«Малая война» Платова
«Малая война» Платова
Беннигсен чувствовал себя настолько уверенно на новой позиции, что приказал Багратиону и Платову отойти за Фришинг, не разрушая и не защищая переправ через реку. Он надеялся, что неприятель воспользуется этим и атакует его армию под Кенигсбергом, где «уже были сооружены почти все полевые батареи».
Багратион и Платов отступили за Фришинг и устроили главную квартиру авангарда в Людвигсвальде. Однако Наполеон с основными силами армии не двинулся с места. Оставаясь на позиции минувшего сражения при Прейсиш-Эйлау, он ограничивался действиями отдельных отрядов. Похоже, император не рвался в бой…
1 февраля Платов, получив донесение о движении большого французского отряда из-за Фришинга, приказал усилить пост, стоявший у Боршерсдорфа, восемью эскадронами сумских гусар под командованием Николая Александровича Ушакова и двумя полками казаков Даниила Андреевича Андронова и Василия Алексеевича Сысоева. Чрезвычайно пересеченная местность серьезно затруднила бы действия кавалерии. Поэтому русские офицеры сочли необходимым отступить за деревню в открытое поле.
Скоро показались колонны французской кавалерии. Русские атаковали их с такой стремительностью и неустрашимостью, что не только опрокинули, но и обратили в бегство. Казаки и гусары преследовали неприятеля до переправы через Фришинг.
Эта стычка стоила французам около 600 человек убитыми, ранеными и пленными.
4 февраля Платов приказал всем своим полкам выслать отдельные команды и на рассвете атаковать цепь неприятельских аванпостов на всем ее протяжении от Людвигсвальда до Виттенберга. Вместе с казаками атаман отправился сам, чтобы оценить обстановку и познакомиться с характером местности, на которой предстояло действовать его воинам.
При приближении русских французские стрелки, поддерживаемые тремя эскадронами кавалерии, открыли ружейный огонь. Матвей Иванович приказал атаковать их силами бывших при нем казачьих команд из полков Тимофея Дмитриевича Грекова и Василия Ивановича Ефремова. Неприятель был опрокинут. Преследование продолжалось до Виттенберга.
А что же французы? Они оставались на прежних позициях, однако Наполеон уже отдал необходимые распоряжения об изменении в размещении войск. Они пока не предусматривали активных военных действий.
Рано утром 5 февраля команды казаков, высланные, как и накануне, тревожить цепь неприятельских аванпостов, взяли в плен в разных местах 112 человек. Однако, обнаружив на левом берегу Фришинга значительные силы пехоты, выдвинутой на пикеты вместо кавалерии, основательно потрепанной в сражении под Прейсиш-Эйлау, вернулись назад.
Столь необычную перемену в организации аванпостной службы неприятеля ни казаки, ни их атаман в тот день объяснить не смогли. Маршал Ней, командовавший арьергардом французской армии, подготовил для русских сюрприз…
В связи с отъездом князя Багратиона в Петербург с донесением его величеству о положении русской армии командование всеми войсками авангарда принял на себя атаман Платов.
Утром 6 февраля на основных пунктах французской аванпостной линии не произошло заметных перемен. Все пикеты, как и накануне, подкреплялись большими силами пехоты. Это и ввело казаков в заблуждение. Отсутствие кавалерии они приняли за меру предосторожности неприятеля, стремление сохранить лошадей, оставшихся после недавнего сражения.
Казаки ошиблись. Французская армия вот уже несколько часов как снялась с позиции и начала отступление на Ландсберг и далее за Пасаргу. Ее отход остался прикрывать сильный арьергард под командованием маршала Нея.
Хитрость удалась. Наполеон выиграл целый день, в течение которого его армия отступала, не испытывая давления даже со стороны авангарда Платова, не говоря уже об основных силах генерала Беннигсена, которые продолжали наслаждаться отдыхом.
