После войны

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

После войны

Когда отгремели пушки и советские люди, торжественно отпраздновав величайшую победу, взялись за мирное строительство, престарелый конструктор не захотел уйти на заслуженный отдых. Он был еще полон сил И творческой энергии. Его влекла новая работа.

Тщательно собирая и накапливая материалы по минувшей войне, Федоров одновременно взялся за исследование по истории артиллерии. Он тщательно изучает всю литературу, где хотя бы мельком упоминалось о первых огнестрельных или метательных орудиях. Исследует наши летописи и труды древних ученых Востока. Он считает ошибочным утверждение Карамзина в «Истории государства Российского» о возникновении русской артиллерии в 1389 году, что до сих пор считалось официальной датой зарождения русской артиллерии. Утверждение Карамзина было основано на Голицынской летописи. Что касается пушек и тюфяков, упоминаемых в других летописях, стоявших на стенах Кремля еще в 1382 году, то Карамзин отнес их не к огнестрельным орудиям, а к метательным машинам (машинам для бросания камней). Федоров подверг критике это утверждение, а также версию о привозе к нам армат «из немец», то есть о западном происхождении русской артиллерии, и указал на возможность самостоятельного развития огнестрельного оружия на Руси.

Федоров доказал в своей работе, что тюфяки, стоявшие на стенах Кремля в 1382 году, были оружием огнестрельным и в течение трех столетий состояли на вооружении русских воинов, представляя один из видов русской первоначальной артиллерии: пушек, пищалей и тюфяков.

Патриотическая работа Федорова «К вопросу о дате появления артиллерии на Руси» была опубликована и сразу же привлекла к себе внимание специалистов смелостью и убедительностью суждений и выводов. Она доказывает, что русская артиллерия появилась значительно раньше, чем это считалось до сих пор.

В связи с этим трудом официально поставлен вопрос о перенесении даты возникновения артиллерии на Руси с 1389 г. на середину XIV века.

Успешно завершив эту важную работу, Федоров вернулся к мыслям, которые возникли у него еще в юности и на протяжении пятидесяти с лишним лет продолжали волновать его.

Еще будучи гимназистом, Федоров восхищался «Словом о полку Игореве». И тогда у него зародилась мысль установить точный маршрут славного похода Игоря.

Тогда ему казалось, что могучие богатыри князя Игоря были способны делать более длинные переходы, чем солдаты нашего времени. А историки исчисляли маршрут похода Игоря современными мерками, беря за норму суточного перехода 25–30 верст, ссылаясь при этом на пример одного из походов Владимира Мономаха.

Федоров считал, что поход князя Игоря носил характер набега и к нему никак не могли быть применены нормы обычного похода. Этот вопрос не давал Федорову покоя на протяжении многих десятилетий. И вот сейчас, несмотря на преклонный возраст, он решил добиться ясности в этом деле.

Изучая летописи и древние архивы, а также произведения греческих и арабских писателей того времени, Федоров установил, что дружинники Игоря делали среднесуточные переходы не в 25, а в 40 верст. Таким образом они могли продвинуться значительно дальше, чем до сих пор считалось. От этого менялся весь маршрут похода Игоря. Тщательно изучив многочисленные исторические документы и само «Слово», Федоров выступил с интересной работой «Военные вопросы «Слова о полку Игореве», где постарался разобрать наиболее запутанные вопросы по истории оружия.

Рассматривая великий эпос русского народа с военной точки зрения, Федоров доказал, что славные Игоревы дружины шли совершенно по другому пути, а следовательно, предстояло искать новые места их битвы и гибели.

Стремясь довести дело определения маршрута дружин Игоря до практического вывода, Федоров в послесловии к своей книге обратился с призывом к комсомольцам тех районов, по которым, по его мнению, проходил путь Игоря, прося их организовать туристские экспедиции с целью отыскания следов знаменитого похода.

Призыв Федорова, подхваченный «Комсомольской правдой», нашел горячий отклик среди комсомольцев и молодежи. Федоров получил множество писем из разных уголков страны.

«Уважаемый профессор! – писала ему секретарь Лозовского РК ЛКСМУ тов. Салюкова. – Прочитав в «Комсомольской правде» статью «Где находится река Каяла?», мы очень заинтересовались вашим предложением и просим выслать нам дополнительные материалы или помочь составить маршрут туристского похода комсомольцев и молодежи нашего района по памятным местам. Мы очень хотим изучить историю своего края и помочь ученым определить путь славных дружин Игоря».

И ни одно письмо Федоров не оставил без ответа.

Работа Федорова «Военные вопросы «Слова о полку Игореве», изданная Академией артиллерийских наук, вышла за пределы узкого круга специалистов. Ею заинтересовались и историки, и литературоведы, и писатели. Федоров получил много писем от своих читателей с просьбой расширить и переиздать свой труд.

