся расхожими, передаются из уст в уста. У этого клоуна и дрессировщика светлая голова и острый язык.

И хотя ювелир весь ушел в свои бриллианты, часики и колечки, он временами не прочь был поразмыслить о всяких других вещах, скажем, о том, что слова существуют для того, чтобы дошли не только до слуха, но и до сердца.

И все же уговорить лучшего в городе золотых дел мастера, чтобы тот закрыл мастерскую и шел в цирк, было не так-то просто. В конце концов Носн-Эля своего добился.

— Заходите, пожалуйста, — пригласил их Дуров к себе в комнату. Вдруг он уставился на Рогозина и спросил его в упор: — Скажите, пожалуйста, как вам удается, чтобы усы стояли торчком?

— Они вам не нравятся?

— Что вы! Я совсем о другом: красота вам отпущена в предостаточном количестве, так зачем молодому человеку приятной наружности такие пышные усы? Я бы вас вот о чем попросил: видите этот портсигар? На нем надо выгравировать так, чтобы можно было прочесть на расстоянии — под одной грошовой монетой: «Царской совести цена», а под второй — «Цена царской совести». Если не возражаете, давайте присядем. Почему-то у меня сегодня ощущение такое, словно на мне воду возили.

Рогозин улыбнулся:

— Господин Дуров, воду возить — еще не самое трудное дело, куда труднее выйти сухим из воды… Я вас прошу, закройте дверь на ключ.

Когда все было сделано, Владимир Леонидович выставил бутылку вина и наполнил три рюмки.

Портсигар Владимир Леонидович всегда носил при себе. Папиросы были прижаты резинкой к нижней крышке. Беседуя с кем-либо из высокопоставленных особ, он вынимал портсигар, приоткрывал крышку и настойчиво предлагал:

— Прошу, угощайтесь!

Пусть знают цену царской совести…