Нею удалось ввести казаков в заблуждение. А Бернадота они обнаружили и вступили в перестрелку с его корпусом, идущим по дороге на Оршен и Лишен. Стало ясно: французы отступают.
Отступление было трудным. Сильная оттепель сделала дороги трудно проходимыми, а в низинах на обширной равнине и вовсе непроходимыми, особенно для артиллерии. Уже в первый день пути от недостатка корма пало более пятидесяти лошадей. Многие повозки развалились или совершенно увязли в грязи, поэтому французы вынуждены были бросать ящики со снарядами и оставлять раненых.
Как видно, дороги в то время были проблемой не только в России. В Пруссии они оказались преградой столь же трудной для французской армии, как и для русской.
Арьергард Нея ушел за отступающей армией. Вечером казаки заняли Прейсиш-Эйлау, где нашли тяжело раненных русских, взятых в плен в сражении 27 января: семь офицеров и несколько сотен рядовых, оставленных французами из-за невозможности увезти их с собой. Французы и со своими-то не знали, что делать. Потому и бросали в пути на снегу не только мертвых, но и умирающих соратников.
Начался очередной этап войны. Его по праву можно назвать по преимуществу «казачьим». Французы отступали — донцы их преследовали.
Авангард Платова, переправившись через Фришинг, разделился на два отряда: первый пустился в погоню за корпусом Бернадота, второй, под командованием самого атамана, двинулся за арьергардом Нея.
Непролазная грязь заставила Матвея Ивановича оставить пехоту и артиллерию авангарда и броситься за неприятелем лишь с полками легкой кавалерии. В эти дни маршал Ней отправлял не менее двух донесений на имя военного министра Бертье, приписывая себе победы над казаками, грозил извести их вовсе, если они осмелятся напасть на него, выражал готовность выполнить любое повеление своего императора.
9 февраля Платов с частью своего авангарда двинулся на Ландсберг, куда и прибыл около двух часов дня, когда последние отряды неприятеля покидали это местечко, расположенное в двух милях на юго-запад от Прейсиш-Эйлау. Казаки стремительно обрушились на французский драгунский полк, 167 человек взяли в плен и еще больше положили убитыми и ранеными. Кроме того, победителям досталось много повозок и зарядных ящиков, брошенных в самом городке и по пути бегства.
Казаки в тот день вышли из боя, не потеряв ни одного человека не только убитыми, но даже ранеными.
А вот как расценил события того дня маршал Ней в донесении военному министру Бертье: «Неприятель после понесенной им неудачи… более не показывается и, вероятно, не отважится что-либо предпринять против моей пехоты, которая совершенно не боится, а только презирает казаков».
Что это? Заблуждение или сознательная ложь? Не знаю. Скажу лишь, что в то время не только французские маршалы, но и русские полководцы позволяли себе вольную трактовку исхода отдельных боев и даже сражений. А историки нередко относятся к их донесениям с полным доверием…
Дороги с каждым днем становились все более непроходимыми. Артиллерия и обозы с провиантом и фуражом отстали. Армия не могла преследовать неприятеля: голодный солдат — плохой воин. Поэтому 10 февраля главнокомандующий остановил свои дивизии на отдых. В то же время он приказал Платову продолжать тревожить французов, но соблюдать осторожность, ибо ни пехота, ни регулярная кавалерия не смогут поддержать его в случае необходимости.
Матвея Ивановича не надо было предупреждать. Отличаясь смелостью с молодых лет, он, как никто другой из военачальников, берег своих казаков. В этом отношении его можно было сравнить, пожалуй, лишь с покойным князем Григорием Александровичем Потемкиным. Правда, в отличие от светлейшего, атаман всегда готов был идти на оправданный риск.
Армия отдыхала. Казаки воевали. Атаман Платов день за днем описывал их подвиги в рапортах на имя главнокомандующего Беннигсена, обычно кратко, иногда подробно…
Минула всего неделя с начала отступления, а французы уже испытывали острый недостаток в продуктах питания. Они переправились через Пасаргу и сожгли за собой мосты.
