Васины тайны

Васины тайны

Как-то, стоя за «шарманкой», Вася заметил, что все рабочие пристально смотрят на проход между станками, откуда доносились приглушенные голоса.

Зарядив «шарманку» пружинами, он тоже повернулся в ту сторону.

Вдоль цеха по расчищенному и подметенному проходу двигалась большая группа военных и штатских людей. Впереди всех быстро шел невысокий коренастый старик с пышной седой бородой, в светлой широкополой шляпе, в темной длинной рубахе и широких брюках, нависающих над сапогами.

В одной руке у него была толстая палка, но он шел легко и на нее совершенно не опирался.

Васю поразил быстрый и пронзительный взгляд этого человека, который тот бросал из-под седых нависших бровей.

Казалось, что, проходя по цеху, он видел не только станки, стоящие на переднем плане, и людей, работающих на них, но и видел, что делают эти люди, и понимал, о чем они думают.

Вася, почувствовав на себе этот взгляд, тотчас же взялся за работу, не успев рассмотреть ни самого старика, ни тех людей, которые его сопровождали.

Когда все вышли во двор, Вася отошел от «шарманки» и несколько секунд смотрел в распахнутую дверь на удаляющегося старика.

– Васька, ты чего глаза-то пялишь, аль графов не видел? – спросил его сосед.

– Это разве граф?

– Это не просто граф, это Толстой!

– Неужели тот самый, писатель?

– Он самый.

Вася, и раньше слышавший о Толстом, теперь вдруг захотел узнать о нем как можно больше. Но в цехе спрашивать было не у кого. «Спрошу у отца, – решил он, – или схожу к учителю… Он должен знать».

Учитель Федор Ильич, покашливая в кулак, принял его ласково, усадил, обложил книгами:

– Гляди, это все Толстой написал…

Вася слушал рассказы учителя до позднего вечера и домой принес от него толстую, зачитанную книгу – «Азбуку» Толстого со знаменитыми рассказами для детей.

В этих простых, маленьких, удивительно ясных и правдивых рассказах был целый мир.

Приходя с работы, Вася забирался в сарай на сено или под черемуху на травку и читал эту книгу, забывая обо всем.

Многие рассказы он заучил на память и потом рассказывал их Мише и другим товарищам.

Возвращая учителю волшебную книгу, Вася спросил:

– Не писал ли Толстой про Ползунова? Больно охота мне о нем побольше узнать.

– Нет, про Ползунова Толстой не писал… Но вот в этой книге рассказывается о другом русском механике, Кулибине. Очень советую почитать!

Новую книгу Вася прочел не отрываясь. Рассказ о том, как простой человек,, мастер Кулибин, стал знаменитым русским механиком-инженером, взволновал Васю не меньше, чем история о Ползунове.

Он долго рассматривал гравюрку крохотных яйцеобразных кулибинских часов и удивлялся. Они показывали часы, минуты, даже месяцы и еще выбивали музыку. И часы эти сделаны почти сто лет назад, когда и инструментов-то порядочных не было, не то что станков.

Судьба Кулибина, как и рассказы отца о Ползунове, заставили Васю поверить в то, что из простых русских людей выходят иногда хорошие мастера-изобретатели. Эта вера зародила в нем стремление сделать что-то такое, что облегчило бы труд рабочих людей, вывело их из бедности и нищеты.

Прежде всего Вася решил усовершенствовать свою «шарманку». Вместо ручки он задумал приспособить к ней ножную педаль, как у отцовского токарного станка, или присоединить «шарманку» к трансмиссии.

О своих замыслах он рассказал мастеру Зубову.

– Ты чего же, мил паренек, хочешь, не пойму?

– Хочу, чтобы легче работать было.

– Ишь какой облегчитель нашелся. А тебе это зачем? Лоботрясничать хочешь, по дворам бегать, чижа гонять?.. Ведь ежели мы это самое приспособим, тебе, да и мне вместе с тобой, завтра могут по шапке дать. Отваливайте, мол, вам тут делать нечего, у нас машина есть… Так-то! Запомни… А потом и другие причины имеются. На всякие там приспособления деньги нужны, а тебе сколько платят-то? Гроши! Вот и выходит, что тебя выгодней держать, чем машину заводить, мил паренек… Так что забудь лучше о своих облегчениях да помалкивай о том, что трудно. Этак-то лучше, верней!..

Получив такую отповедь, Вася притих, но от замыслов своих не отказался.

«Раз на заводе нельзя – буду делать дома…»

Дедушкина кузня теперь была в его полном распоряжении – отец, не желая перетаскивать тяжелый станок, по-прежнему работал в кухне. Вася потихоньку от него взялся за работу в кузне, задумав создать самоходную машину.

Как-то, возвращаясь с завода вместе с отцом, он увидел мастерового, едущего на двухколесном самокате (велосипеде), которых в Туле тогда никто не видывал. Безусловно, этот велосипед был самодельный.

Мастеровой ехал медленно, тяжело нажимая ногами на педали переднего колеса. Он часто терял равновесие и падал то на одну, то на другую ногу.

Вася решил, что лучше было бы сделать этот самокат о трех колесах, он был бы устойчивее. А заднюю ось вращать при помощи цепной передачи, какие приспособлены у некоторых станков на заводе.

Эта мысль запала ему в голову и не давала покоя всю дорогу.

«Конечно, – размышлял Вася, – с помощью передачи легче будет вращать колеса, и скорость получится больше…» Твердо уверившись в правильности своих суждений, Вася решил создать самокат на трех колесах и с цепной передачей.

