МАЛАЯ ЗЕМЛЯ

МАЛАЯ ЗЕМЛЯ

Второй месяц льется кровь в Татрах. Бьются повстанцы с гитлеровскими дивизиями, собранными генералом Хёффле со всех фронтов. То с одной, то с другой стороны атакуют немецкие танки и пехота слабо вооруженные части повстанческой армии и партизанские отряды.

В долинах не смолкает гром артиллерии, рев танковых моторов и пикирующих самолетов. Тошнотворный дым стелется по ущельям, смешиваясь с дождями и туманами, траурной пеленой покрывает прозрачную воду горных речек.

Еще недавно тихие и пустынные, дороги Средней Словакии забиты машинами и повозками с боеприпасами, продовольствием и снаряжением для повстанцев, фурами с мечущимися в бреду ранеными, марширующими в разных направлениях воинскими колоннами.

Толпы беженцев гонит из конца в конец страны военная буря. Они вносят сумятицу на дорогах. Немецкие самолеты бомбят и обстреливают из пулеметов людскую массу.

Выше, в горах, горят словацкие хутора и деревеньки, превращаются в прах жилища, дававшие приют повстанцам.

Осень в этом году рано пришла в Татры. По календарю еще только конец сентября, а в долинах настоящее предзимье. С заснеженных вершин рвутся холодные ветры, не переставая идут колючие дожди пополам со снегом, размыты дороги и тропы. Постоянно мокры одежда и обувь.

Но не ослабевает сопротивление повстанцев. В тесном кольце окружения сражаются они с сильным и яростным врагом. На телгартском участке повстанческого фронта пятый пехотный полк капитана Станека и бригада Алексея Егорова не только остановили врага, но и загнали его в горы. Насмерть стоят в Люпче повстанцы подполковника Чернека.

И все же, несмотря на героизм, под натиском дивизий генерала Хёффле повстанческие части вынуждены отступать. С каждым днем все меньше становится освобожденная территория Средней Словакии.

Не выдержав длительного нажима крупных сил врага, отошел от Вруток и Мартина Петр Величко со своими партизанами. Железная дорога оказалась в руках немцев.

По приказу Голиана отступили в Кремницкие горы повстанческие части, прикрывавшие Банска-Бистрицу с запада. И теперь только Кремницкий хребет отделял город от врага. Положение с каждым днем становилось все тревожнее. Руководители восстания были вынуждены собрать Национальный совет и обсудить на нем военное положение. На совет пригласили и некоторых командиров повстанческих и партизанских частей.

Оставив за себя Ржецкого и взяв незаменимого в таких случаях Подгору, Егоров выехал в Банска-Бистрицу. Город встретил их темными притихшими улицами. Кругом ни огонька. Лишь над Кремницкими горами колыхались сполохи далеких ракет — немцы освещали свой передний край. Иногда глухо слышалась артиллерийская пальба. Это немецкие артиллеристы достреливали дневной рацион снарядов перед тем, как уйти на ночлег.

Перед зданием городской ратуши, где размещался Национальный совет, уже стояло несколько автомашин. По их виду — пулевым пробоинам и вмятинам, разбитым ветровым стеклам — можно было легко догадаться, что они прибыли с фронта.

В штабе партизанского движения Егорова и Подгору встретил плотный, похожий на цыгана, коренастый бородач в советской военной форме.

— Полковник Асмолов Алексей Никитич. — Взяв протянутую Егоровым руку в свою пухлую ладонь, он задержал рукопожатие и долго, пристально вглядывался в лицо Алексея прищуренными глазами, словно вспоминал, не видел ли где раньше этого худощавого человека.

Егоров назвал себя и своего спутника.

— Рад бы познакомиться поближе, Алексей Семенович. Но времени у нас уже не остается, сейчас начнется заседание совета. Поспешим. — Они торопливо зашагали в актовый зал.

Половина зала была заполнена офицерами словацкой армии. Командиры партизанских соединений группировались вместе. Они шумно переговаривались, весело приветствовали вновь прибывших. И Егорова встретили дружным гулом. Алексей увидел среди них Величко, Эрнста Белика, Шагата и — с удивлением и огромной радостью — Алексея Садиленко.

В глубине зала на небольшом возвышении стоял длинный, покрытый тяжелым бархатом стол. За ним человек двенадцать. Егоров знал далеко не всех. Председательское место занял невысокий темноволосый человек — Карол Шмидке, секретарь ЦК Коммунистической партии Словакии и один из председателей Словацкого национального совета, начальник штаба партизанского движения Словакии. Месяц тому назад он вернулся из Москвы, куда ездил договариваться о необходимой помощи Словацкому национальному восстанию. Рядом с ним — Густав Гусак, Рудольф Сланский, несколько гражданских, которых Алексей раньше не видел. С краю стола пристроились Голиан и незнакомый Егорову генерал. Голиан сидел выпрямившись, в безукоризненно отутюженной генеральской тужурке. Недавно указом президента Бенеша он был произведен в генералы.

