Накануне восстания

Накануне восстания

Катакомбы Сабуровой дачи — подземные галереи — протянулись от котельной ко всем корпусам больничного городка. Шириною в один метр, высотою в полтора метра, они образовали причудливый лабиринт, в котором дорогу мог найти только человек, хорошо изучивший расположение этих тоннелей. В катакомбах имелись 22 камеры, в которых можно было сохранять любое количество оружия. В этих подземных комнатах в первых числах декабря 1905 года вел лихорадочную подготовку к восстанию штаб, возглавляемый Артемом. Были получены точные сведения, что восстания готовятся в Москве и в Петербурге.

В камерах катакомб был накоплен и надежно укрыт от посторонних глаз запас оружия. Оружие хранилось и в других местах города, главным образом в заводском районе. Так, в одном из складов на Решетниковской улице, № 12, у Федора Корнеева во дворе, были спрятаны десятки винтовок, берданки, 50 револьверов разного калибра и систем, бомбы различных образцов. Круглые, прозванные «эсеровскими», свинчивались из двух половинок. На заводах была налажена их отливка и расточка. Затем были бомбы «большевистские», в виде жестянок с паяным коробком; они действовали безотказно. Дима Бассалыго умудрился достать где-то и принести на этот склад два ящика так называемых «немецких» кислотных бомб. Имелись здесь бомбы под названием «американские», в желтой картонной коробке с красным кругом, засыпанные песком; при них инструкция, как нужно пользоваться ими.

Накануне дня вооруженного выступления в катакомбах собрался штаб восстания. Пришли делегаты от Лебединского и Тамбовского полков, от Змиевских и Москалевских казарм. Среди посланцев от воинских подразделений, как это потом выяснилось, оказался шпион-юнкер, который, вернувшись ночью из штаба восстания, сообщил старшему офицеру, а тот, в свою очередь, коменданту города данные о начале восстания в воинских частях. Таким образом, у военного командования оказались в распоряжении несколько часов, необходимых для разоружения революционно настроенных солдат и для ареста организаторов предполагаемого выступления военнослужащих.

Об этом предательстве ни Артем, ни его товарищи по руководству восстанием в ночь накануне восстания ничего не знали.

Центром восстания был избран завод Гельферих-Саде. Этому заводу Артем в последнее время уделял не меньше внимания, чем паровозостроительному. Первые двенадцать дней декабря вплоть до вооруженного восстания на Гельферих-Саде полыхала забастовка. Руководил ею Артем. На митинге в малярном цехе была избрана делегация для переговоров с владельцем завода господином Блэком. Артем и делегаты пришли к Блэку и предъявили ему требования рабочих. Блэк заявил делегации, что в ее составе он видит посторонних заводу людей, а поэтому вести переговоры не хочет. Пусть рабочие завода без пришлых зайдут к нему в контору. Артем отвечал Блэку, что тот, кто хочет накормить детей рабочих досыта, тот, кто свою жизнь отдает делу рабочих, никогда для рабочего человека не будет посторонним.

— Хотите, чтобы завод работал, — выполните наши требования, не хотите — забастовка будет продолжаться…

В Москве восстание уже началось.

В ночь перед вооруженным восстанием в Харькове в городском драматическом театре шла новая пьеса Е. Н. Чирикова «Евреи».

Через сотников и десятников дружинникам было отдано распоряжение собраться в театре. Ближайшей целью такого приказа было предупреждение погрома, который черносотенцы хотели устроить в театре и сорвать спектакль. Другая, более важная цель — театр был удобен в качестве сборного пункта дружинников. После спектакля «зрители» по Мещанской, Московской и Старомосковской улицам должны были идти на Гельферих-Саде.

Перед последним актом выступил директор театра: он говорил о значении пьесы Чирикова и особенно ее последнего акта. Он закончил свое выступление выражением надежды на то, что придут новые времена и положат конец этому позорному явлению — еврейским погромам в России. В семье народов великой страны не будет тогда униженных и оскорбленных.

Пьеса окончена. Свет погашен. В зале могильная тишина. И вдруг откуда-то сверху слышится голос: «Товарищи! Мы объявляем войну царским палачам, угнетателям народов. Близок час расплаты!» Вниз с балкона летят прокламации с призывом к вооруженному восстанию.

В зале зажигается свет. В руках зрителей листовка, в ней написано:

«12 декабря 1905 года. Российская социал-демократическая рабочая партия.

