НАКАНУНЕ ВОССТАНИЯ

НАКАНУНЕ ВОССТАНИЯ

Жаркие дни, холодные ночи — таков август в Татрах. На Прашивой вырос лагерь из землянок. Прячась от холода, зарывались в землю партизаны Егорова. Их было уже много, более двух тысяч, а люди все шли: рабочие из Подбрезова и Брезно, Банской-Бистрицы и Зволена, лесорубы Погронья, крестьяне из Буковца и Моштенице, Гиядля и Подкониц, Преданны и Лученца. В двенадцать батальонов собрались люди двадцати двух национальностей — настоящий интернационал. И тогда Словацкий национальный совет преобразовал отряд Егорова в Первую чехословацкую партизанскую бригаду.

Прибавилось забот у комбрига Егорова, комиссара Мыльникова, начальника штаба Ржецкого. Надо было эту неорганизованную толпу научить владеть оружием, научить дисциплине. Ни свет ни заря горы полнились шумом учебной стрельбы. Бывалые солдаты помогали новичкам изучать оружие. Прашива превратилась в учебный полигон.

Хватало забот и штабу — разведка, связь с соседними отрядами, формирование батальонов. Осунулся, побледнел Антон Ржецкий.

Получив оружие, партизаны рвались в бой. В покинутых селах остались неотмщенными обиды, души людей переполнены ненавистью к фашистам. Но Словацкий национальный совет настойчиво требует повременить еще, не начинать боев. И коммунисты бригады идут от бойца к бойцу, разъясняя необходимость лучшей подготовки к боевым действиям, необходимость консолидации всех сил Сопротивления.

Была еще одна забота у командиров. Скоро в бой, а у бригады нет налаженной тыловой службы. А тыл — это когда, не оглядываясь, боец знает, что, если кончатся у него патроны, их поднесут, а после боя накормят; если ранят — придут санитары, перевяжут и вынесут с поля боя. Много забот у тыловой службы. Но кто ее возглавит, кому можно доверить сложное хозяйство крупного партизанского соединения с базой, госпиталем, обозами?..

Не одного кандидата отверг командир бригады. Но вот появился из Горны Василий Мельниченко — слабый, больной, с палочкой, но по-прежнему энергичный и веселый. И решили — быть ему…

Не знал Василий, что его ждет, когда припадая на больную ногу, шел за Павлом Строгановым от медицинского шалаша к домику комбрига.

— Ну, как здоровье, гвардеец? Не помешает нога воевать?

Мельниченко, боявшийся, как бы не списали его в инвалиды, не почуял подвоха в словах командира.

— Нормально, товарищ командир, хоть сейчас в строй, на любое место…

И поймали молодца на слове.

— Со дня на день пойдет бригада в бой, — начал комбриг Егоров. — И кто знает, сколько продлятся эти бои. Прашива останется нашей базой, я бы сказал, родным домом, где можно найти и отдых, и пищу, и заботу. Да и в походе боец нуждается в заботе. Как смотришь, — Егоров положил руку на плечо Василию Мельниченко, — если таким заботливым хозяином станешь ты?

Мельниченко, начиная догадываться, зачем его вызвали, зябко передернул плечами.

— Да не поводи ты плечами, будто хомут давит, — засмеялся Алексей Семенович. — У всех у нас упряжь новая.

— Если только это дело осилю.

— Осилишь, — ободряюще подмигнул Григорий Мыльников. — Не такое уж страшное дело.

Мельниченко промолчал.

— Ну и прекрасно, — сказал Егоров, — молчание — знак согласия. Людей мы тебе дадим, это ты уладишь с начальником штаба. Не стесняйся, требуй. У нас почти три тысячи бойцов, и о каждом надо позаботиться. Помни, ответственность большая, мы надеемся на тебя.

Росла бригада, росли вместе с ней и люди. Возглавили батальоны Иван Казачок, Леонид Славкин, закарпатский хлопец Волошин, словаки Подгора и Ваштик. Петр Николаев стал во главе разведывательной группы. Василий Кузнецов принял батальон из бежавших из плена советских солдат. Неподалеку от лагеря на Прашивой готовились к боям партизанские отряды словацких коммунистов Белика, Шагата и Калины, прошедших немалую школу в партизанских отрядах Украины и Белоруссии.

Они были частыми гостями у Егорова. Делились новостями, совместно разрабатывали планы будущих действий.

