Май 1206 года Провозглашение царства монгольского Назначения и объявление благодарности за службу
Май 1206 года
Провозглашение царства монгольского
Назначения и объявление благодарности за службу
За вычетом нескольких «диссидентских» окраинных территорий Чингисхан держал в своих руках всю Монголию. Весной 1206 года им был созван большой курултай, то есть всемонгольское собрание. На нем племена вновь подтвердили его право на власть.
Вече состоялось в верховьях Онона. Чингисхан водрузил Белый стяг, бунчук из девяти конских хвостов, знамя своей империи, и заставил племена вторично провозгласить его, Темучжина, ханом. Это волеизъявление народа благословил шаман Кокочу, или, как он именовал себя сам, Теб-Тенгри, сиречь «Небеснейший». Власть Чингисхана, действительно, отвечала воле Небес: именно Вечное Синее Небо, высшее божество древних тюрок и монголов, назначило нового государя своим представителем на земле. Титул «Чингис» так и звучит: Хан волею Вечного Неба.
Это «освящение» явилось прелюдией к ряду продвижений по службе высших военных чиновников и объявления благодарности за службу. И тут Чингисовы герои, как явствует из монгольского эпоса, вступили в «благородное» состязание. Так, Шиги-хутуху, найденыш, усыновленный «матушкой Оэлун», боясь, что Чингисхан оценит его ниже, чем Мухали и Боорчу, решил напомнить ему о своей преданности:
— Больше кого они (другие нойоны. — Е. С.) потрудились? А у меня разве не хватает заслуг для снискания милости? Разве я чем-либо не довольно трудился?.. С колыбели я взрастал у высокого порога твоего до тех пор, пока бородой не покрылся подбородок, и никогда, кажется, я не мыслил инако с тобой. С той поры еще, когда я пускал в штаны, состоял я у златого порога твоего, рос, пока рот не закрыли усы, и никогда, кажется, не тяготился трудами… Итак, какую же награду пожалуешь ты мне?
Чингисхан ответил:
— Не шестой ли брат ты мне? Получай же в удел долю младших братьев. И с помощью Вечного Синего Неба будем вместе преобразовывать всенародное государство. Будь оком смотрения моего и ухом слышания моего! Произведи распределение населения государства… Никто да не посмеет переиначивать твое определение.
Шиги-хутуху получил должность верховного судьи.
— Искореняй воровство, — наставлял Чингисхан, — уничтожай обман во всех пределах государства. Повинных смерти предавай смерти. Повинных наказанию или штрафу наказывай…
Свои решения Шиги-хутуху был обязан фиксировать в «Синей росписи» («синим письмом на белой бумаге»), и эти знаменитые «связанные книги» составили законодательный свод и одновременно, как выразился исследователь М. Пеллио, «Монгольский Озье».[39]
— Да не подлежит, — диктовал свою волю сын Есугая-баатура, — изменению то, что узаконено мною по представлении Шиги-хутуху и заключено в связанных книгах. Всякий виновный в таковых изменениях да подлежит ответственности…
Чингисхан в самых благородных выражениях возблагодарил «папашу» Мунлика, спасшего его от кераитской западни, когда он, Темучжин, едва не угодил в «красные угли, в пучину кипящей воды».
А благодаря Боорчу… Чингисхан, не скупясь на похвалы, перечислил все случаи, когда Боорчу явил исключительную преданность, начиная со знаменитой охоты на конокрадов, о которой мы рассказали в начале этой истории. Он напомнил о том дне, когда Боорчу, еще подросток, побуждаемый внезапным сочувствием к Темучжину, оставил все, чтобы пойти с ним:
— Ты повстречался мне на дороге после трехдневного преследования уведших у нас восемь соловых меринов. Ты заявил тогда: «Я поеду в товарищах, ты ведь и так намучился один». И, не сказавши даже отцу, ты спрятал в степи свои подойники… и, оставив табун, поспешил со мной. И еще. Ночевали мы в Далан-нэмургесе, стоя против татар. День и ночь лил дождь. И вот ночью, чтобы дать мне уснуть, ты, прикрывая меня своим плащом, как вкопанный простоял до утра… Это ли не доказательство твоего рыцарства? Боорчу с Мухали так и влекли меня вперед, лишь только я склонялся к правому делу, так и тянули меня назад, когда я упорствовал в несправедливости своей. Это они привели меня к нынешнему сану моему.
