Дома и в столице

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дома и в столице

Еще грохотали пушки, когда Матвей Иванович вернулся домой. Чем занимался? Наверное, какое-то время отдыхал, наслаждался покоем.

«Для меня это лучше всякого бала, — говорил он Н. Ф. Смирному. — Мы не рождены ходить по паркету и нежиться на бархатных подушках; так вовсе можно забыть родное ремесло. Наше дело бродить по полям и болотам и сидеть в шалашах, а еще лучше под открытым небом, чтобы и зной, и непогода не были нам в тягость. Только так и можно быть донским казаком! Всякое дело тогда хорошо, пока ты с ним; а то ты от него на вершок, а оно от тебя на аршин».

Но и дела у атамана накопились. За последние четыре года он бывал на Дону всего дважды: в первый раз по случаю, а в другой «по надобности важной» — чтобы расправиться с опозицией. Почитай, путь в войсковую канцелярию забыл.

По свидетельству секретаря атамана, Матвей Иванович испытывал «некоторое отвращение» к письменным делам. В порыве откровенности он признавался, что ему легче выдержать сражение, даже два или три, чем заниматься бумагами, от которых у него бывал «вертеш в голове». Однако же ког-. да брался за них, «рассматривал подробнейшим образом».

Исполнилось 40 лет, как юный Платов покинул родительский дом и отправился в Крымскую армию князя Василия Михайловича Долгорукова. Сколько из них он провел на Дону, трудно сказать. Но очень немного, от силы три-четыре или несколько больше. Все остальное время был в походах, гонялся за недобитыми бандами пугачевцев, воевал с турками, персами и французами, маялся в ссылке и в крепости, жил в Петербурге. Теперь вот мог посидеть за столом с женой и детьми, невестками и зятьями, местными и приезжими гостями, рассказывая «весьма любопытные» истории и анекдоты. Чаще говорил сам, «даже недоволен бывал, когда его перебивали».

В середине мая 1810 года Платова навестил давний знакомец по Петербургу Дмитрий Михайлович Волконский. Атаман угощал князя осетром, поразив его размерами рыбины — в полтора аршина. Обед с перерывом на сон продолжался два дня. Потом всех принимал Семен Иванович Курнаков. Матвей Иванович проводил гостя и его спутников в шлюпке до своей дачи, где, выпив на берегу реки и пожелав им счастливого пути, распрощался.

В середине сентября Матвей Иванович сообщил в Петербург, что получил облегчение от болезни и готовится к отъезду в столицу. В ноябре отправился в путь. В Москве, как всегда, остановился в доме некоего А. А. Кирьякова. Побывал в Оружейной палате, где вызвал живейший интерес многих людей, пришедших посмотреть на известного воина.

Весь 1811 год Матвей Иванович провел в Петербурге, вращаясь при дворе и занимаясь войсковыми делами. 15 января он впервые появился за столом в Зимнем дворце, переместившись в списке приглашенных с последних мест на одно из первых. Впереди него — лишь Софья Владимировна Строганова, Николай Петрович Румянцев и Петр Иванович Багратион. И во все последующие дни Платов обедов не пропускает.

В полдень 29 января высочайшая чета — Елизавета Алексеевна и Александр Павлович — вручала «вселюбезному Войску Донскому» знамя и грамоту «за оказанные заслуги в продолжении кампании 1807 года против французов». Вместе с атаманом «счастья» принять награду и «принести всеподданнейше благодарение» их величествам удостоились генерал-майоры Андриан Карпович Денисов и Василий Васильевич Орлов-Денисов, другие герои минувшей войны. Потом был обед, на который пригласили лишь «главного начальника» казаков Матвея Ивановича Платова.

24 февраля Матвей Иванович провожал в Гатчину вдовствующую императрицу Марию Федоровну. Следом за ней уехали все остальные члены царской семьи. В Петербурге остались лишь государь и государыня. Больших приемов не устраивали, но на обедах в узком кругу атаман в числе первых.

Однообразие великопостных обедов иногда сменялось событиями для атамана очень важными. В марте 1811 года прусский монарх подарил Матвею Ивановичу «отличной работы столовый сервиз с изображением королевского герба и всех блистательных подвигов Платова». Тронутый признательностью иноземного государя, атаман, по рассказу биографа, тот же час «поспешил в храм и, вспоминая, кем он был и кем стал, с умилением сердечным возблагодарил Бога, к нему единому относя и славу свою, и новую знатность».

М. И. Платов — Александру I,

апрель 1811 года:

«Государь, не скрою от Вашего Императорского Величества, коль мало заслужил я милостей короля, сколь много он меня соизволил осчастливить ими… Благовольте же, Государь, излить мне при получении сей милости его величеству всенародно и мою радость, и признательные чувствования; дозвольте мне на сем всемилостивейше пожалованном королевском сервизе угостить великих мужей государственных, министров двора Вашего и чужеземных государств. У Вашего Величества находятся послы всех наций — пускай донесут они своим государям, как верноподданные Ваши ликуют в благословенное, кроткое и мудрое царствование Ваше… дозволь нам выпить по бокалу и в довершение пиршества сего назначь мне, Государь, кого-либо из вельмож твоих хозяином оного».