Беннигсен не спешил догонять французов. 13 февраля главная квартира его армии была в Ландсберге, а ее авангарда — в Аренсдорфе, где русские расположились надолго. Обе воюющие стороны уклонялись от активных действий с участием больших сил. Отдельные столкновения при этом практически не прекращались и иногда завершались не в пользу русских.
15 февраля атаман соединился с пятью казачьими полками, пришедшими с Дона под командованием генерал-майоров Василия Тимофеевича Денисова и Николая Васильевича Иловайского. Имея теперь под своим началом не менее шести с половиной тысяч всадников, он вынудил маршала Нея оставить Гутштадт, небольшой городок в Старой Пруссии на берегу реки Алле. Неприятель отступил по дороге к Алленштейну, потеряв 55 человек пленными и до 400 убитыми.
Во время командования авангардом Матвею Ивановичу приходилось не только рапортовать начальству об успехах, но и давать объяснения по поводу событий весьма щекотливых, способных повлиять на репутацию казаков.
Утром 15 февраля по армии разнесся слух: генерал-майор Федор Карлович Корф, стоявший с егерями в деревне Петерсвальд, несколько часов тому назад взят французами и увезен в неизвестном направлении. Из рапорта маршала Нея военному министру, перехваченного в тот же день, стало известно, что ответственность за свое пленение и потерю двухсот человек убитыми и ранеными барон Корф возложил на Матвея Ивановича Платова, который якобы в ту ночь не выставил пикеты и не отправил в сторону противника казачьи разъезды. Главнокомандующий потребовал объяснений. Атаман ответил:
«…Пикеты и разъезды были впереди, и хорунжий Лютенсков двоекратно в ночь и третий раз на заре извещал его, генерал-майора Корфа, о приближении неприятеля, но, по-видимому, он не хотел принимать донесений, отчего и последовала такая опасность…»
Трудно представить, что Матвей Иванович не знал истинной причины пленения Федора Карловича. Конечно, знал, как и служивший под его началом артиллерийский полковник Алексей Петрович Ермолов и сам главнокомандующий Леонтий Леонтьевич Беннигсен. Последние оставили после себя «Записки», в которых есть строки, позволяющие восстановить общую картину того «весьма неприятного происшествия».
Вся команда Корфа расположилась на одном конце Петерсвальда, а сам он занял лучший дом священника на другом его конце и сразу же «принялся за пунш, обыкновенное свое упражнение», не позаботившись о безопасности. Казаки один за другим приезжали к нему, чтобы предупредить о приближении неприятеля. Предупреждение, однако, не дошло до сознания пьяного генерала.
В этой части оба мемуариста расходятся лишь в деталях: Ермолов пишет, что казаки застали Корфа за употреблением пунша, а Беннигсен сообщает, что они нашли его уже в постели. Никакого противоречия в этом нет: сначала мог быть ужин с привычными возлияниями, а после него — богатырский сон на мягкой перине в доме сельского пастора.
«Несколько человек вольтижеров, выбранных французами, вошли в темную ночь через сад в дом, провожаемые хозяином, и схватили генерала, — продолжал Алексей Петрович. — Сделался в селении шум… произошла ничтожная перестрелка, и неприятель удалился с добычею…»
Небольшая перестрелка произошла, по-видимому, у самого дома пастора, а «на другом конце» Петерсвальда развернулся настоящий бой, описанный Беннигсеном с использованием рапортов.
«Неприятель, поощренный таким началом — захватом русского генерала, — прошел с значительными силами через деревню и напал на наших егерей, уже стоявших, однако, под ружьем, так как казаки успели предупредить их о приближении французов, покинув свои аванпосты. Вместо ожидаемого появления командира батальоны подверглись стремительному нападению противника. Отряд оборонялся с большою храбростью, но не мог устоять… и вынужден был отступить по дороге на Зекрен». Здесь находилась значительная часть авангарда Платова.