Вот и сегодня они вместе. Калина принес интересную новость: его разведчики перехватили письмо людака[7] Ф. Сламеня из Брезно, председателя окружной организации глинковской фашистской партии. В страхе он писал президенту Тисо об обстановке в Погронье:

«Славный пан президент! Население всего округа поражено вольными действиями партизан. Существуют опасения даже среди людаков, что ничто не помешает партизанам прийти в Подбрезово… и если даже кто и попытается что-нибудь им сделать, то это будет курам на смех. Поэтому я разрешаю себе нижайше сообщить об этом вам и просить вас, славный пан президент, чтобы вы были так любезны приказать соответствующему военному ведомству или полицейскому ведомству о как можно более скором вмешательстве, дабы воспрепятствовать этим неугодным действиям, так как сейчас нам приходится считаться с тем, что 70 граждан нашего округа перешло на сторону партизан. И если так будет беспрепятственно продолжаться, как это происходит сейчас, я опасаюсь, что через несколько дней в нашем округе будут уже целые партизанские деревни…»

Калина сложил письмо и рассмеялся:

— Как в воду глядел!

Но Алексею Егорову не было смешно. Он представил себе, как со всех сторон несутся тревожные депеши в Братиславу и как поднимается в ответ маховская охранка, гвардия Глинки, жандармерия, как тревожатся немцы.

И действительно, Братиславу лихорадило. В тисовском лагере поселился страх, опасение, что «остров мира и порядка в Средней Европе», как называла Словакию гитлеровская пропаганда, в любой момент превратится в огнедышащий вулкан. Рост партизанских отрядов в словацких горах не остался незамеченным. Правители тисовского государства любыми средствами пытались остановить процесс роста отрядов, ликвидировать «партизанские банды». Но объявленное чрезвычайное положение не помогло — народ не испугался. Начались аресты — еще больше людей побежало в горы. Прочесывать леса стало опасно: солдаты братались с партизанами. Военный фундамент под ногами у Тисо становился шатким. Он понял, что своими силами не сможет управиться с растущей «смутой», и решил призвать в Словакию немецкие войска. Немецкий посол Лудин писал в те дни в Берлин:

«После основательного анализа и консультаций с соответствующими ведомствами, особенно с президентом государства доктором Тисо… я потребовал, вопреки всем политическим соображениям, от немецкого генерала, чтобы он начал перемещение нескольких немецких военных соединений на территорию Словакии… Можно ожидать, что присутствие немецких войск может привести не только к непосредственному и действенному выступлению против партизан, но также и к всеобщему успокоению немецкого и словацкого населения…»

Вскоре посла Лудина потрясли слухи, что и здесь, в столице, готовится военный путч. Увидев из окна посольской машины марширующие по городу колонны словацких солдат, он посчитал, что началось передвижение повстанческих войск, чтобы занять все выходы из Братиславы. Об этом он также немедленно сообщил в Берлин.

К словацкой границе со стороны Чешско-Моравского протектората потянулись гитлеровские войска. Они были немедленно замечены антифашистами. Словацкий национальный совет и его военное руководство получили сообщения о том, что немцы готовятся к вторжению в Словакию.

О сговоре Тисо с гитлеровцами стало известно коммунистическому подполью. Руководство Коммунистической партии Словакии выдало своим организациям последние инструкции для боевого наступления: попытка немецкой оккупации станет сигналом к началу вооруженной борьбы партизан, армии и всего народа, сигналом к политическому перевороту, свержению тисовского фашистского режима. С этими инструкциями посланцы Центрального Комитета Коммунистической партии Словакии разошлись по стране. 25 августа командующий повстанческой армией Голиан издал приказ о вооруженном сопротивлении:

«В соответствии с дошедшими до нас сведениями и проверенными признаками немецкий рейх решил оккупировать территорию Словакии. Самым критическим моментом является ночь на 27 августа и день 27 августа. Словацкая армия… вместе со всем народом выступает для сопротивления. Подготовьте все в соответствии с прилагаемыми распоряжениями…»

В некоторых городах начались антифашистские выступления. Вооруженные отряды рабочих освобождали политических заключенных, захватывали власть, передавая ее национальным комитетам, вышедшим из подполья. Против повстанцев были брошены отряды глинковской гвардии, а в Ружомберок вошел эсэсовский батальон. Начались бои. Местные партийные комитеты обратились за помощью к партизанам, находящимся в горах…

…В этот вечер Алексей вернулся домой поздно. День прошел в непрерывной ходьбе по учебным полям. В ушах еще звенели отзвуки автоматных очередей и взрывов гранат. Но не успел он раздеться, как на пороге появился связной из штаба.

— К вам Зойка-киевлянка, товарищ командир, а с нею какой-то товарищ из Банска-Бистрицы.

Егоров быстро оделся.

— Зою отпусти отдыхать, а этого товарища зови.

Связной открыл дверь, и в комнату вошел худощавый человек лет тридцати в поношенной рабочей куртке.

— Я с поручением окружкома партии, — показал пришелец удостоверение, в котором было написано, что Йозеф Янишек направляется в бригаду для координации действий и осуществления связи партизан с партийными организациями городов и сел Погронья.

— Рад познакомиться, — пожал руку Янишеку Егоров. — С какими новостями к нам?

— Важными и очень срочными, — ответил связной и, достав из внутреннего кармана куртки пакет, подал его командиру. — Там, пожалуй, все сказано.