Сказав это, Чингисхан посадил их на место, возвышавшееся над другими.
Не довольствуясь этим простым и величественным рассказом, народная молва прибавила к нему немало романтических подробностей, которые в XVIII веке собрал историк Саган Сэцэн, кстати, настоящий чингисханид.
При раздаче наград на великом хурале 1206 года Чингисхан поначалу якобы притворно забыл Боорчу. Вечером царица Борте, упрекая за это мужа, сказала:
— Разве он не служил тебе верой и правдой? Или не был он твоим другом с юных лет и преданным спутником в трудные дни?
— Я сделал вид, что запамятовал о нем лишь затем, чтобы ввести в заблуждение его завистников, и я знаю, что даже теперь, когда Боорчу, возможно, считает себя забытым, он все равно не скажет обо мне ни одного дурного слова, — ответил тот и послал послушать, что говорили в юрте Боорчу. А там жена воина жаловалась на ханскую неблагодарность. Муж отвечал:
— Не за благодарность служу я хану. Даже если он посадит меня на хлеб и воду, я все равно буду ему служить всеми своими силами. Да пребудет в веках золотой дом хана! Иного мне не требуется.
Извещенный об этих словах Боорчу, Темучжин созвал на следующий день курултай и облек взрыв своей благодарности в такую речь:
— О Боорчу! Ты был моим верным товарищем во все грозные дни! Страх твоему сердцу неведом. Жизнь и смерть тебе одинаково безразличны. Да не посмеет никто из здесь сидящих позавидовать тебе! Слушайте, мои верные князья и нойоны! Слушай, мой народ! Будьте свидетелями все! Его я возвышаю над всеми!
Что касается Мухали, то Чингис припомнил, как когда-то в Хорхонах-джубуре, сидя под деревом, возле которого хан Хутула любил танцевать, он, Мухали, по горнему наитию предсказал Темучжину великую будущность. Завоеватель его отблагодарил, присвоив ему взятое у китайцев звание го-вана, то есть «князя языков», с «правом начальствовать над примыкающей к Хараун-джидуну тьмою левого корпуса».
Другой монгольский вождь, Хорчи, выходец из племени баарин, также еще в начале карьеры Темучжина предсказал его будущее величие; но, опытный шаман, он потребовал, чтобы в случае осуществления его пророчества тот дал для его гарема три десятка красивых женщин. И вот Чингисхан разрешил ему выбрать 30 луноликих дев из побежденного племени. Более того, он поставил под его начало «лесных людей», населявших северо-западные окраины, иными словами — все таежные сибирские племена, вплоть до верхнего Иртыша.
Подвиги Чжурчедея также не были забыты. Чингисхан его принародно поблагодарил за то, что в битве при Харахалчжин-элсте, исход которой долго не был ясен, он положил конец вражеским атакам, ранив в щеку Тоорилова сына.
— Ведь не известно, как повернулось бы дело, — сказал он витязю, — если бы Сангум не был ранен. Вот это и есть главная заслуга Чжурчедея. Вот почему Вечное Небо открыло нам двери и путь.
Столь же горячие похвалы услышал непобедимый Чжур-чедей и за поддержку, оказанную Завоевателю во время отступления на Халхе, а затем в решающей битве с кераигами,
— Когда мы отступали оттуда, — торжественно произнес Чингисхан, — я чувствовал себя с ним, как за сенью высокой горы
Жизнью он жертвовап в сечях кровавых,
Изнемогая он в боях роковых
В дни битв ты, Чжурчедей, был щитом моим от врагов
В знак великой признательности витязь получил от евагеля его супругу, Ибаху-беки,
— Если от сонма находящихся у дона моего и подножия ног моих отдаю тебя, как высшую милость мою к нему, — сказал ей Чингис, — то это потому, что Чжурчедей
Разъединенный народ
Воедино собрал,
А раздробленный народ
В одно тело спаял
Покоритель Вселенной не забыл похвалить и своих свирепых «псов»: Хубилая, Джелме, Джебэ и Субутая, — «сильным пригнетавших выи, борцам пригнетавших ягодицы»,
Говоря о них, Чингис сказал следующее:
— А эти вот четыре моих дворовых пса, когда, бывало, отправлялся я в поход, то скажешь: «Кюр!»,[40] — кремень сокрушали, скажешь: «Гар!»,[41] — скалы раздвигали, бел-камень дробили, топи пересекали!