В этом ночном бою русские потеряли 200 человек, в том числе двух офицеров и 43 солдата убитыми.
Естественно, Наполеон не упустил возможность «представить в бюллетене выигранное сражение и взятого в плен корпусного начальника, а дабы придать более важности победе, превознесены высокие качества и самое даже геройство барона Корфа, — иронизировал А. П. Ермолов. — Но усомниться можно, чтобы до другого дня могли знать французы, кого они в руках имели, ибо у господина генерала язык не обращался», то бишь не ворочался от чрезмерного употребления пунша.
Беннигсен не только отверг обвинение Корфа в адрес казаков и Платова, но и признал его поведение в плену «неслыханным».
Арьергард Нея отступил за Алле, истребив за собою мосты. Но это не остановило казаков. Переправившись через реку, они продолжали преследовать французов по дороге на Алленштейн.
Французы нуждались в отдыхе. Впрочем, непролазная грязь измотала и русскую армию. Лишь Платов не жаловался, хотя его казаки устали не меньше других, если не больше. Со времени вступления в Восточную Пруссию каждый из начальников непременно стремился прикрыться хотя бы одним донским полком. И до прибытия атамана многим это удавалось. Не случайно появление знаменитого героя накануне генерального сражения под Прейсиш-Эйлау поставило Беннигсена в затруднительное положение: он не смог дать генерал-лейтенанту «команду, соответствующую его чину и военным дарованиям».
Рассредоточенность казачьих полков, доходившая порой до раздробления их на сотни с подчинением командирам самых разных рангов, размывала славу донских воинов. Платов решил покончить с таким положением, поставить всех на место, невзирая на чины и титулы.
Сложившаяся ситуация столь прочно утвердилась в Заграничной армии, что некоторые генералы позволяли себе отдавать приказы командирам казачьих полков, даже не сносясь с Платовым. Этого атаман допустить не мог. Имея прочную опору при дворе, он не церемонился со своими высокомерными соратниками.
15 февраля командующий 5-й пехотной дивизией Н. А. Тучков приказал генерал-майору Н. В. Иловайскому выдвинуть семь казачьих полков в район Лихтенау, чтобы оградить войска правого фланга русской армии от неожиданных набегов неприятеля. При этом он не счел необходимым согласовать свое решение с Платовым. Узнав об этом, атаман тут же отправил рапорт Л. Л. Беннигсену:
«Ваше высокопревосходительство, покорнейше прошу приказать, дабы частные по армии начальники не касались своими распоряжениями донских полков; ему же, господину Тучкову, я сообщил сего числа, что прописанное им повеление остается без исполнения».
Главнокомандующий согласился с атаманом: частные начальники не должны распоряжаться донскими полками!
А чтобы у полковых командиров не было сомнений относительно того, кому они должны подчиняться и рапортовать, Матвей Иванович запретил им исполнять чьи-либо повеления и «доносить обо всем» только ему, войсковому атаману Платову.
Восстановлением армейской субординации проблемы Платова не ограничились. В тот же день, 15 февраля, казаки преподнесли ему по меньшей мере два сюрприза, что заставило атамана заняться укреплением дисциплины в своем корпусе.
Дежурный генерал Фок сообщил Платову, что его герои перехватили транспорт с овсом, следовавший в прусский корпус Лестока, мешки изрубили, а большую часть зерна рассыпали. Командующий приказал провести тщательное расследование и о результатах доложить.
Чем кончилось расследование? Кажется, лишь приказом атамана по корпусу, содержащим угрозы в адрес нарушителей воинской дисциплины.
Транспорт, отбитый у союзников, не был «доставлен к войскам нашим». Выходит остался в казачьих полках? Скорее всего, именно так. Известно, что в корпусе Платова овса не хватало, и атаман выражал опасение, как бы лошади не пришли «в слабость и неспособность к службе».
