Первое изобретение
Первое изобретение
Около шести лет Василий Дегтярев проработал на Сестрорецком заводе, но у него почти не было друзей. Ввиду секретности задания работать приходилось в одиночку, избегать излишних знакомств и общений.
Он знал, что на заводе существуют тайные революционные кружки, где читается запрещенная литература, говорятся смелые речи, обсуждаются политические события. Его влекли к себе рабочие-революционеры, приезжавшие из Петербурга докладчики, члены Рабочей Социал-Демократической партии, но Дегтярев в то время не мог и думать о сближении с ними.
Зато с переходом на работу в цех он познакомился с некоторыми революционно настроенными рабочими и узнал, что кое-кто из них состоит членом РСДРП.
Его стали приглашать на рабочие маевки, которые устраивались в лесу, на берегу Разлива.
Разливом назывался огромный пруд, образовавшийся от разлива реки Сестры, запруженной около завода. Город как раз и стоял на реке Сестре, отсюда и название его Сестрорецк.
Маевки устраивались обычно в воскресные дни. Рабочие собирались в лесу под разными предлогами. Кто шел сюда «за грибами», кто «за ягодами», кто «за шишками» для самовара, кто «рыбачить», и там все собирались в условленном месте, расставив надежные дозоры.
На маевках читалась пользовавшаяся тогда огромной популярностью среди рабочих большевистская «Правда», призывавшая к организованной борьбе с самодержавием. Пелись революционные песни.
С маевок Дегтярев приходил радостно-взволнованный. Он понимал, что рабочие теперь не те, которых он видел в Туле 15 лет назад. Рабочие, руководимые партией большевиков, превращались в грозную силу, готовившуюся к решительной битве с царизмом.
Дегтярев не без волнения замечал, что и сам он уже теперь не тот робкий и забитый слесарь-солдат, которым был в Ораниенбауме, в оружейной мастерской при офицерской школе. Он уже острее чувствовал и видел несправедливость, издевательства, унижение, которые приходилось терпеть рабочим.
Ничтожные, нищенские заработки рабочих и фантастические прибыли заводчиков и фабрикантов не могли не возмущать его.
Сердцу Дегтярева были близки смелые, правдивые речи большевиков, разоблачающих продажность правящих классов и призывающих рабочих к борьбе с царизмом и буржуазией за свое рабочее счастье, за счастье всего трудового народа.
Он начинал понимать, что правду, о которой мечтали его отец и дед и тысячи рабочих оружейников, нужно искать у большевиков. Рабочие маевки вдыхали в Дегтярева животворящие силы и надежду на светлое будущее, так как настоящее не сулило ничего хорошего.
Жилось трудно. Заработка едва хватало на скудное содержание семьи. Дегтярев старался не думать об этом, забываться в труде.
Его все больше манило и влекло к изобретательству. Ему хотелось создавать новое оружие, которое было так необходимо русским воинам, ведущим жестокие бои по всему необъятному фронту от Восточной Пруссии до Карпат.
В эти дни он задумал создать свое автоматическое ружье, отвечающее запросам современного боя. Таким оружием, на его взгляд, мог быть автоматический карабин – оружие маневренное, легкое и боеспособное.
Только сейчас, думая над разработкой собственной системы, Дегтярев понял, как много ему дал многолетний опыт практической работы над автоматической винтовкой Федорова. Он был отлично знаком со всеми известными образцами автоматического оружия, знал их положительные и отрицательные стороны и ясно представлял, в каком направлении следует работать над их усовершенствованием.
Он решительно отказался от широко разрабатываемой тогда системы автоматического оружия с подвижным стволом (пулеметы Максима, Виккерса, Мадсена, Шоша, автоматические винтовки Федорова, Токарева, Чельмана, Манлихера, Браунинга), задумав создать систему с неподвижным стволом, действующую по принципу отвода затвора пороховыми газами.
Дегтярев подал докладную записку начальнику Сестрорецкого завода – генералу Залюбковскому. Подробно описав задуманную им систему, он просил разрешения делать ее на заводе во внеурочное время.
Но Залюбковский даже не соизволил ответить на это письмо.