Алексей наклонился к Асмолову.

— Кто этот второй генерал, рядом с Голианом?

Асмолов негромко ответил:

— Генерал дивизии Виест. Прибыл из Лондона на должность командующего повстанческой, или Первой чехословацкой, армией.

Заседание совета открыл Карол Шмидке. Отметив международное значение Словацкого национального восстания и ту поддержку, которую оказывает повстанцам Советский Союз, Шмидке рассказал суровую правду о тяжелой обстановке, сложившейся на повстанческой территории ко второму месяцу восстания.

Подгора, наклонившись к самому уху Алексея, чуть слышно переводил ему выступление. Слушая перевод, Егоров пытался представить размеры беды, постигшей словацкий народ. Свободная территория с каждым днем становится все меньше.

Алексей горько усмехнулся, когда Подгора перевел ему выступление одного из военных, который пытался оправдать отход повстанческой армии интересами сокращения фронта и экономии сил. Он вспомнил, что уже однажды слышал эти слова от Голиана. До каких пор сокращать? Фронт уже и так у околицы.

Говорившие критиковали военное командование за то, что словацкое войско плохо взаимодействует с ополченцами и партизанами. Там, где это взаимодействие налажено, — успех. Называли боевой участок подполковника Чернека и Телгартский участок капитана Станека, где гитлеровцы топчутся на месте.

Егоров поискал глазами капитана Станека, боевого побратима, с которым вот уже столько дней они держат упорную оборону под Телгартом. Станек, встретившись с Егоровым взглядом, улыбнулся.

Егоров слушал названия городов и опорных пунктов, оставленных словацкой армией: Липтов, Ружомберок, Мартин… Первые города, освобожденные бригадой Егорова. Теперь там немцы. Они жгут дома и убивают жителей. Кто несет за это ответственность?..

С приездом Виеста Голиан облегченно вздохнул, как будто лондонский генерал привез с собой нечто, способное изменить сложившееся на фронтах положение. А сам Виест явно растерялся под градом вопросов, смысл которых сводился к одному: способно ли командование повстанческой армии справиться с военным кризисом?

Наконец он попросил слова.

— Мне, только что прибывшему на повстанческую территорию Словакии, трудно давать какие-либо оценки или высказывать свое мнение по поводу происходящих событий. Я знаю, что меня ожидает тяжелый крест. Я готов его нести и постараюсь выдержать испытание, которое мне предстоит. Конечно, с помощью столь высокого органа, как Словацкий национальный совет. Но не слишком ли много надежд возложено на повстанческую, или Первую чехословацкую, армию в этом восстании?..

Виест пожал плечами и сел на свое место в президиуме. Снова воцарилась тишина в актовом зале.

Голиан предпочел отмолчаться. С приездом Виеста он облегченно вздохнул, как будто лондонский генерал привез с собой нечто, способное изменить сложившееся на фронтах положение.

На трибуну стремительно взбежал порывистый темноволосый человек.

— А это кто? — спросил Алексей Асмолова.

— Ян Шверма, член ЦК Компартии Чехословакии. Мы вместе с ним прилетели. Светлая голова, — добавил Алексей Никитич после небольшой паузы.

— В двух километрах от города идет бой. Слышите? — Шверма поднял палец, приглашая прислушаться. — Враг угрожает столице восстания, самому восстанию. Надо не разговаривать, а действовать.

Зал насторожился. Начало речи было неожиданным.

— Я прибыл из СССР, — продолжал Шверма. — Не знаю, есть ли на свете еще народ, на долю которого выпали бы такие испытания. Эта страна пережила очень тяжкие моменты, куда тяжелее, чем вы сейчас переживаете в Банска-Бистрице. В 1941 году немецкая военная машина дошла до Москвы. Тогда Москва жила в нужде, люди днем трудились на предприятиях, получая ломоть хлеба и тарелку супа, а ночью рыли окопы, строили баррикады или ухаживали за ранеными… А здесь по улицам слоняется множество людей, которые требуют внимания к себе, не отдавая ничего для восстания.

Егоров заметил, что присутствующие смотрят на них, советских людей, отбивших натиск врага на родной дом, а теперь помогающих это сделать своим славянским братьям. Он почему-то вспомнил, как удивилась хозяйка корчмы в Горне, когда узнала, что у него двое детей и он оставил их, чтобы идти воевать за ее Словакию.