И хотя у него нашлось немало противников, которые стояли на старых, укоренившихся позициях в этом вопросе, Федоров продолжал отстаивать свои взгляды, отыскивая все новые и новые материалы, зачастую черпая их в самом же «Слове», замечая то, на что другие исследователи не обращали внимания.

В 1956 году вышла массовым тиражом его книга «Кто был автором «Слова о полку Игореве» и где расположена река Каяла?»

В этой книге с большой любовью к «Слову», русской литературе и русской истории Федоров утверждает те же выводы, приводя новые доказательства и поднимая новые вопросы, в частности вопрос об авторе «Слова».

Как военный специалист, Федоров анализирует «Слово о полку Игореве» с новой точки зрения, с военной – с которой не подходил к нему ни один историк, ни один литературовед. Да это и понятно, потому что они не были военными специалистами, у них не было ни той эрудиции, ни тех знаний по военному делу и военному искусству, какими обладал Федоров.

Историки строили свои предположения больше на догадках, приводя в качестве доказательств случайные примеры. Федоров же все свои выводы строил на глубоком военном анализе похода Игоря, учитывая длину пеших и конных переходов, скорость обычного и форсированного марша, особенности местности и, наконец, силу и выносливость дружинников того времени. Помимо исследования самого «Слова», Федоров привлекал множество документальных материалов, почерпнутых им из летописей и древних документов.

На основании этих изучений Федоров опроверг старые маршруты движения дружин Игоря и доказал, что его дружины ушли значительно дальше и что сражение с половцами происходило совсем в другом месте, а именно при слиянии рек Орели и Орельки, в семидесяти километрах западнее Изюма.

В своем новом труде Федоров решительно и твердо поставил вопрос и об авторе «Слова».

Он считает, что сейчас, когда о «Слове о полку Игореве» написано сотни исследований, появились серьезные основания для выявления автора величайшего эпоса земли русской, что пришло время громогласно назвать это имя и соорудить величайшему поэту древности бронзовый монумент.

Федоров, отвергая прежние предположения об авторе «Слова», доказывает, что им мог быть лишь человек высокообразованный, близкий к Черниговскому княжескому двору, в совершенстве знавший военное искусство и сам бывший крупным военачальником – воеводой или тысяцким. Кроме того, он несомненно должен был быть участником похода Игоря, участником битвы и пленения.

Таким человеком, по мнению Федорова, мог быть только один человек – тысяцкий Рагуил.

Рагуил Добрынич – это незаурядная историческая личность. Федоров приводит множество подлинных документов, характеризующих личность Рагуила как выдающегося человека своего времени, участника похода и плена.

Книга Федорова вызвала огромный интерес не только в нашей стране, но и в демократических славянских странах. Надо надеяться и верить, что она поможет внести ясность в запутанную историю «Слова» и окончательно выявить автора великого эпоса русского народа.

После работы над исследованием «Слова о полку Игореве» Федоров снова берется за изучение опыта Великой Отечественной войны. В этой области он чувствует себя маститым ученым. Это так и есть. Ведь работы Федорова по истории оружия в большинстве случаев были и работами по исследованию опыта предшествующих войн, по исследованию оружия.

Еще в 1925 году вышла в свет книга В. Г. Федорова «Современные проблемы ружейно-пулеметного дела», посвященная анализу опыта первой мировой войны; в этой книге автор высказывал ряд соображений о том, какой тип современного оружия считать основным, что должно лечь в основу огневого боя пехоты.

В значительной части своих трудов, выпущенных после первой мировой войны, В. Г. Федоров ставит вопрос о будущей роли пистолет-пулеметов. Он обращает серьезное внимание на то, что при возможной простоте конструкции, дешевизне и легкости изготовления пистолет-пулемета частичное введение его на вооружение войск дало бы крайне легкий способ усиления огня пехоты. Ценность подобных взглядов новатора-ученого подтвердилась во время войны с белофиннами в 1939 году и особенно в период Великой Отечественной войны.

Основываясь на изучении всего хода развития стрелкового вооружения, он ратует за разработку образцов автоматов-карабинов под новый патрон, с меньшим, чем у существующего, габаритом и улучшенной баллистикой. Небезынтересно, что еще в 1936 году Федоров выдвинул идею создания патрона, получившего ныне название промежуточного, на несколько лет опередив конструкторскую мысль иностранных оружейных специалистов.

Последующие работы Федорова посвящены исследованию опыта Великой Отечественной войны. Он особенно подчеркивает важность настильности стрельбы, имеющей большое значение при действиях в бою, когда огонь ведется с неизмеренных расстояний.