Не успел Матвей Иванович успокоиться, как принесли донесение, еще более неприятное по своим последствиям…
Генерал-майор Василий Тимофеевич Денисов, только что прибывший на театр военных действий во главе бригады пополнения, выделил из своего полка команду и отправил ее для разъезда и открытия неприятеля по дороге к Гутштадту. Казаки проявили неосторожность, попали в засаду, многие лишились лошадей и спаслись бегством.
У страха глаза велики. Есаул Ясногородский, стоявший во главе команды, путано доложил, что «будто бы многочисленные неприятельские колонны пехоты и кавалерии» идут на Гейльсберг. Была объявлена тревога. Вся русская армия пришла в движение. Как оказалось, напрасно. Беннигсен поручил Платову «сделать оному генерал-майору строгий выговор».
Атаман выполнил поручение главнокомандующего, выговор В. Т. Денисову сделал и рекомендовал ему «стараться загладить свою вину отличною службою», а есаула Ясногородского приказал «арестовать и содержать на хлебе и воде впредь до рассмотрения, ибо он, быть может, и большего наказания достоин».
«Сей гнусный поступок Ясногородского» Платов прописал со всеми подробностями в приказе по полкам Войска Донского и распорядился «вычесть» его в назидание другим «при собрании офицеров, урядников и казаков». Атаман требовал от подчиненных, чтобы они донесения свои к нему и «другим частным господам начальникам или же полковым командирам делали бы со всякою обстоятельностью, то есть в каком именно месте открыт неприятель, в каком, хотя примерно, числе» и что намерен предпринять.
Тем временем оттепель сменилась похолоданием. Дороги окрепли. Русская армия, поднятая по тревоге, не остановилась. 17 февраля она заняла новые позиции. Беннигсен со своим штабом перебрался в Гейльсберг.
Беннигсен решил во что бы то ни стало удержать занимаемые позиции, поэтому приказал выдвинуть вперед до 20 тысяч человек, подчинив их генерал-лейтенанту Фабиану Вильгельмовичу Остен-Сакену. Они должны были остановить наступление противника в направлении на Зекерн и Петерсвальде.
Ней имел здесь 4 тысячи человек, которые к тому же не были сосредоточены. Однако этого оказалось достаточно, чтобы дважды в один день отразить Остен-Сакена, располагавшего в пять раз большими силами. Русские потеряли в этот день 500 своих воинов — в два раза больше, чем противник.
Французы предложили Платову на короткое время прекратить военные действия для того, чтобы похоронить погибших. Атаман ответил, что число покойников у них может возрасти, если они еще раз обратятся к нему с подобной просьбой и пришлют своих парламентеров…
Усталость одолела всех: и французов, и русских. В ожидании подкреплений обе армии в конце февраля разошлись по зимним квартирам. Казакам же покой только снился.
За месяц, истекший после сражения под Прейсиш-Эйлау, казаки потеряли 59 человек убитыми и 135 ранеными. Какой урон они нанесли неприятелю? Большой, очень большой — «многих положили на месте». В плен же взяли 37 офицеров и 2254 рядовых французской армии.
Воспользовавшись затишьем, Платов снова взялся наводить дисциплину в своих войсках. Основания у Матвея Ивановича были: казаков обвиняли в воровстве, грабежах, самовольных отлучках из полков. Все это побудило атамана обратиться с приказом к донцам.
Атаман призвал казаков «служить усердно, повиноваться начальникам… особливо в нынешней Заграничной армии», приумножать славу, добытую «знаменитыми делами прародителей», пригрозил наказанием кнутом и ссылкой в Сибирь всем ослушникам, судом и разжалованием в рядовые «сотенным начальникам» и взысканием полковым командирам, если они не оправдают его «чаяний».
В этом походе по дорогам Восточной Пруссии своеобразным шиком среди казаков стало ношение дротиков за плечами на привязанных к ним темляках. По мнению Платова, это делало «вид казака мерзким». «Отныне дротиков на темляках не возить, — распорядился атаман, — …держать прямо на правом плече или, наклонивши, на бедре, как того служба и порядок, издревле заведенные, требуют».