Егоров разорвал конверт, пробежал глазами листок и досадливо поморщился.

— Не все понимаю, — сказал он, силясь разобрать написанное на словацком языке. И к связному: — Позовите Подгору.

Подгора тут же явился и подробно перевел содержание письма-директивы.

— Наконец-то дождались! — обрадовался Егоров. — Ржецкого и Мыльникова ко мне.

Как только они пришли, командир сообщил важную новость: завтра на рассвете в поход. Ржецкий и Мыльников не сразу сообразили, о чем идет речь. Оба посматривали то на командира, то на незнакомого человека, сидевшего рядом с ним на лавке.

— Да, да, завтра бригада выходит отсюда, чтобы помочь восставшему народу защитить словацкие города и села от фашистских поработителей. Эту директиву партийного подполья принес нам представитель окружкома Коммунистической партии Словакии товарищ Янишек, — показал Егоров на незнакомца. — Кстати, он теперь будет при нашем штабе.

Егоров приказал вызвать всех командиров подразделений. Вскоре в домике собрались командиры и комиссары батальонов. Открыв совещание, Алексей Егоров дал слово представителю партийного подполья из Банска-Бистрицы Янишеку.

— Драги приатели![8] — звонко прозвучало в тишине. — Партизанские велители[9], настало время действовать немедленно и решительно. Предатель словацкого народа Тисо, напуганный бурным развитием событий в центральных районах Словакии, вступил в сговор с гитлеровским государством и согласился отдать нашу землю на грабеж и расправу фашистским войскам. До сих пор мы жили под постоянной угрозой оккупации. Сегодня она становится фактом. Гитлеровские дивизии подтягиваются к границам Словакии, готовые в любую минуту хлынуть из-за Вага и Моравы на нашу родину.

— Позор кровавому Тисо! — не выдержал Подгора. Егоров укоризненно покачал головой, но темпераментного словака уже трудно было удержать. Он живо откликался на каждое слово посланца Коммунистической партии Словакии.

— Они идут, — продолжал Янишек, — чтобы кровью словаков погасить гнев народа, возмущенного преступлениями своих правителей. Компартия давно и настойчиво готовила восстание, собирала силы. Сигналом для восстания должна была послужить попытка гитлеровской армии оккупировать нашу землю. И этот час настал. Гитлеровцы тайно ввели свои воинские подразделения в Ружомберок, Турчанский Мартин и Святой Микулаш. К мостам и тоннелям встала немецкая охрана. В ответ рабочие Ружомберока и Мартина восстали. Гремят выстрелы и под Жилиной. Сами оккупанты своими преступными действиями подают нам сигнал — начинайте! Вас, друзья мои, ждут восставшие города и села. Идите к ним на помощь! С вами весь трудовой народ Словакии, с вами словацкое войско, поднимающееся на борьбу! Коммунистическая партия выходит из подполья. В каждом городе, в каждом селе вы найдете поддержку и помощь местных коммунистов, всех честных людей, которым дорого славянское братство. Смерть фашистским оккупантам! — Янишек невольно произнес боевой клич советских людей, который стал интернациональным призывом к беспощадной борьбе с гитлеризмом.

После выступления Янишека начальник штаба доложил ранее разработанные маршруты и поставил конкретные боевые задачи батальонам и мелким подразделениям в предстоящем походе. Уже в ходе совещания эти задачи уточнялись. Договорились о взаимодействии с помощью Янишека с местными органами народной власти. Перевалило за полночь, когда все вопросы были разрешены. Егоров поднялся, за ним и все участники совещания.

— Теперь, товарищи, сверим часы и — по местам, — приказал Алексей Семенович. — Сейчас ноль часов пятнадцать минут. Выступаем ровно в четыре.

Когда командиры разошлись по своим подразделениям, предельно усталый, опустился Алексей на топчан. Пригласил отдохнуть Янишека и сам прилег не раздеваясь. Но сон не приходил. Алексей мысленно перебирал все события минувшего дня, словно проверяя, все ли сделано к завтрашнему походу. А память относила его все дальше в прошлое, и вот он уже видит себя идущим за хворостом с матерью. Сели на поляночке передохнуть. Где-то рядом старалась кукушка, отсчитывала годы.

— Тебе, Алеша, кукует, — произнесла задумчиво мать, стала считать: — Раз, два… пять… десять… двадцать… — Уже со счету сбилась, а кукушка все отсчитывает: «ку-ку, ку-ку…» — Слышишь, сынок, кукушка тебе долгие годы сулит, — счастливо улыбнулась мать. — Только бы добрые были…

— Всякие были, мама, — прошептал Алексей и испугался, не слышит ли гость… Две голодовки выпали на его годы, лютая война… Но зато Зина, Оля и Юрик…

«Ничего, кукушка, мы еще поживем!» Алексей задремал было, но в это время за стеной завозился ординарец. Пора вставать.