Тогда Дегтярев, дождавшись прихода Залюбковского в цех, обратился к нему с устной просьбой.
– Что за изобретения?! – закричал генерал. – Все опытные работы по оружию прекращены министром, теперь война, извольте работать на нее, делать обыкновенные винтовки и не заикаться больше ни о каких карабинах…
– Так ведь во внеурочное время, – пытался убедить его Дегтярев.
– Не рас-суж-дать! – заревел генерал. – Кто тут начальник? А?!
Было ясно, что Залюбковский не изменит своего решения, и Дегтярев стал придумывать другой выход. Он написал родным и Михаилу Судакову, который демобилизовался и теперь жил в Туле, прося их отправить в Сестрорецк дедовский токарный станок, а сам потихоньку занялся заготовкой необходимых материалов, из осторожности пряча их на заводе в укромном месте.
Прошло некоторое время, и Дегтярев, полагая, что Залюбковский забыл о сцене в цехе, стал оставаться по вечерам и делать на заводе наиболее сложные части для своего карабина.
Залюбковский, узнав об этом, вскипел и немедленно откомандировал Дегтярева в Ораниенбаум, где требовался опытный мастер на оружейном полигоне…
Проработав несколько месяцев в Ораниенбауме, Дегтярев снова вернулся в Сестрорецк. К тому времени прибыл из Тулы дедовский токарный станок. Дегтярев обрадовался ему, как старому другу. Теперь он мог не зависеть от строптивого генерала.
Перетащив с завода запасенные материалы домой, он отладил станок и начал изготовление деталей для своего карабина.
Заниматься карабином ему удавалось лишь в вечерние часы, после работы на заводе. Легко себе представить, какова была продуктивность этой работы, если на заводе приходилось выстаивать у станка 11-12 часов. Но влечение к изобретательству было так велико, что оно побеждало усталость, давало силы для творчества.
Возвращаясь с завода, Дегтярев иногда работал до полуночи дома. Станок стоял в кухне, но скрежет его легко проникал сквозь тонкие переборки. Вера Васильевна, спрыгнув с кровати, тихонько приходила и начинала выговаривать мужу:
– Ты что же это, Василий, в могилу хочешь себя вогнать? Ни к себе, ни ко мне у тебя жалости нет. А что будет, если замучишь себя, ведь четверо у нас, кто их кормить, одевать будет?..
– Ничего, ничего я сейчас лягу, – старался успокоить ее Василий. – Ты иди, ведь босая стоишь, а я вот только соберу инструмент и приду.
– Не бойся, не убежит твой инструмент… А пока не ляжешь, я не уйду.
Василий молча прятал детали и шел спать. А чуть свет – уже бежал на работу.
От вечерней работы, от недосыпания он ослаб, похудел, но глаза его горели веселым огнем. Дела с карабином шли успешно.
Новенький, замотанный в масляные тряпицы, карабин ждал случая, чтоб его вынесли на стрельбище и опробовали.
С этой целью Дегтярев и отправился в Ораниенбаум. Он надеялся увидеть Филатова, расспросить о Федорове и испросить разрешение испробовать карабин в стрельбе.
Когда доложили о Дегтяреве, из кабинета Филатова послышался зычный, знакомый голос:
– Давай его сюда как можно быстрей.
Дегтярев вошел, по-военному щелкнул каблуками: ведь Филатов был теперь генералом и начальником офицерской школы.
– А ты, брат, Дегтярев, легок на помине. Садись.
Василий, не понимая, зачем его вспоминали, насторожился.
– Удалось, братец ты мой, получить разрешение доделать винтовки Федорова и вооружить ими специально сформированную часть – первую команду русских автоматчиков. Видишь, какие дела?
– Очень рад.
– Ну, коли рад, так берись за работу. Тебе будут даны в помощь все наши слесари.
Дегтярев немедля согласился и переехал в Ораниенбаум. Поселился он в заброшенной сторожке ветхого поместья, принадлежавшего одному отставному генералу, и немедленно занялся доделкой винтовок, которые к тому времени были привезены из Сестрорецка.
Филатов ежедневно приходил в мастерскую, осматривал работу, спрашивал, нужна ли какая помощь, торопил.