Ко всем гражданам

Революция пришла. Великая, могучая. С треском и шумом рушится старое, мерзкое. Еще пытаются жалкие потомки выродившегося дворянства предотвратить свою гибель. Напрасные попытки! Пролетариат принимает наглый вызов господ Витте—Дурново[17]. Во главе революционной армии и революционного крестьянства он наносит последние удары издыхающему чудовищу. Вооруженным восстанием он сметет до основания кровавую деспотию. И, победив, вооруженный, он станет на страже интересов дорогой и несчастной родины.

«Беспокойный», он не успокоится, пока монархию «божьей волею» не заменит республика «волею народа».

«Беспокойный», он не успокоится, пока не вверит защиту народных интересов действительным представителям народа.

Граждане! Настал час последней битвы. Теперь преступна пассивность, преступен индифферентизм.

Жалкий самодержец годами издевался над вами. Пусть же из грудей ваших вырвется честный, достойный ответ ему. Гордыми словами молодого Пушкина обязано ответить все общество наглому уродцу:

Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу…

С царем или с народом, так ставит история вопрос. Выбирайте же. Выбирайте сейчас же, немедля. И если у вас хватит честности и мужества стать на сторону народа, спешите, чем можете, помочь ему. Еще раз: спешите, ибо битва в разгаре. И чем энергичнее, чем самоотверженнее будет ваше участие, тем скорее победит народ, тем легче будет пролетариату разрешить ближайшую задачу: создать свободную Россию, в которой шире и величественнее будет борьба неимущих за светлые идеалы социализма, за прогресс, за культуру, за человечество. Спешите!

Федеративный совет харьковских комитетов РСДРП»

Писал эту листовку Артем. Вышедшие из театра дружинники видели ее уже расклеенной на столбах, стенах, театральных тумбах.

Шли часы этой последней перед восстанием ночи. В квартире доктора Тутышкина, где жили в эти дни Артем, Авилов и другие члены комитета, уже не говорили о том, что должно произойти через несколько часов. Спать некогда, скоро Артем, Авилов с товарищами уйдут на Гельферих-Саде. Настроение было какое-то торжественно-праздничное. Этого завтра, вернее — уже сегодня, Артем и его друзья ждали годы. Сколько труда было затрачено, сколько душевного огня было отдано, чтобы это завтра наступило! Каждый своим сердцем ощущал величие теперь уже близкого будущего.

Авилов тихо сказал:

— Ну, товарищи, завтра я буду уже не Пал Палычем, а Борисом Васильевичем Авиловым. А тебя, Артем, мы сможем назвать Федором Андреевичем Сергеевым.

И не нужно было объяснять всем слушавшим Авилова, что значат для революционера его слова. Для революционера, который живет и действует годами в подполье, остерегаясь неверного шага и не имея права назвать себя своим настоящим именем. Неужели завтра наступит такой день, когда революционеры выйдут из подполья и в открытом бою с царизмом либо победят, либо?..

Днем хозяйка квартиры, жена доктора Тутышкина, спросила Артема:

— Скажите, дорогой Артем, а что будет, если мы не захватим власть?

Артем был задумчив, он ответил, по своему обыкновению, не шуткой, а очень серьезно:

— Победим ли мы завтра, или не победим, но выступать мы должны. Даже наше поражение пойдет в итоге нам на пользу. Научимся лучше драться. За одного битого двух небитых дают. Придет время, мы снова пойдем в бой. В конечной победе нашего святого дела не сомневаюсь.

Дружинники, вышедшие из театра, ночным городом спешили на Гельферих-Саде. Другим товарищам было поручено нарушить телефонную связь, подготовиться к занятию канцелярии губернатора, телеграфа, банка и ждать сигнала для решительных действий. В казармах воинских частей также все должно было быть готово к выступлению.

Товарищ В. И. Кожемякин рассказывал, как рабочие-дружинники после ночного марша по Харькову вместе с Артемом проникли на завод Гельферих-Саде. Уже было 2 часа ночи.

— Подошли мы к проходной и на вопрос сторожа — здоровый такой был детина — «Кто идет?» ответили: «Экстренная телеграмма, прошу принять и расписаться».

Группа дружинников отошла в сторону, чтобы своим видом не испугать сторожа. Открылась дверь, двое дружинников ворвались в проходную и оттеснили сторожа, второй сторож бросился к телефону и попытался позвонить, но связи не было. Все дружинники проникли на завод и расставили в условленных местах свои караулы.