После войны и бунта

После войны и бунта

«Русский бунт, бессмысленный и беспощадный», показал, что казаки готовы служить царю и отечеству, но не самозванцу. Однако преданность престолу не избавила их от притеснений самодержавия. В 1775 году на Дону было учреждено гражданское правительство, осуществлявшее функции управления на своей территории на основании общих законов Российской империи под руководством «главнокомандующего Войска князя Потемкина». Власть атамана ограничивалась лишь «воинской частью», а сам он назначался и утверждался высочайшим указом. Урезались и права круга.

Вместе с тем Екатерина поняла, что в отношениях с Доном нельзя полагаться только на силу, но следует самой царской службе казаков придать необходимый авторитет. Сразу после заключения мира с Турцией и подавления пугачевского бунта императрица пожаловала Войску за вклад в общий успех русского оружия великолепное знамя, а его атаману — булаву и насеку. При этом государыня выражала надежду, что присланные символы станут «для потомков побуждением к подвигам и напоминанием» о щедротах монархии к своим героям.

И еще одна милость прозорливой Екатерины Алексеевны, на первых порах не оцененная казаками: она вписала донскую иерархию чинов в общероссийскую, сделав первую начальной ступенью последней, и тем самым открыла широкий простор для продвижения по службе людям талантливым, не имевшим прежде никакого поощрения. В результате на просторах Дона появились сословие дворян, первые генералы и графы, заслуги которых получили высокую оценку народа и верховной власти. Среди них Ф. П. Денисов, А. И. Иловайский, В. П. Орлов, М. И. Платов, В. В. Орлов-Денисов, А. К. Денисов и многие другие.

В этом же ряду и еще одна мера верховной власти. В 1775 году Г. А. Потемкин вменил в обязанность донской войсковой канцелярии выбрать «порядочного поведения, самых лучших видом и ростом шестьдесят пять человек» и отправить их в столицу «для употребления при высочайшем дворе». При этом казакам внушалось, что они удостоились столь высокой чести «в знак ревности и усердия всего войска». Первая такая команда прибыла в Петербург вскоре после казни Пугачева. В последующем через каждые два года на воспитание в духе преданности монархии отправлялась очередная партия посланцев Дона.

Вслед за воинами двинулись безусые юнцы. В конце лета 1776 года донская канцелярия отправила шесть казачьих детей обучаться в Московский университет и одного — в Харьковский коллегиум. Семь молодых людей — капля в море, но все-таки…

Думаю, светлейший князь Григорий Александрович не кривил душой, когда писал атаману Алексею Ивановичу Иловайскому: «Я себя почитаю счастливейшим, что во время начальствования моего над сим знаменитым воинством не мало имел случаев объявлять высочайшие к оному милости и матерние взыскания».

Так что отношения казаков с властью были нормальные. С силами природы дело обстояло сложнее. И с соседями — не лучше.

***

Во время войны с турками и пугачевского бунта казалось, что «все возможные роды лишений и несчастий нарочно соединились против Войска». С севера ему угрожали мятежники, с юга — ногаи и крымский хан. Не хватало продовольствия и фуража. Начался падеж скота. Многие казаки пошли по миру.

Но и заключение мира с Османской империей и подавление мятежа не принесли облегчения. Последовал ряд студеных зим и неурожайных лет. Саранча истребила хлеба и травы на огромных просторах Донского края. Нетронутой осталась лишь Манычская степь.

В феврале 1778 года ногайские орды, подстрекаемые недавно побежденной Турцией, перешли Кагальник и вторглись во владения Войска якобы в поисках спасения от черкесов, а на самом деле с целью захвата Манычской степи. Алексей Иванович Иловайский приказал казакам быть «в ежеминутной готовности к поголовному походу», а сам укатил в Петербург, чтобы добиться разрешения Григория Александровича Потемкина «отмстить татарам за древние их обиды», причиненные донцам.

Ополчение, собранное против ногаев, было разделено на три отряда во главе с заслуженными походными атаманами Макаром Грековым, Ильей Денисовым и Осипом Даниловым. Под их началом состояли восемнадцать полковников, каждый из которых командовал тремя станицами. На долю войскового старшины Матвея Платова выпали Раздорская, Семикаракорская и Кочетовская, в которых он и проводил время в заботах о подготовке казаков к походу против ногайских татар.

