В Харбине
В Харбине
До железнодорожной станции Тулун Артем добрался без особых приключений. Здесь нужно было решить, куда ехать: на запад, в Россию, или на восток. У Артема была явка — частный адрес в Харбине. Путь на Харбин лежал на восток. Первые 200 верст от станции Тулун Артем проехал зайцем — в целях конспирации. После расчета с владельцем телеги и расходами на хлеб насущный денег оставалось около 17 рублей. До станции Маньчжурия, где начинается Восточно-Маньчжурская железная дорога, билет стоил 14 рублей, от станции Маньчжурия до Харбина — еще столько же. Нужно было как-то выходить из положения. Артем не унывал, недаром он служил когда-то на железной дороге. Знал, как можно лроехать за половинную сумму. В одном случае он приобрел билет, стоивший 10 рублей, за пятерку, в другом — организовал артель переселенцев в 40 человек и арендовал товарный вагон. Так устроился с расходами на переезд, что доехал до Харбина с 70 копейками в кармане и железнодорожным билетом до Владивостока. Паспорта нигде у него не потребовали, но, следуя пословице: «На бога надейся, а сам не плошай», — Артем «конспирировал и хитрил — страсть сколько». Ему ведь наговорили бездну ужасов о том, как в дороге жандармы хватают беглецов из ссылки.
Сделавшись старостой артели переселенцев, Артем меньше беспокоился за свою безопасность, в его конспирации были теперь кровно заинтересованы все 40 крестьян, переезжавших на новые земли Дальнего Востока.
«В Харбине я застрял. У меня с Харбином были связаны самые широкие мечты. Я ведь не думал сразу ехать из России. Мечтательно поглядывая по направлению к Амуру, я думал: «Отсель грозить мы будем шведу». Увы, все мои мечты и расчеты оказались написанными на песке. В Харбине я не мог найти не только сочувствия своим планам, но даже и квартиры, самой элементарной помощи».
С 70 копейками в кармане Артем очутился в большом и чужом городе. Как он сам выразился об этом: «Сел на мель». Паспорт испорчен; надо считать, что его совсем нет. Денег также нет — остались копейки. Попробовал достать хоть какую-нибудь работу — здесь хватает своих безработных. А без паспорта о работе и думать нечего.
Имевшийся у Артема частный адрес немного облегчил положение, удалось снять в китайской части города лачугу. Домохозяин оказался аферистом, и ему было наплевать на то, есть ли у его нового жильца паспорт, или его нет. В этих кварталах и не такое бывало.
В поисках работы уже совершенно обессилевший Артем зашел однажды в редакцию одной из харбинских газет. Там он предложил свои услуги в качестве журналиста. Отказа на это предложение не последовало. «Что же, пишите. Посмотрим, что у вас получится», — ответил один из газетных заправил и тут же поинтересовался паспортом. Артем ответил, что паспорт он утерял и надеется скоро получить новый вид на жительство.
Опыт литературной работы, накопленный за время революции в Харькове и на Урале, пригодился Артему. Он начал писать неплохие статьи, очерки и репортерские заметки. Но газетные боссы помещали, по словам Артема, «лишь чепуху: серьезное же, то, что мне хотелось поместить, они хоронили в редакционной корзине или уродовали до того, что получалось безграмотное брюзжание без определенного содержания».
Писать Артему разрешали, но насчет гонорара он смело мог надеяться, что получать его не будет. К газете пристроилась шайка жуликов, которая вообще избегала кому бы то ни было платить гонорар, особенно когда это не грозило ей скандалом. Этим прохвостам Артем не был опасен, так как они знали его беспаспортное существование. Рубля два — нищенскую подачку — получил Артем за свой труд в газете.
В довершение всех бед, пережитых в Харбине, как следствие голода и лишений, Артем заболел брюшным тифом.
Это была наибольшая из неудач, постигших Артема после побега из ссылки. Лечиться дома, в своей каморке, было не на что, а в больницу лечь нельзя. Нет паспорта, и без денег болеть совсем плохо. Не было в Харбине докторов, которые бы лечили бесплатно, не было аптеки, где бы можно было без денег получить лекарство.
Пришел какой-то врач, осмотрел больного и решительно заявил:
— Либо ложитесь немедленно в больницу, либо я сейчас же сообщу властям, что в таком-то доме находится больной брюшным тифом.
Это была бы для Артема катастрофа, но беда не грянула. Не успел доктор осуществить свою угрозу, из далеких краев пришла от друзей телеграмма, а вслед за нею и сто рублей. Доктор больше не угрожал, а лечил на совесть. Ему помог своим могучим организмом сам Артем, в болезни произошел перелом, дело пошло на выздоровление. Едва упала температура, как Артем перестал возиться с диетой. А когда почувствовал, что никакая пища ему не вредит, решил с первым же поездом убираться из Харбина. Опасность была в том, что изнуренного после болезни, скверно выглядевшего Артема могли задержать как подозрительного по чуме.
Харбин славился тем, что здесь никогда не переводились заболевания холерой и чумой.
В одном из писем в Харьков Артем коротко рассказал о мерах, которые принимались в Харбине для подавления чумной эпидемии.
«Чума тарабаганная: этим летом сурки больны чумой. От них заболели охотники-бедняки, которые ели тарабаганье мясо. Болеют китайцы и санитары. Меры принимаются решительные. Заболеет один — всех не выпускают. Бегут — стреляют, а как не бежать, когда держат в заперти 10 дней, а есть никогда не дают? Были случаи голодной смерти. Грозят, что если в Фугдя-Дони (китайская часть Харбина) убежит хоть один китаец, весь город оцепят войска и никого не впустят и не выпустят. Вот будет история!»
Артем жил ведь в китайской части Харбина. Ему и уезжать было опасно, могли высадить из поезда как чумного больного, такой у него неважный был вид после болезни. Рановато он счел себя здоровым.