Похоже, Платов верил в воспитательное воздействие плети, коль и на этот раз пообещал отодрать ею всякого, кто осмелится нарушить правило, установленное предками. Правда, мне так и не удалось обнаружить документов, свидетельствующих о наказании донских щеголей.
Войска обеих воюющих армий бездействовали. Даже на аванпостах, находившихся на расстоянии пистолетного выстрела от неприятеля, было тихо. Французы покинули позиции у Зекерна и Петерсвальда, где девять дней назад нанесли поражение Остен-Сакену, и отступили через Гронау до Альткирха.
В это время почти весь край между Вартенбургом и Остроленкой был занят французами. Наполеон, желая отвлечь внимание Беннигсена от Данцига, осажденного его войсками, приказал генералу Зайончеку, стоявшему близ Пассенгейма, различными передвижениями демонстрировать намерение прервать сообщение главных сил русской армии с корпусом И. Н. Эссена.
Поляков генерала Зайончека слева и справа подкрепляли войска маршалов Даву и Массены.
Между тем в армию вернулся и вступил в командование авангардом князь Петр Иванович Багратион. Под началом Платова остались казачьи полки, которые Беннигсен бросил против поляков Зайончека, чтобы восстановить прерванное было сообщение с корпусом Эссена.
1 марта Платов с девятью казачьими полками выступил на Гронау, на пятые сутки пришел в селение Рушинг, где разделил свои войска на два отряда, передал их под команду Н. В. Иловайского и И. А. Карпова и отправил на поиски неприятеля. При себе же оставил атаманцев во главе с С. Ф. Балабиным.
6 марта отряд генерал-майора Н. В. Иловайского вошел в Ортельсбург, а казаки И. А. Карпова заняли Пассенгейм — важные пункты, позволявшие восстановить связь русской армии с корпусом И. Н. Эссена.
7 марта войсковой старшина Осип Васильевич Иловайский, шедший в авангарде первого отряда, напал на неприятеля в селении Клейн-Шиманен, «совершенно разбил» его, «положив на месте… более двухсот человек и взяв в плен офицера и шестьдесят восемь рядовых».
В тот же день у селения Кото, что в трех милях от Пассенгейма, казаки Ивана Акимовича Карпова налетели на польскую бригаду генерала Зайончека, охватили ее лавою, отрезали от основных сил корпуса, ударили во фланги, смешали боковые эскадроны, рассеяли и, преследуя, нещадно рубили их саблями и кололи пиками.
Этот бой, по свидетельству очевидца и автора хроники подвигов казаков в Пруссии П. А. Чуйкевича, был «крайне гибельным для неприятеля; донцы, одушевленные примером мужественного начальника, сразившего многих собственною рукою, произвели страшное кровопролитие». Лишь отдельным солдатам польской пехоты и кавалерии, раньше других побросавшим оружие, удалось укрыться в лесу.
Генерал Зайончек избежал смерти, но его потери были велики: более 700 человек убитыми и 227 пленными, в том числе 9 офицеров.
8 марта майор Степан Филиппович Балабин с половиной Атаманского полка, встретив отряд кавалерии из корпуса маршала Даву, вышедший из Алленштейна на рекогносцировку, опрокинул его, гнал несколько миль и уничтожил по пути преследования «знатное число» французов. Пленных было немного — один офицер и 25 рядовых.
На следующий день Тимофей Дмитриевич Греков, получив приказ командира первого отряда, выступил со своим полком из Ортельсбурга, близ которого встретил значительные силы французской пехоты и кавалерии и стремительно ударил в дротики. Подоспевшие к нему на помощь казаки Осипа Васильевича Иловайского и Ивана Акимовича Карпова атаковали неприятеля во фланг, расстроили и обратили в беспорядочное бегство, «во время коего побили более двухсот человек»; в плен же взяли всего двух офицеров и 30 рядовых.