Потемкин не позволил применить силу. Поход не состояся. Казаки остались в своих станицах. Командиры разъехались по домам. Вернулся в Черкасск и Платов. Ногайцы убрались восвояси.

В июне 1782 года Платов, оставив больную жену на попечение родственников, отправился с полком своим на Моздокскую линию защищать русские поселения от набегов горцев из Кабарды и Чечни.

Вопреки утверждению старых и новых историков, он никогда не воевал в составе Кубанского корпуса Суворова. Матвей Иванович находился в это время на Северном Кавказе. Он выполнял рискованные поручения генерал-поручика Павла Сергеевича Потемкина, разведуя дороги в горные селения чеченцев, по которым потом проводил отряды регулярных войск. Однажды в стычке с горцами у деревни Гехи под ним была ранена лошадь, а сам он, падая, вывихнул руку.

…Я не раз бывал в этой деревне в гостях у моих добрых друзей, ходил к старому дубу, в тени которого, по преданию, якобы отдыхал когда-то после дальней дороги молодой русский офицер Лев Николаевич Толстой; освежал лицо студеной водой Валерика, воспетого другим гением нашей литературы — Михаилом Юрьевичем Лермонтовым; поднимался высоко в горы, любовался плывущими внизу облаками и зеленью альпийских лугов в просветах между ними…

Как давно это было. Живы ли вы, мои друзья? Стоит ли еще тот могучий дуб? Кто ответит?..

28 июля 1783 года был подписан Георгиевский трактат, по условиям которого правительство Екатерины брало на себя обязательство отстаивать территориальную целостность Грузии и предоставляло новым подданным одинаковые с русскими права. Царь Ираклий получал полную свободу в сфере внутреннего управления, но уступал ее величеству все вопросы внешней политики.

Для упрочения положения русских в Грузии закладываются новые крепости, создается Кавказская оборонительная линия, строится Военно-Грузинская дорога, куда в конце 1783 года отправляется Матвей Иванович Платов с казаками, чтобы содержать посты и охранять следующих по ней курьеров и путешественников.

Платов нравился командиру Кавказского корпуса П. С. Потемкину, ибо был «по роду службы своей отличных способностей, послушлив, храбр и весьма доброго поведения». Павел Сергеевич, представляя Матвея Ивановича к повышению, писал о нем светлейшему князю Таврическому: «В чине донского полковника весьма стар, а армейского не имеет».

25 ноября 1784 года Платов был произведен в чин майора. Ему тридцать один! Пора бы подняться выше. Как видно, фортуна не слишком баловала его своим вниманием — двенадцать лет проходил в войсковых старшинах. Многие молодые донцы обошли его. Матвей Иванович болезненно переживал это.

В 1785 году вернулся Матвей Иванович в Черкасск. На войсковом кладбище покоилась усопшая без него его супруга Надежда Степановна. Матвей Иванович выпил над могилой жены горчичной, поплакал. Возможно, там и встретил Марфу Дмитриевну Кирсанову, вдову своего покойного друга, вместе с которым когда-то гонялся за бандами пугачевцев. С ней и соединил свою жизнь. Детей стало трое: его — Иван и ее — Кирсан и Екатерина. Похоже, любил он свою вторую супругу по-настоящему, коль первую дочь, рожденную в браке с нею, назвал ее именем — Марфа.

Три года Матвей Иванович прожил в Черкасске, лишь однажды выехав на три месяца в Петербург по вызову светлейшего князя Григория Александровича Потемкина. Занимался хозяйством, детьми, заботился о жене Марфе Дмитриевне. Не только счастье, но и удача повернулась к Платову лицом: на вторую войну с Турцией уходил полковником. Два чина за три года — совсем неплохо.

В самом конце 1787 года по предписанию главнокомандующего Екатеринославской армией князя Потемкина Матвей Иванович отбыл в Бахмут. В его отсутствие Марфа Дмитриевна родила еще одну дочь. По просьбе отца ее назвали Анной — в честь бабушки Анны Ларионовны.