Не было воина, не услышавшего слов признательносги, сказанных Чингисханом лично ему,
Вот верный Джелме, которого отец, старый Джарчиудай, совсем мальчиком отдал в пажи будущему Чингисхану нести службу у дверей царской юрты,
— При самом моем рождении, — сказал Чингисхан. — спустился к нам с Бурхан-халдуна Джарчиудай-евген с кузнечным мехом за плечами и со своим Джелме. малюткой от колыбели Он подарит мне собольи пеленки Много заслуг у Джелме
Родиться — со мной он родился
Расти — так со мною он рос
Вот Онгур-кравчий, которому хан сказал следующее:
— Ты ведь был со мною одним куренем Ты, Онгур, сын Мунгету-кияна, со своими бесутами и баяудами, вы в туман не теряли дороги, в схватке не отставали, в мокрядь мокли вместе со мной, в сгужу мерзли вместе со мной.
В знак благодарности хан разрешил Онгуру вновь собрать под своим тугом племя баяудов
Особенно теплые слова Чингисхан сказал четверым найденышам, усыновленным Оэлун*
— Четверо вас у моей матери Шиги-хутуху с Борохулом да Кучу с К окочу С попу поднятых вас она на коленях своих нянчила, как родных детей пес гопаля За шею тянула — с людьми равняла, за плечи тащила — с мужами равняла Воспитывала вас с надеждою, что стянете для ее сыновей дружеской сенью,
Чингисхан продолжал:
— И вот каким другом был ты мне, Борохул: в спешных походах, в ненастные ночи не оставлял меня на ночь голодным, Стояли лицом к лицу с неприятелями, и ты не оставлял меня на ночь без похлебки-шолюиа…
Вспомнил Завоеватель и о том, как двое его сыновей: Толуй и Угэдэй, — были спасены — первый Борохуловой женой, вырвавшей его из рук убийцы, а второй — самим Борохулом во время сражения с кераитами в песках Хара-халчжина,
— Ему я обязан жизнью двух моих сыновей, Он полностью возвратил свой долг моей матери,
В час торжества Герой не забыл и тех, кои в дни испытаний погибли за него, как, например, Хоилдар и Чагангоа,
— За го, что друг Хоилдар на брани живот свой положил, пусть получают сиротское пособие даже и потомки его потомков
Обращаясь к Нарин-Тогрулу, сыну Чаган гоа, хан сказал:
— Твой отец пал в бою при Далап бальчжнуте от руки Чжамухи Пусть же и тебе будет назначено сиротское пособие,
Сверх того, он разрешил сыну Чяган-гоа собрать под своим началом родное ему племя негус.
Особенно ласков бил Чишисхан с Сорган-Широй, который, как мы помним, освободил его, юного, от колодки и спас от мести тайчжиудов.
— Об этой услуге я не забывал ни темной ночью во время сна, ни белым днем наяву… Ты же поздновато перешел ко мне от тайчжиудов… Однако сегодня я окажу тебе милость, о которой ты просил.
Просил же Сорган-Шира пастбищ, не облагаемых налогом, находившихся в стране меркитов, в долине Селенги. Его сыновьям — Чилауну и Чимбаю — Завоеватель дал привилегию, в силу которой они могли оставлять себе все добытое на охоте и войне.
Так Покоритель Вселенной в те праздничные дни весны 1206 года на землях верхнего Орхона, где он родился, посреди полей и лесов, воспетых монгольскими бардами, с нежностью вспоминал свою суровую юность и щедрой рукой причащал своей славе товарищей по борьбе.