Дегтярев, попав в мастерскую, где он впервые познакомился с автоматическим оружием, где по-прежнему работал мастер Елин, почувствовал себя так, как будто вернулся в родной дом. Слесари-солдаты, узнав, что он сам когда-то отбывал здесь службу, приняли его как своего. Работа пошла дружно, весело.
К лету 1916 года было доделано, собрано, отлажено и испытано на стрельбище 60 винтовок.
– Маловато, – .сказал Филатов, осмотрев винтовки. – Роту никак не вооружить… Ну, не беда, вооружим команду. Вам, молодцы, спасибо – работали лихо, а тебе, Дегтярев, особое!
– Рад стараться, ваше превосходительство.
– Ну-ну, молодец… Да ты знаешь новость?
– Никак нет.
– Федоров приехал, вчера виделись в Питере, привет тебе передавал, завтра будет здесь.
– Покорно благодарю, – сказал Дегтярев, обрадованный этим известием.
На другой день друзья встретились в мастерской.
– Ну, Василий, тут нам поговорить не дадут: шум, трескотня выстрелов, пойдем-ка куда-нибудь, хоть в лес, разговор будет большой.
Они нашли приют на взгорье под старым дубом.
В одну сторону от них тянулся старинный парк, по другую лежал небольшой городок, ставший колыбелью русского автоматического оружия, а за ним, в мутной дали, поблескивало море.
Федоров рассказал Дегтяреву о том страшном положении, в каком оказалась русская армия в первые месяцы войны из-за нехватки оружия. Через каких-нибудь полгода войны на фронте многие дивизии из-за нехватки винтовок находились в резерве и не могли принять участие в боях.
– А между тем, – рассказывал Федоров, – я видел колоссальные запасы военного снаряжения, сконцентрированные на Западном фронте, половину которого союзники могли бы переуступить России.
Федоров с дрожью в голосе говорил о том, как в русских окопах несколько солдат стреляют по очереди из одной винтовки, как собирают эти винтовки по ночам под огнем неприятеля на полях сражений. В то время как французские и английские солдаты сидят в надежных укреплениях, подступы к которым прикрыты мощным огнем множества пулеметов.
– Огромное значение в этой войне, – говорил Федоров, – приобрело легкое автоматическое оружие, ручные пулеметы и автоматические винтовки. Ими вооружены и немцы, и наши западные союзники. У нас же это оружие в войну запрятали в подвалы и извлекли только сейчас. Я написал письмо в артиллерийский комитет с просьбой разрешить мне завершить начатую работу, надеюсь создать русское ружье-пулемет и хочу спросить тебя, Василий: согласен ли ты работать вместе со мной?
– Я с радостью! – ответил Дегтярев.
– Больше мне ничего не надо, – сказал Федоров. – Иди в мастерскую, а я сейчас же отправлюсь в Питер. Медлить нельзя…
Работы по созданию автомата Федорова были перенесены в Сестрорецк; и Дегтярев воспользовался этим, чтобы доделать свой карабин, обстрелянный и испытанный им на ораниенбаумском полигоне.
Он с большим смущением рассказал о своем изобретении Федорову и пригласил его домой.
– Ну-ка, ну-ка, покажи, покажи свое изобретение, – торопил Федоров. – Что же ты раньше-то об этом не говорил?
– Да все как-то стеснялся… – Вытерев карабин чистой тряпкой, он подал его Федорову.
Наступило молчание.
Федоров долго и очень внимательно осматривал образец. Василия тяготило это молчание, но он знал – Федоров не любит поспешности…
– Пробовал стрелять?
– Стреляли… действует.
– Ну что ж, Василий, поздравляю. Карабин легкий и удобный. Он лучше многих, которые мне доводилось видеть…
Федоров был растроган успехом своего ученика и, приехав домой, немедленно написал отзыв о карабине Дегтярева.
«Эта система представляет собой замечательный образец по легкости, компактности и удобству стрельбы…»
Однако дальнейшие испытания карабина выявили в нем серьезные недостатки. Чтобы устранить их, нужно было всецело отдаться конструкторской работе. Это было для Дегтярева немыслимо. Ему, изобретателю из народа, пути к творчеству были закрыты.