Голос Швермы зазвенел:

— В тяжкий час советские люди сохраняли порядок и дисциплину, они были едины в стремлении разбить врага и суровы. Они прогнали фашистов от стен своей столицы, вышибли их со своей земли и теперь протягивают руку помощи нам.

После Швермы выступали многие. Почти всю ночь гудели голоса в актовом зале ратуши, и только перед рассветом участники заседания совета стали разъезжаться.

Советские командиры собрались своим боевым землячеством в кабинете Асмолова.

Величко подошел к сидевшим в сторонке Егорову и Садиленко.

— Слушай, Алексей, что я тебе хочу рассказать… Прошлый раз, как только ты уехал, со стороны противника послышалась автоматная стрельба, причем стреляли явно из наших автоматов. Немцы тоже открыли огонь. Мы поняли, что к нам выходит кто-то из своих. Завязали перестрелку, отвлекая фрицев на себя, и скоро увидели группу партизан. Они несли на палатке контуженого и раненого командира. Партизаны сказали, что воюют в отряде Резуто, а раньше были у Федорова. В бою ранило и контузило их начальника штаба, Клокова, и они решили вынести его через фронт к нам, на свободную территорию. Ты знаешь таких, Резуто и Клокова?

— Еще бы не знать! Они были в роте Садиленко. — Егоров показал на Алексея Михайловича. — Куда же отправили Клокова?

— Сдали словацким медикам, а уж они, вероятно, сюда эвакуировали.

Когда стали разъезжаться и партизанские командиры, Асмолов попросил Егорова задержаться.

— Здешние руководители показали мне на тебя как на одного из самых опытных и дисциплинированных командиров, — сказал Асмолов. — Ты понимаешь, Алексей Семенович, к чему дело идет? По нашим сведениям, Хёффле готовит решительное наступление на всех участках. В открытом бою повстанцам не удержать своих позиций. Придется им уходить в горы, а нам принимать их под свою команду. Я слышал, у тебя есть база?

— Есть, на Прашивой, только проверить все недосуг. Но там надежный человек.

— Проверь, проверь. Еще подумай об организации непрерывной разведки в интересах фронта. Наши войска вот-вот двинутся в Словакию. У тебя бригада большая, и из твоих хлопцев легче набрать разведотряд, снабдить его добротной связью, дать адреса явок…

— А что, Алексей Никитич, если во главе этого отряда поставить Клокова? Разрешите поискать его?

Клокова Алексей нашел за городом, в госпитале «Слияч», оборудованном в фешенебельном курорте на берегу Грона. Корпуса из белого камня возвышались на склоне горы вдоль шоссе на Зволен над самой рекой.

Клоков сидел на каменном парапете, за которым гнала пенистые воды река. Нахохлившись и кутаясь в пальто, накинутое прямо на больничный халат, он глядел в воду, ничего вокруг не замечая.

— Так-то ты встречаешь друзей? — пробасил Егоров.

Всеволод обернулся и какое-то время растерянно смотрел на Егорова, потом перекинул ноги через парапет и соскочил на тротуар.

— Алексей Семенович!

— Ну, здравствуй, как ты тут? — обнял друга Егоров.

— Лечусь вот. Пуля-дура шкарябнула по ребрам, да еще мина добавила, — мрачно произнес Всеволод. — Откуда ты узнал, что я здесь, в госпитале?

— А мне Петр Величко сказал.

— Какой Величко? Не знаю такого.

— Напрасно. Это спаситель твой. Ваши ребята несли тебя через фронт, но попали под огонь. Он затеял бой, чтобы вас выручить.

Клоков смутился.

— Я, конечно, благодарен Величко, только ничего не помню, без памяти был. Да и отряд жаль. Как-то там Митя?

— Резуто не пропадет, — успокоил Егоров. — Впрочем, всем сейчас тяжело. Я вот тебе после госпиталя хочу предложить одну работенку…

— Какую же? — насторожился Клоков.

— Совсем для тебя новую, неиспробованную.

— Ну, не мытарь, командир, говори.

И Егоров передал Клокову разговор с Асмоловым.

Всеволод достал из кармана сигарету и молча закурил.

— Ну что, согласен? — не выдержав молчания, спросил Егоров.

— Если надо, согласен, — ответил Клоков. — Только…

— Что «только»? — забеспокоился Егоров.

— Резуто надо как-то уведомить, что ли. А то получится, что в трудный момент я бросил его.

— У тебя тоже не будет легких моментов. А Митю мы уведомим через Асмолова.