Он вспомнил, что на заводе в куче мусора видел выброшенную старую передаточную цепь, и на другой же день притащил ее в дедовскую кузню. Вскоре раздобыл колеса от поломанной детской коляски, и работа закипела.

Из медных труб и железных стержней он сделал остов и увенчал его деревянным седлом. Руль смастерил из железного прута, а на концы его насадил деревянные ручки.. Машина выходила довольно неуклюжей и громоздкой, но Васю радовала сама идея. Будет двигаться – тогда части можно заменить более красивыми.

Около месяца провозился Вася над самокатом, начатой работы не бросил.

Однажды в воскресный день он вышел на улицу со своей «машиной». Его сразу же окружила толпа любопытных ребятишек. Изделие его казалось грубым, неуклюжим. Колеса без резины грохотали, лязгали, скрипели.

Вася сел на самокат и поехал под гору под дикое улюлюкание ребятишек и лай дворовых собак. Потом прокатился еще и еще. Наконец среди ребятишек нашлись желающие «проехаться», и скоро от них не стало отбою.

Но так как машина двигалась медленно, ее единодушно прозвали «тихоходом».

Васе было обидно. Он верил, что машину можно заставить ехать быстрее, и взялся за ее усовершенствование.

После долгих раздумий и советов отца ему удалось отладить передачу, которая раньше «заедала». «Тихоход» стал двигаться быстрей и легче.

Он сделался любимым развлечением зареченских ребятишек, которые в воскресные дни толпами сходились на Нижне-Миллионную.

Слух о юном «изобретателе» распространился по заводу. Но Вася по-прежнему продолжал осточертевшую ему работу на «шарманке».

Все же удача с «тихоходом» породила у Васи надежду, что если он будет учиться у хороших мастеров, то со временем, быть может, сумеет сделать более полезные и лучшие машины.

Он стал досаждать отцу, чтобы тот помог ему перейти на другую работу. И вот осенью его перевели в сборочный цех, где собирались мосинские винтовки. Вася получил возможность учиться оружейному мастерству.

Среди мастеров пользовался большим уважением худенький желтолицый старичок Игнатьич, с которым, как говорили слесари, советовался даже сам Мосин.

Когда Игнатьич узнал, что Василий – внук его старого друга Мироныча, то стал относиться к нему с особой милостью. Давал работу «похитрей» и «подороже» – показывал, как надо работать на станках, приучал к «тонкостям оружейного дела».

Игнатьич обладал удивительной памятью и прекрасно знал историю своего завода и всего оружейного дела в России, но говорить об этом опасался. Однажды он от кого-то услышал, что новую винтовку Бердана № 2, которую производили на заводе как американскую, сделал будто бы наш русский человек – Горлов, а американец не то купил у Горлова эту винтовку, не то сманил Горлова к себе на работу и запугал, да нам же и продал эту винтовку-то за свою. Игнатьич рассказал об этом мастерам и чуть не поплатился местом… Но Васе все же удалось вызвать старого мастера на разговор.

– Э, многое на заводе случалось, – начал как-то Игнатьич. – Сказывают, что наш тульский мастер Двоеглазов изобрел винтовку-самострелку и представил ее еще в 1887 году. И вот гляди, уж более 10 лет прошло, а о ней ни слуху ни духу!.. А с Мосиным-то как было? Эх, сынок, говорить-то об этом – одно расстройство! Ведь я с Сергеем-то Ивановичем, вот как с тобой, рука об руку работал – все знаю. Ведь он, сердечный, считал десять годков делал да переделывал эту винтовку, и все не принимали ее. Уж когда французы ему 600 тысяч посулили, да американцы начали просить, тогда только наши-то спохватились… А как приняли-то, так и говорить срам: назвали ее не немецкой, не русской, а «образца 1891 года», даже фамилию изобретателя не упомянули. Вот как! Ну да ведь мы знаем кто ее изобрел – народ не обманешь. Народ, брат, все видит и все знает… Только ты смотри об этом ни гу-гу! А то обоим нам по шеям дадут…

Рассказы Игнатьича на многое Васе открыли глаза. Слушая старика, ему хотелось то плакать, то с кулаками броситься на обидчиков и нещадно, до полусмерти избить их.

Поблагодарив Игнатьича, Вася дал слово, что сохранит рассказанное в тайне. И это слово крепко держал, хотя в тяжелые минуты ему и хотелось поделиться мыслями с отцом или испытанным другом Мишей Судаковым.

Однажды Игнатьич ему шепнул:

– Василий, сегодня не зевай, на завод приехал Мосин, будет у нас в цехе.

– Неужели? – обрадованно закричал Вася, но старик сердито погрозил пальцем: дескать, молчи…

После обеда к ним в цех незаметно вошел высокий полковник с русой окладистой бородой.

– Мосин, Мосин… пролетел шепот…

Имя Мосина было тогда известно каждому рабочему. Ведь завод изготовлял его винтовку, прекратив производство устаревших берданок.

Вася вытягивался на носках, чтобы из-за станков получше рассмотреть знаменитого изобретателя.

Мосин подходил то к одному, то к другому мастеру, попросту здоровался с ними и дружески разговаривал, как со старыми знакомыми. Они показывали ему детали винтовки и, видимо, высказывали какие-то пожелания. Василий силился прислушаться, но шум станков не давал ему возможности услышать, что говорил Мосин. Он мог лишь догадаться, что Мосин интересовался мнением мастеров о своей винтовке.

Мосин понравился Василию простым и сердечным обращением с рабочими, которое редко случалось ему наблюдать на заводе.

Когда Мосин уехал, Василий долго думал о нем и о его изобретении. После этой встречи Василию еще больше захотелось попробовать свои силы в изобретательстве.