Александр просьбу Платова уважил, назначил распорядителем государственного канцлера графа Николая Петровича Румянцева и определил дату «пиршества сего» — 26 апреля. На королевском сервизе угощались прусские дипломаты, российские министры, известные генералы и только что прибывший в Петербург французский посол герцог Арман Коленкур, приглашенный по настоянию царя. Матвей Иванович со всеми был подчеркнуто обходителен, «к каждому обращался с приветствиями».

Да, умел донской герой и славу свою подкрепить, и число завистников приумножить.

Генерал Коленкур встретил в России холодный прием. Немалая заслуга принадлежала в этом императрице-матери Марии Федоровне, объединившей всех влиятельных противников Франции. Естественно, Матвей Иванович знал о настроениях при дворе своей благодетельницы. Он всегда держал нос по ветру.

Коленкур, пытаясь преодолеть предубежденность русского общества, устраивал бесчисленные приемы, расходовал суммы, превышавшие его содержание, влезал в долги. Однажды к ужину по случаю получения портрета Наполеона, написанного в полный рост при всех императорских регалиях, он созвал весь свет петербургского общества. Среди приглашенных был и атаман Платов. Он приехал вместе с военным министром Барклаем де Толли. Когда они вошли в зал, где было выставлено творение парижского художника, Матвей Иванович нарочито громко изрек:

— Эким шутом изображен!

Михаил Богданович взглядом выразил свое недовольство, и атаман замолчал, не высказав до конца своих эмоций.

Отпущенное Платовым словцо тут же распространилось среди гостей. Некоторые подходили к нему и с усмешкой спрашивали:

— Матвей Иванович, так шутом и написан?

Атаман делал вид, что не понимает, о чем идет речь, просил объяснить.

Коленкур пожаловался Александру. И когда император стал пенять Платову за его бестактный поступок, Матвей Иванович откровенно сказал:

— Государь, перед Богом и перед Вами у меня нет ничего скрытого. Что делать? Я в политике не разбираюсь, а слово это у меня с языка сорвалось. Желал бы, чтобы господин Коленкур от меня совсем отвязался и избавил от своих приглашений. Я не привычен к французским кушаньям: щи да каша — солдатская еда наша.

Рассказ этот привел Н. Ф. Смирный. По его словам, французский посол действительно перестал приглашать атамана на свои приемы в посольстве.

22 июля — день именин императрицы Марии Федоровны. Начался он с Божественной литургии в придворной церкви Петергофа. Потом был праздничный обед, во время которого звучала духовая музыка, произносились тосты; с батареи, расположенной перед дворцом, палили из пушек. Матвей Иванович сидел в компании Николая Петровича Румянцева, Алексея Андреевича Аракчеева, Сергея Кузьмича Вязмитинова, Михаила Богдановича Барклая де Толли, многих других известных в России людей. В семь часов вечера начался маскарад с участием почти четырех тысяч масок. Веселье кончилось далеко за полночь.

В последующие четыре месяца были обеды, ужины и приемы в Зимнем дворце. Иногда Матвей Иванович на несколько дней и даже недель выпадал из поля зрения камер-фурьера. Чем занимался, неизвестно.

26 ноября — праздник ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия. С утра «кавалеры ордена и прочие в рангах и классах состоящие чины» съехались ко двору. Во время следования в церковь к торжественной литургии все кавалеры ордена были в шляпах. Впереди шли самые молодые, за ними — «всего Донского войска главнокомандующий» Матвей Иванович Платов и генерал-лейтенант Федор Петрович Уваров, потом — император Александр Павлович, императрицы Елизавета Алексеевна и Мария Федоровна, другие члены царской семьи. Замыкали шествие остальные гости. Били барабаны. Звучали марши.

По окончании молебна состоялось собрание «кавалерской думы». Председательствовал Платов «как старший сего ордена кавалер». Вечером в Эрмитажном театре была представлена французская опера.

После Рождества и Нового года Матвей Иванович заболел.

М. И. Платов — Марии Федоровне,

3 февраля 1812 года:

«Всемилостивейшая Государыня!

К душевному прискорбию моему здоровье мое от болезни еще не укрепилось, и потому не имею счастия принесть лично Вашему Императорскому Величеству всеподданнейшее поздравление с днем тезоименитства государыни великой княжны Анны Павловны. Продли Господи благоденственное здравие Ваше, Всемилостивейшая Государыня, и всего Августейшего Императорского дома на многие лета.

С глубочайшим благоговением имею счастье быть во всю мою жизнь, Всемилостивейшая Государыня, Вашего Императорского Величества всеподданнейший Матвей Платов».

22 марта 1812 года атаман получил предписание срочно отправляться в только что созданную 1-ю Западную армию, чтобы возглавить приписанные к ней казачьи полки, охранявшие границу в районе Белостока и собиравшие сведения о противнике по ту сторону Немана.

До начала войны с Наполеоном осталось два месяца и 20 дней…