В этом отношении Федоров явился продолжателем тех передовых взглядов, которые высказывались некоторыми русскими специалистами по стрелковым вопросам, как например профессором Артиллерийской академии В. П. Чебышевым и выдающимся знатоком стрелкового дела Н. М. Филатовым, и которые представляли несомненный приоритет русской военно-исследовательской мысли.

В своих работах по исследованию опыта Великой Отечественной войны он намечает пути дальнейшего развития автоматического оружия, указывая, что перевооружение пехоты в будущем пойдет по линии унификации автоматов и самозарядных карабинов, с постепенным переходом к единому автомату-карабину как образцу индивидуального стрелкового оружия пехотинца.

В этих трудах Федоров дает ряд очень ценных советов конструкторам стрелкового оружия.

Надо сказать, что с переходом на научную работу Федоров не потерял связи с конструкторами-оружейниками, воспитанными им в конструкторском бюро.

Расставшись с конструкторским бюро, Федоров поддерживал живую связь со своими учениками, жил их жизнью, радовался их творческим успехам.

При встречах и в письмах они жаловались своему учителю на то, что у нас почти совершенно нет литературы по автоматическому оружию, доступной для рабочих, не имеющих технического образования.

Это заставило Федорова взяться за завершение нового труда – «Классификация автоматического оружия».

Дав глубокий анализ технических и тактических преимуществ автоматической винтовки, Федоров наметил тактико-технические требования для ее конструирования и сделал обстоятельный разбор и описание устройства механизмов этого оружия.

В этой книге Федоров подверг критике классификацию автоматического оружия, сделанную иностранцами Вилле и Кайзертрея, и дал свою классификацию, построив ее на основе использования энергии пороховых газов.

Классификация Федорова с внесенными в нее небольшими уточнениями академиком Благонравовым до сих пор осталась основной научной классификацией автоматического оружия.

Книга Федорова, благодаря доступному изложению, хорошей иллюстрации и приложенному к ней атласу с чертежами различных систем и типов автоматического оружия, оказала большую помощь молодым изобретателям.

Некоторые известные конструкторы и до сих пор не расстаются с книгой и атласом Федорова, пользуясь ими как незаменимыми трудами по автоматическому оружию.

За многочисленные труды по истории и развитию стрелкового оружия, оружейному производству и многие другие Владимиру Григорьевичу Федорову в 1940 году присуждается степень доктора технических наук и звание профессора.

В 1943 году правительство присваивает ему звание генерал-лейтенанта и награждает орденом Ленина.

В 1947 году постановлением правительства он включается в первоначальный состав действительных членов Академии артиллерийских наук. Занимаясь научной и консультативной работой, он поддерживает тесную связь со своими учениками и неустанно следит за их конструкторской работой.

В феврале 1948 года, когда отмечалось тридцатилетие созданного им конструкторского бюро, Федоров получил трогательное письмо от своего старого друга и ученика В. А. Дегтярева.

«Дорогой Владимир Григорьевич! Прошло уже тридцать лет, – писал Дегтярев, – но я живо вспоминаю эти первые дни приезда на завод, дни продолжения нашей совместной работы, дни забот, переживаний и целеустремленного творческого труда.

С глубоким волнением и сердечной теплотой я вспоминаю и храню то чуткое и ободряющее отношение, которым вы окружали меня на всем протяжении совместной работы.

Дорогой Владимир Григорьевич! В течение многих лет совместной нашей работы с вами я у вас многому научился.

Вы мне проложили путь на творческие подвиги. Я безгранично вам благодарен и за ваши добрые дела. Желаю вам самых наилучших успехов в вашей научной работе, также желаю вам самого крепкого здоровья, бодрости и сил.

С искренним и глубоким уважением к вам

В. А. Дегтярев».

В том же году в поселке Сокол, в саду, заросшем деревьями и цветами, встретились оба русских ветерана-оружейника. Со слезами на глазах они вспоминали дни своей молодости, совместную работу и почти полувековую дружбу. Василий Алексеевич, несмотря на тяжелую болезнь, говорил о своих замыслах и планах. Он хотел еще очень многое сделать. Он с воодушевлением рассказывал Федорову о конструкторском бюро, о молодых специалистах, выросших за последние годы, расспрашивал и Федорова о его новых работах.

Когда Дегтярев уезжал, Федоров подарил ему рукопись только что законченной работы «К вопросу о дате появления артиллерии на Руси».

– Вот, Василий Алексеевич, вам на память, – сказал он. – Это труд моих последних лет. Возьмите, если будет время, прочтете…

Но Василию Алексеевичу уже не суждено было прочесть этой работы. Через три месяца он умер.