Ссылка на Ангаре
Ссылка на Ангаре
Артем стоял на берегу у самой воды. Река мчалась с невиданной быстротой. Позади горы и тайга, которые с неимоверным трудом только что прошли ссыльные, впереди эта бурная река, а за ней снова дикие горы и тайга. В силах ли будет он при побеге отсюда преодолеть эти горы и реки, это безлюдье? Ведь тогда у него не будет ни товарищей, ни коней, ни лодок. Одна пара рук, ноги — вот и все. А оставаться здесь навсегда он не собирается…
Прожил первые два дня. Послана первая весточка из этих далеких мест — сестре Дарочке.
«Дорогая сестра! Позавчера прибыл сюда. Путешествие было удивительно весело… Я здоров, укрепился, теперь поправляюсь и укрепляюсь окончательно. Охота, рыбная ловля, различные крестьянские работы поправят все, что порасшаталось. Глушь здесь изрядная. До ближайшей почтовой станции больше 100 верст летом и 80 зимой. В селе 60 дворов. Огромная река. Около нас ее ширина 2 версты 350 сажен.
Не желал бы я кувыркаться в ней в скверную погоду. Спасения ждать неоткуда. Нас здесь 20 человек. Народ подходящий. Завтра иду на расчистку леса. Взялись по 16 рублей за десятину. Пока до свидания. Целую тебя…»
Работа по выкорчевке леса очень тяжелая. В лесу житья нет от гнуса — комариков и комаров всех видов и размеров. Ссыльные, отощавшие на тюремных харчах, быстро валятся с ног: корчевка леса — дело не для них. Артем, физически сильный человек, держался на этой работе дольше всех. Он косил и жал в поле, работал плотником, чинил мосты по дороге от Воробьева до Нижне-Илимска. Никакая работа ему не была в тягость. Но прошли первые недели этого наслаждения физическим трудом, все больше наблюдений за окружающей жизнью и бытом накапливалось в уме Артема. И уже не казались столь прекрасными картины дикой природы, все больше бросались в глаза дикость отношений между людьми, живущими в этом далеком таежном углу Сибири. В большом письме Артема к Екатерине Феликсовне Мечниковой чувствовалась тоска по «живой, бодрой, деятельной жизни. Здешние же условия существования в этом смысле наименьше могут удовлетворить».
Артем наблюдал «застойную психику обывателя-полудикаря». Он писал об этом типе «жестокого, жадного, ограниченного, грубого и пьяного, неподатливого к новым завоеваниям культуры» богатого крестьянина. Он видел «пьяную женщину, ругавшую ребенка матерными словами (тот отвечал тем же), с вонючей трубкой в зубах», и эта картина вызывала в нем чувство гадливости.
«Если бы наши злоключения ограничивались одними мозолями и ранами от тяжелой работы, как легко было бы жить на белом свете!» — восклицал Артем.
Ни одного фельдшера на волость, которая раскинулась на 450 верст в длину! Находились ссыльные, которые в поисках какого-либо общества общались с местными лавочниками. Артем не способен был на это, он бежал от таких собеседников, как от чумы. Часто Артем уходил в тайгу, пытался ориентироваться в хаосе гор и лесов. Это была своеобразная разведка для будущего побега из ссылки. О результате таких вылазок в тайгу он писал:
«Скверно без компаса. Я раз четырежды возвращался к тому же месту, а был всего в 8—10 верстах от села. Измучился, обозлился, но в конце концов выбрался на место, где по профилю сумел определить направление. Хотел определяться по деревьям, по мху, оказалось, на различных деревьях той же породы мох растет в разных направлениях. Солнца не было, шел как раз дождь. Если бы пришлось верст 60–80 идти тайгой без определенной дороги, вряд ли дошел бы… По солнцу, по звездам я свободно нахожу направление».